Вначале 90-х являлся я учащимся Агротехнического лицея (читай – ПТУ). На 2-ом курсе забросили нас (группу из 20-ти человек) в глухой колхоз, в татарскую деревню с десяток дворов. Нашей задачей являлось усиленно помогать колхозу в ратном весеннем севе. Поселили в «клубе» - кирпичное здание, где за стенкой располагался магазин и начальная школа, куда исправно к 8-ми утра являлись 2 первоклашки
За рекой, точнее речкой шириной в метр, где мы занавеской из клуба нацеживали пескарей на жареху, раскинулись остатки русской деревни, поросшие бурьяном. О том, что здесь некогда была деревня, говорили зияющие провалы осыпавшихся погребов да поросшие мхом гнилые бревна да обломки кирпичей.
В один из весенних дней, надышавшись парами загружаемых удобрений, решили мы сбежать от этого скучного и неблагодарного занятия. Купив в сельмаге бутылку вина (много ли 15-летним пацанам надо?) отправились на природу, на взгорье у реки, где виднелась покосившаяся ограда погоста.
Захмелев, уговорил я своих товарищей прогуляться по кладбищу, просто из любопытства. Зайдя за ограду, сразу наткнулись на могилу солдата-татарина, погибшего в Афгане в 80-х. Пройдя по татарской части кладбища, вышли на его русскую часть, о чем говорили пара-тройка покосившихся деревянных крестов. Кладбище было большим и древним. Возвышавшиеся над землей могильные холмики можно было пересчитать по пальцам. Большая же часть могил представляли собой не холм, а впадину правильной четырехугольной формы. Могилы со временем просели. Ухаживать за ними просто-напросто давно уже было некому.
Проходя мимо очередного захоронения, я неожиданно был оглушен громким хлопком, по лицу ударила струя теплого воздуха… Огромный старый филин, ослепнув от ярких лучей весеннего солнца и ошалев от визита незваных гостей, обрушился с ветвей старой березы, прямо на меня… Товарищей моих как ветром сдуло. Придя в себя от пережитого шока, и я припустил за ними, мысленно обещая себе не тревожить более покой усопших из праздного любопытства.
На следующий день нас перебросили работать на сеялках – высевать яровые по «Проклятому полю». Еще до этого мы наслушались от местных рассказов о нечистоте этого места. Каждый божий год что не сев или уборочная страда – обязательно на этом поле сломается трактор или комбайн. Якобы даже тракторист один погиб, уснул во ржи, а работавший комбайн его благополучно перемолотил. Ходила молва, что некогда на этом поле до коллективизации было кладбище, при коммунистах распахали.
Ладно, начали работать. Сеялки расположены уступом – одна впереди, за трактором, и две – сзади ведущей, по бокам. Ну и замыкает весь этот парад череда борон. Меня поставили на ведущую с парнишкой. Работаем, значит, сделали один заход на поле, второй… Слышим с задней сеялки дикий крик. Парнишка по кличке Суслик висит под сеялкой, уцепившись рукой за бункер, платформа из-под ног оторвана и болтается на одном болте. Еще минута, и парень сорвется, оказавшись прошитым зубьями тяжелых борон… Свистим трактористу, чтоб остановил трактор, а тот не слышит, грохот стоит ужасный. Напарник мой не растерялся, запустил в трактор подвернувшимся камнем. Остановились. Бегом к Суслику. Тот слова сказать не может от ужаса, штаны все в лохмотья, ноги в крови. Отделался, что называется, легким испугом.
Такая вот история.
