Роняла осень золото листвы.
Ветра гоняли стаи туч унылых.
Тепло крестьянских изб ее манило,
В груди дремало чувство пустоты.
Ей вспоминался чей-то нежный облик,
И ласковые звуки колыбельной,
И крестик маленький нательный,
И чей-то безутешный крик.
Она подкрадывалась в мраке ночи
К закрытым ставням деревенских изб.
Беседы взрослых, шутки, детский визг
Ей рисовали чудную картину.
Она дивилась детской болтовне,
Внимала чуждые и сладостные звуки,
Испытывая тягостные муки,
Немея на ветру извне.
И все же, не утратив редких чувств,
Присущих только племени людскому,
Стечению обстоятельств роковому
Она влечения ощутила груз.
Затейник первый среди деревенских
Красив на диво, статен и высок,
Он словно в поле тонкий колосок,
Всем выделялся особливо.
А мавка, ибо то была она,
Кусочком сердца, что в груди остался,
Всем существом своим пыталась
Влечение запретное унять.
Но где уж там! Задуть возможно свечку,
А пламя адское не властна уж была.
В полночный час она его ждала
У вод обледеневшей речки.
Ему навстречу вышла, улыбнулась.
И соблазненный юной красотой
Прелестной мавки, парень удалой
Побрел за ней и за своей судьбой.
Мелькала белая рубашка
Босой красавицы, и ленты
В густой косе, пшенично-светлой,
Сверкали при луне.
Всю ночь без устали они в лугах гуляли,
Считали звезды, веселились всласть.
И только в предрассветный час,
Когда поблек небесный свод, расстались.
Роняла осень золото листвы.
Ветра гоняли стаи туч унылых.
А тело парня юного остыло
На узкой тропке у реки.
И снова в мраке ночи наша мавка
Заглядывает в окна деревенских изб.
Беседы взрослых, шутки, детский визг
Все так же служат сладкою приманкой.
