Батька мой ушел на фронт и сгинул. Три года не было от него вестей. После очередной бомбежки мы остались без крова. Мама и мой брат вынуждены были уехать из места, где мы прожили всю нашу жизнь. По направлению мы приехали в деревню... И нас подселили к одной женщине. Пока мы ехали нас обокрали, и мама видимо перенесла тогда инфаркт на ногах. В дороге она хоть как-то держалась из-за нас, своих маленьких детей. А уже на месте в доме бабы Кати она совсем свалилась, лежала и не поднималась. Мысль, что в такое ужасное время у нас украли последнее, совершенно ее разрушила. Видимо она без конца думала об этом, чувствуя себя виноватой, что не смогла уберечь то, что хоть как-то могло нам помочь выжить. Со страданием в голосе она говорила об украденных колечках серьгах и тех немногих ценностях, которые были бы хоть каким-то подспорьем в голоде и разрухе. Хозяйка баба Катя, увидев в очередной раз мамины слезы, села возле нее на низкую табуретку и стала говорить: "Давай договоримся, Нина, так. Чтоб ты больще не плакала, детей и меня не расстраивала. Украли и украли, забудь! Хочешь верь, хочешь не верь, но пока я жива, голода ты не почувствуешь! Дети и ты всегда будут сыты. Но только чтобы ты никогда и нигде об этом не говорила. Она оглянулась на печь, где мы с братом спали. Вернее, брат спал, а я делала вид, что сплю. Комнатка была маленькая, и я все слышала. Я слышала, что мама жалобным голосом говорила бабе Кате, что боится смерти боится за нас, и что баба Катя просто успокаивает. Еще мама говорила, что видела, как целые семьи умирали от голода, и лучше уж она сразу порешит себя и своих детей. Услышав отчаянные слова моей мамы, баба Катя наклонилась еще ниже к ней и сказала почти шепотом : "Ниночка нельзя брать на свою душу грех самоубийства невинных детей. Говорю тебе, я знаю молитву, через которую Господь дает хлеб но это моя тайна доставшаяся мне от моей прабабки. Я бы тебе никогда об этом не сказала, но уже не могу видеть, как ты надрываешся слезами. И действительно, хлеба мы ели досыта, он всегда был в доме, где мы жили. Несмотря на то, что я тогда была еще ребенком, я никому, даже брату, не рассказала об услышанном. Детским умишком я понимала, что от этого зависит, будем ли мы живы или же умрем от голода.
