«В мае 1995 года я похоронила свекровь. Наши с ней отношения всегда были корректно-равнодушными, кстати, по ее инициативе (она даже не захотела, чтобы я называла ее мамой). Позже, я поняла причину такого холодного, неродственного отношения ко мне: она не могла забыть первую жену моего мужа. Свекровь любила ее, как родную дочь, хотя та, прожив с ее сыном 23 года, бросила его ради новой любви.
Несмотря на это, развод свекровь переживала даже тяжелее, чем сын. Всеми способами старалась свести их вновь, склеить разбившуюся семейную жизнь. Но мой муж - очень гордый, он не смог и не захотел простить измену.
Второй брак сына мать не одобряла, считая, что мы не пара. Правда, дочку нашу, свою единственную внучку, она очень любила, нежила, баловала.
Позже, при разговорах с соседями, родственниками, я узнала, что часто свекровь сравнивала меня с первой снохой, и обычно сравнение это было не в мою пользу.
Естественно, ни о какой симпатии, а тем более любви к ней с моей стороны не могло быть и речи.
Когда она тяжело заболела и слегла, мы с мужем около года ухаживали за ней, причем, муж почти не отходил от матери - он очень ее любил. Глядя на страдания старой беспомощной женщины, я думала, что обида моя прошла - так мне жалко было больную.
Свекровь умерла в праздник, в пасхальную неделю, а, как говорят, в этот великий праздник покойным прощаются все грехи, их души попадают прямиком в рай. А еще говорят, что им там так хорошо, что они стараются увести на тот свет, забрать с собой своих самых любимых живых. Я очень боялась за дочь и мужа. Дочки это не коснулось, а вот мужа...
Три последующих года подряд, в годовщину смерти матери он находился на грани жизни и смерти (причем только в это время, так как по жизни он очень осторожный, ловкий).
В первую годовщину муж, упав, поцарапал лоб. Неглубокую ранку тут же обработали, но, несмотря на это, началось нагноение, лицо опухло, началось заражение - в общем, еле спасли.
На второй год его сбила машина, непонятно откуда появившаяся на пустом шоссе. Долго лечился.
На третий год с перитонитом попал на операционный стол. Перенес тяжелейшую операцию, еле выкарабкался. Тогда я сказала мужу: «Твоя мать из года в год повторяет попытку забрать тебя к себе». В ответ услышала: «Еще раз скажешь такую чушь - пожалеешь».
В 1999 году жарким июльским днем мы решили пойти в лес (жили тогда на даче - лес рядом). Разговаривая, зашли в лес, в разговоре вспомнили покойную свекровь, а я возьми, да и скажи: «Надо же, в этом году твоя мать не пыталась утащить тебя на тот свет, все сроки прошли». Муж ничего мне не ответил, но так посмотрел...
А через пару минут началось страшное. В редком, светлом лесу, безоблачным днем, при легком теплом ветерке, вдруг, начало быстро темнеть (как будто прокручивают на большой скорости кинопленку о наступлении вечера и ночи). Резко похолодало, и минуты через две стало так темно, что не было видно, куда ступить. Все это происходило при полной тишине, ни шелеста, ни птичьего пения, а наши слова звучали гулко, как в пустой комнате. Мне тогда было 49 лет, я в жизни так не пугалась, как в тот раз, да и муж тоже.
Мы схватились за руки и минуты 3-4 стояли в этой страшной, холодной, жуткой темноте. Было такое чувство, что темнота становится гуще и гуще, она концентрируется вокруг нас, стараясь проникнуть в наши тела. Казалось, что эта темнота живая. Сердце зажато в тиски, удары его редкие и резкие.
Сначала про себя, а потом вслух, все громче и громче я стала читать «Отче наш», причем не просто, а с мольбой, сознавая, что в этом наше единственное спасение. И, постепенно, мрак стал терять густоту, темнота рассеялась. Зашелестела листва, потом солнце заиграло на березовых листочках и на траве, стало тепло и видно все, как прежде.
Со всех ног припустились мы к опушке. Дома я долго не могла успокоиться. Даже пришлось выпить водки, чтоб в себя прийти.
С чем мы столкнулись в лесу, мы так и не поняли. Затмение, погодная аномалия исключаются - все от начала до конца длилось максимум минут 7, не дольше.
Мы с мужем стараемся об этом случае не говорить и не вспоминать. Кстати, последние два года май и начало июня нас ничем не огорчали».
