До одиннадцати-двенадцати лет я очень сильно болела. Мать торопилась поскорее отдать меня бабушке, а та порой ночами маялась, потому что казалось, что я вот-вот концы отдам. Что это была за болячка, никто не мог понять. Я могу только описать свои ощущения.
Внезапно накатывала слабость. Я буквально доползала до кровати и отказывалась шевелиться. Меня рвало, знобило, или просто было очень плохо. Нет, у меня ничего не болело. Это было состояние, которому не придумать слова, кроме как «плохо». Это случалось каждое лето и только в деревне. Бабушка дико волновалась за меня. А мне было просто страшно.
Однажды, когда накатил такой вот приступ, я пришла не в спальню, где была моя кровать – бабушка выделила мне лучшую кровать, с настоящей пуховой периной, которую она не жалела взбить для любимой внучки. Слабость настигла меня в большой комнате – это было светлое место с двумя огромными окнами. Сколько себя помню, в этой комнате всегда висели неработающие часы. Их время застыло на половине третьего. Это не была какая-то семейная реликвия – просто часы на батарейках, которые мне казались красивыми; пусть детали в них были из пластика, но они казались плотными и прочными.
Я лежала на большущей лежанке, пока бабушка пыталась чем-то облегчить моё состояние. Я соврала ей, что мне уже лучше, и пусть она идёт пока... куда – не помню, кажется, в огород.
Едва она покинула дом, как я провалилась в забытье.
Я очнулась, вися в воздухе над лежанкой. Мне было необычно легко, и я полетела прежде всего к тем красивым часам. Они шли с характерным громким тиканьем. Времени было без пяти минут три. Я смотрела на стрелки, паря в воздухе.
Не знаю почему, но я поняла – нельзя стрелке дойти до трёх. И я протянула руку, остановив стрелку (!) сквозь стекло циферблата.
Почти сразу же я очнулась. После этого не было никаких приступов вообще.
Это всё бы было обычным сном, если бы часы в реальности не застыли на без пяти минут три...
Я часто езжу к бабушке и смотрю на эти часы. За всё это время они не изменили своего местоположения – всё так же высоко на стене. Сейчас я могу дотянуться до них, но никогда не трону странные часы.
