Всё, надоело! Копейкин забрался на старый скрипучий табурет и протащил голову в петлю из бельевой веревки, обильно смазанной вонючим мылом «Дружок». Жизнь не удалась. Причем - абсолютно и с самого детства.
Детский сад - подъем в восемь утра, холодные горшки, нервные воспитательницы и манная каша комком.
Школа - подъем в семь утра, холодные классы, психически неуравновешенные учителя и непрожаренная яичница.
Институт - подъем в шесть, холодные однокурсницы, обалдевшие преподаватели и бодяжная водка.
Армия - подъем в пять, холодные койки, озверевшие «деды» и протухшая тушенка.
Семейная жизнь - спать некогда вообще, ледяная квартира, осатаневшая жена и желеобразный борщ. Плюс кризис среднего возраста и беременная пятнадцатилетняя дочь.
Копейкин вздохнул, зажмурился и шагнул вперед. Веревка с застывшим уже мылом больно врезалась в горло, а табурет, упав, задрал кверху обшарпанные ножки...
...Скучный черт с блеклой татуировкой на плече тащил душу Копейкина по затхлому коридору. Ржавая дверь открыла огромное помещение, заполненное паром. Котлы с кипящей лавой и грешниками тянулись стройными рядами, теряющимися вдали. Неожиданно в проеме возник еще один черт - в кожаном фартуке и с корявой кочергой в руке.
- Куда ты это тащишь?! - черт-кочегар нервно задергал пятачком. - На этих уродов котлов не напасешься!
Он раздраженно плюнул в душу Копейкина.
- Может, освободилась какая-нибудь посудина? - равнодушно спросил конвоир, ковыряя левый рог.
- Ты что - издеваешься?!! - пятачок кочегара чуть не лопнул от возмущения. - Они ж навечно тут, чтоб им всем в аду гореть!
Дверь со скрежетом захлопнулась. Черт-конвоир с жалостью посмотрел на Копейкина.
- Извини, чувачок... - в его руке откуда-то появилась огромная печать, и не успел Копейкин опомниться, как на нем появился четкий оттиск «РЕИНКАРНАЦИЯ». Все вокруг закрутилось, и ад погрузился во тьму...
Дородная акушерка небрежно держала младенческое тело Копейкина. Из его живота нелепо торчала свежеобрезанная пуповина. На кровати лежала обессиленная молодая мать, в которой Копейкин с изумлением узнал свою дочь.
- Девочка! - бас акушерки гулко разнесся по палате, и крик отчаяния вырвался из легких новорожденной Копейкиной.
