Увидел в одном офисе прикреплённую к этому рассказу фотографию.
Родился такой набросок.
ИНТЕРЛЮДИЯ
У него была офисная работа в высоком красивом здании, созданном, казалось, из одного стекла. Было несколько приталенных костюмов и сорочки нежных оттенков: пастель, розовая, салатовая, бледно-жёлтая. Были модные галстуки и неплохая фигура. Слегка удлиненная стрижка с модным «забросом» чуба наверх и всегда блестящие волосы (шампунь – отдельно, кондиционер – отдельно). Он не был топом. Но хотел им стать. Его жизненным кредо было: не важно быть - сумей прослыть. Он твёрдо знал: ты то, чем кажешься.
У неё была офисная работа в высоком здании, созданном, казалось, из одного стекла. Призрачно-ранними утрами, когда по-настоящему на Земле властвуют остатки Ночи, ей было страшновато смотреть на него. Но не смотреть она не могла. Здание занимало практически весь обзор, как только она поворачивала направо от станции метро и начинала двигаться к нему по небольшому бульвару, с тёмными в ночи клумбами, расположенными справа и слева от асфальтовой дороги. У неё было два платья. Оба она берегла «на случай», ещё с того момента, когда приехала в Москву. Оба уже стали малы ей, но она об этом не знала.
Её ежедневной одеждой были старые джинсы на резинке, купленные в магазине сэконд-хэнд, и пять блуз, которые с тем же успехом можно было назвать кофтами или балахонами - это как посмотреть.
На работе, в офисе, она носила отличный халат серого цвета со стальным отливом. Он ей очень нравился. В нём было как минимум шесть карманов, в которые можно было класть средства для мытья кафеля, чистые сухие губки, салфетки, щётки на длинных ножках и прочие необходимые в её деле вещи. В специальном передвижном контейнере, состоявшем из импровизированного ведра и укреплённой в нём особым образом швабры, конечно, имелось место для всего этого, но когда ты чистишь унитаз, порой бывает неудобно тянуться к этому ярко-синему пластиковому ведру, пытаясь нашарить в специальных отделениях все эти мелочи.
* * *
В соответствии со своими карьерными целями, он замечал и общался лишь с теми сотрудниками, которые стояли выше него в этой пищевой цепочке. Днями (а бывало, что и ночами) он готов был услужить, подчистить, заполнить, составить и даже ... подлизать.
Она приходила в офис к 6 утра. Чистила и мыла, мыла и чистила. Это продолжалось до 18:00. Затем она собиралась (халат снимать ей не хотелось) и отправлялась домой. Это повторялось каждый день, пять раз в неделю. За эти 12 часов она перебрасывалась парой слов со старым охранником, сидевшим в углу, у стойки регистрации клиентов, да и то если была его смена.
* * *
- Эрекции нет, - взвизгнул он, загибая палец и, одновременно с этим, округляя глаза, - в клубах девки уже третий раз отшивают ещё до того, как я рот открою, - по всему было видно, что клерк возмущён данным положением вещей, - начальник, тля, дней двадцать назад обещал проект по газовикам…
- И что? - его собеседником был белокурый худой парень, пытавшийся встретиться взглядом с постоянно бегавшими глазками молодого человека, одетого в тёмно-серый приталенный костюм.
- Да то! – не выдержав, заорал он. - Отдал Акимову! Акимову, понимаешь?
- Не совсем, - видно было, что белокурый отбывает наказание: иногда у друзей или просто хороших приятелей такое случается – один напивается, чтобы излить душу другому.
Приталенный пиджак тем временем уже заметно пошатывался и надсадно взвизгивал, пытаясь перекрыть звуки, в общем-то, негромко играющей музыки.
- У Акимова грейд ниже моего ровно на два пункта! Это значит, что мне … - тут была произнесена тирада, сделавшая бы честь самому Дрейку и означавшая лишь одно: карьера менеджера, так успешно начатая приталенным пиджаком, постепенно идёт к своему логическому завершению.
Белокурый подкатил глаза и поудобней перехватил враз обмякшего экс-менеджера.
Бормоча себе под нос какие-то утешительные глупости вроде: «Ну, может, ещё всё образуется; да не бери в голову, - это тебе показалось, и возможно, твой начальник ещё передумает», он стал аккуратненько выволакивать почти бесчувственное тело, упакованное в тёмно-серый костюм из бара.
Всё всколыхнулось в ней после поездки домой.
