Орфографию стараюсь сохранить, уж очень забавно говорила эта милая женщина.
«Помер мой Стяпан в 97м. О мертьвяках, как говорится, либо хорошо, либо никак, но уж возьму маленький грешок на душу, расскажу о нём.
Ох и вредный дед мой был! Поперек не стань, слова не кажи, всё ворчать мастер, злился на всё, чуть что. Правда, вот дом наш, тот вот до последнего смотрел, всё чинил, всюду латал, любил его. И хранил он у нас в кладовой, где огурцы в банках стоят, валенки свои. Ему батька их подарил да помер, так одевал их дед по праздникам, а к старости так вообще помешался, стирать нельзя, перекладывать нельзя, оденет их и сидит, батьку вспоминает. А ноги-то у деда потели, валенки вонять стали, а стирать, старый леший, не даёт! Так и лежали они в той кладовой, я всё повыносила оттудова.
А когда помер дед, я с лёгким сердцем выкинула енти валенки к чертям собачим в мусорку, хватит с меня, всю жисть пошти воняли под носом.
И снится мне, значит, дед мой, сурьёзный такой, сердитый! Зачем, говорит, мои валенки посмела тронуть? Ну, теперь покоя не жди!
И с того и началось! Проснулась я от того, что портрет егоный со стены свалился да в дребезги! Ночь была, иду смотреть, что стряслось, полумрак, свет из окна от фонаря только. Гляжу, а ентот чёрт усатый в кресле своём сидит и головой качает! Я как закричу, страх как испугалася, всего с неделю схоронили, в гробу его видела, а тут сидит передо мной!
Я за сердце, к косяку дверному прислонилась, гляжу, а его и след простыл!
Соседке рассказала, та наказала купить новые, да в могилу зарыть. Пошли мы с ней по валенки в село соседнее. Нашли у деда старого, продал их. Закопали в могилу.
На следующую ночь пуще прежнего злится стал! Снится, что ругается, руками машет, подавай ему батькины валенки!
Тут грохот страшный за печкой, швабра, что у стены стояла, на банки упала и вдребезги их всех. Я уж не вставала, не ходила смотреть, ждала до утра, только одеялом с головой накрылась. Детям рассказала, думали искать их, да куда там! Мусор у нас забирают да куда отвозят неизвестно, машина особая ездит. Так и не нашли мы егоные валенки.
За эти годы так извёл меня, сил просто нет! Раз даже воду на меня вылил из ниоткуда, ночью. Я и дом тот продала 6 лет назад, а всё равно приходит. Бывало, сядет на край кровати, я даже чую его, холод идёт, и запах такой тухлый, будто погреб открыли. Раз дочь моя его даже видела, с тех пор не ночует у меня. Говорит, на кухне стоял, у окна.
Мы и батюшку звали заупокойные читать, свечи палили, водой брызгали, могилу окропляли, но нет сил, какой упрямый!
Ужо привыкла давно да по прошествии стольких лет боятся перестала. Слышу шорох, шаги иль шум какой у кровати, махну рукою, говорю «Иди-ка ты, Стяпан, куды подальше, спать мне дай, умаялася за день». Слышу, постоит-постоит, да и идёт восвояси. Так и живу. Хочешь, детка, сама проверь, оставайся на ночь!»
На ночь я остаться не рискнула. Мне мои нервы дороже, ребёнок маленький у меня, семья. Кто знает, чтоб со мной стало, увидев я деда Степана над кроватью ночью. А бабка Агафья привыкла. Иногда даже говорит с ним, уверена, что он её слышит.