Семь долгих лет она исправно отсылала деньги своей старенькой маме, которая в одиночку поднимала её сына. Муж пропал в 90-тые. Хотел заработать. Теперь он не в этом мире. Она знала это так же хорошо, как и то, что небо голубое, а вода – мокрая. И если вы скажете, что воду можно попробовать на ощупь, доказав тем самым её мокроту, она бы вам ответила, что говорила с мужем. В своих снах. Это было её доказательство. Столь же реальное, как озерцо воды, застывшее в ладонях, сложенных лодочкой. Он ушёл из этого мира.
Спустя семь лет она решилась съездить домой. Взглянуть в глаза своему сыну. Посмотреть на маму. Возможно, в последний раз.
Когда они подлетали, из иллюминатора она увидела горы. Их очертания сурово и величественно выплывали из облаков, когда самолёт закладывал вираж и снижался, пока, сверкнув ослепительно-белыми шапками снегов, они не показались во всей своей красе.
Она беззвучно плакала. Смотрела вниз, на горные хребты, проплывающие под самолётом, а слёзы сами текли по щекам. Вся сила, спящая и как-то забитая большим городом внутрь, вдруг проснулась, разом наполнив её ликующей волной! Но к ней примешивалось и сожаление. Сожаление о бесцельно прожитых семи годах. Укор казался ей во всём: в прищуренных глазах старика-водителя, в ярком белом солнце, осветляющем небо до бледно-голубого и во вкусе хлеба, испечённого на родине. Она пообещала себе, что больше не будет такой.
Встреча была бурной. Сын и мать, обняв её, плакали.
* * *
Переговоры шли уже битый час. Модный смартфон изрядно нагрелся и заставлял потеть ухо. Все клейкие листочки, находящиеся в пределах его досягаемости, были исписаны какими-то неясными каракулями, испещрены мельчайшими образами, в которых внимательный наблюдатель смог бы разобрать разные части женского тела, паукообразную символику, импровизированные драконьи пасти и другие, не менее говорящие формы. Как водится, мочевой пузырь дал о себе знать в самый неподходящий момент. Сейчас брать даже трёхминутный тайм-аут в переговорах было равносильно отказу от сделки.
Он отправился в туалет, зажал телефон между ухом и плечом и дёрнул замочек молнии своих тёмно-серых брюк. Телефон опасно скользнул вниз. Он конвульсивно дёрнулся, пытаясь, как учили, сохранять улыбку на лице и в тоже время пододвинуть телефон повыше.
Соломенно-жёлтая струя отклонилась от изначального курса, обильно оросив белоснежный пластик стульчака унитаза. Он что-то бубнил в телефон, прыгая на одной ноге и застёгивая ширинку своих дорогих брюк.
Клиент срывался. Он пытался «отжимать».
Унитаз остался загаженным.
В то ранее утро в офис вошла другая уборщица. Нет, лицо и фигура её были те же, но старый охранник вскинул на мгновение кустистые брови, когда она поздоровалась с ним. Прямая спина. Гордый взгляд. На губах улыбка.
* * *
Каждое мочеиспускание давалось с трудом. Изнутри всё жгло так, что у него мутилось сознание.
«Ленка-попка», записанная под номером 7 в его маленькой записной книжке, была почти профессионалкой в этом деле, но он еле реагировал. Получалось кое-как. И нужно было себе признаться – всё хуже и хуже. Врачи трёх частных клиник не находили никакой, даже незначительной, инфекции.
Те переговоры он довёл до логического конца, получил согласие клиента, и начальник пообещал отдать ему самый лакомый кусочек: проект с одной компанией, связанной с добычей газа. Но это было целых три недели назад.
С тех пор прошла вечность. Он совсем расклеился. Ему было жаль себя.
Впервые, наверное, за полгода, он набрал телефон приятеля, с которым они вместе заканчивали институт.
Она зашла в туалет сразу после того, как из него выскочил высокий красивый хлыщ в сером костюме. Она смутно припомнила, как он однажды кричал на охранника, чтобы тот обращался к нему с приставкой «господин». Серый костюм что-то бубнил в телефон, прижатый плечом к уху, на ходу поправляя брюки руками.
Она неспешно вкатила в белое, словно операционная, помещение своё ведро. Принялась за полы. Спустя минут пятнадцать перешла к кабинкам.
В одной из них она увидела нелицеприятную картину: унитаз и пол под ним был забрызган мочой. Она, было, взялась за тряпку, но потом передумала, и, склонившись над желтоватыми каплями, зашептала какие-то слова.
Когда она встала, улыбка играла на её губах.
