Здравствуйте, уважаемые друзья! В жизни мне не приходилось сталкиваться с призраками, барабашками, домовыми, лешими и прочими сказочными или вполне реалистичными персонажами (слава Богу). Но зато по жизни мне везет на очень интересных людей с их историями и жизненными примерами. Чем старше ты становишься, тем глобальнее меняется взгляд на события, людей. Меняются приоритеты. С детства мы начинаем плести свой жизненный гобелен. Все встречи, значимые и не очень, все люди, плохие и не очень – это тонкие нити, которыми мы его создаем. Казалось бы, знакомый, да и знакомый, что такого. Ан, нет. Эта ниточка в наших руках, заботливо вплетенная в наш шедевр. Чем лучше, открытей, добрее, милосердней человек, тем ярче, чище его след в жизни. А в тот самый день, когда мы его закончим, развернем гобелен перед собой и сразу вспомним всех, до одного. И стыдно станет за некоторые поступки, и горды мы будем за другие. Главное – не делать фальшивых петель, не выбрасывать нам кажущиеся сейчас бессмысленными и ненужными, нити.
Когда я оканчивала институт, то по страшному, как мне казалось тогда, стечению обстоятельств, мне достался самый странный преподаватель на кафедре. К своей работе Михаил Владимирович относился ну просто с неземным рвением. А поскольку он преподавал профильные дисциплины, виделись мы часто. Чтобы сидеть и писать диплом дома, не было и речи. Практика, производство – вперед, на амбразуру. А когда узнала тему, подготовленную мне, так чуть не плакала. У других «Правовое воспитание в современных условиях», «Криминалистика и ее значение для органов правопорядка» и т. д. А у меня «Общественно опасные действия психических больных преступников, принудительные меры медицинского характера при проведении судебно-психиатрической экспертизы участников уголовного процесса»!
Ну, и начали мы сбор материала – где бы вы думали? В психоневрологической больнице №___ (ЗАКРЫТОГО ТИПА). Приехали рано утром – я и еще три собрата по несчастьям, подождали Михаила Владимировича. Сам комплекс состоял из 6 больших, красного кирпича бараков. Хоть на улице и была весна, там сменой времен года и не пахло. Вечная осень. Тоска. Мрак. Тишина гробовая. Зашли мы в барак, и, пока преподаватель оформлял пропуски, какие-то документы (потом и вовсе ушел с каким-то врачом), мы рассматривали немногочисленных пациентов, ходивших по убогому коридору. Они с любопытством и удивлением смотрели на нас, некоторые улыбались, некоторые показывали руками, произносили непонятные слова. Ну и мы, я и три таких же дурака, стали их тоже рассматривать и комментировать – поведение, внешний вид и т. д. О, каких только кличек мы им не надавали! Вспоминаю – стыдно, аж, уши горят. Неужели это я? А они стоят и смотрят. А я важная, здоровая, хорошо одетая, пришедшая с улицы, но безмозглая и жестокая, стою и показываю им, кто хозяин в этой жизни. И вдруг за спиной голос Михаила Владимировича. Он видимо давно подошел, а мы так увлеклись, особенно я, что и не заметили! Эх, как он меня осадил! Не повышая голоса, не оскорбляя, тихо, но так жестко, что буквально перехватило горло, и абсолютно непроизвольно хлынули слезы. Выбежала я из корпуса, плюхнулась на лавочку недалеко от барака, реву в голос. Обидно мне, значит. Поношу весь мир! Тихонько подошел Михаил Владимирович, и говорит:
– Откуда ты знаешь, кто они? Почему ты считаешь себя человеком – тебе обидно, а им нет? Ну, они же больны?
– А может, если мы позволяем себе такое, это мы больны? Каждое слово будет услышано, каждая мысль прочитана…
…Знаешь, давно, после войны работала тут девушка Анна. Война никого не пощадила, всех пропустила через свои жернова, не исключение и Аня. Своими маленькими детскими ручками похоронила она маму, даже крест из заборных досок сделала, потом брата, долго боролась с голодной смертью, но проиграла, и рядышком с мамой похоронила шестимесячную сестренку. Пусто, холодно в доме, кушать нечего. Маленький человек остался один. Закуталась она в мамин платок, что бы хоть запах дома побыл с ней подольше, закрыла дом и пошла в район. Там ее подобрала цыганка и 3 года она смотрела за ее детьми, терпела побои и уже почти забыла дом. Война кончилась, люди приходили с фронта, песни, застолья. А у Ани никого. Чужой человек на празднике жизни. Однажды на рынке она увидела… отца. Он стоял с незнакомой женщиной и покупал яблоки. Аня подошла к нему, а он, взглянув на нее, сказал: «Держи яблочко, детка, и беги». Вот так рушатся миры!
Вернулась Анна в свой родительский дом, а дома-то и нет. Сад молодой на месте могил ее семьи. Даже холмиков не осталось. Делать нечего, пошла в сельсовет, дали комнатку в общежитии и работу санитарки. Анна упорная была. Работая санитаркой, еще и училась в медицинском училище. Вроде жизнь налаживаться стала. Только зимой на учебу холодно ходить – босоножки снег пропускают. А в 22 года познакомилась с Владимиром. Маленький, страшненький, кривоватый, но зато свой, любимый. Расписались. Зажили. Купили кое-какую мебель, одежду. И через некоторое время стали ждать первенца. Малыш родился крепким, здоровеньким. Назвали Марком, уж больно имя Анне нравилось. Жить, конечно, стало сложнее. Работать вышла, когда малышу было 1,5 месяцев, заворачивала в мамину шаль и бежала в больницу. А там клала его рядом с печкой, чтобы не замерз. Казалось Анне, что страшные времена закончились, и неважно, что на столе три блюда – хлеб, картофель и свекла, и неважно, что пеленки у Марка из старого матраца. Главное, что они рядом, не где-то под молодым яблоневым садом, а здесь – смеются, говорят, дышат.
В три годика Марк заболел. Простуда сильно помотала его маленькое тельце, и вечером, не дождавшись отца с работы, он умер на руках у Анны. Володя еще в длинном общаговском коридоре почуял неладное, уж слишком надрывно и жалобно пела его жена сыну песенку. В комнате прямо на полу сидела его и не его жена. Чужая, страшная женщина в платье жены, держала сыночка на руках. И пела, пела, пела. Маленький гробик на кладбище отнесли на руках – отец и мать, хоронящие своего ребенка. Это неправильно, это неверно, так не должно быть! Аня не помнила эти дни. Кладбище, дом, работа, кладбище, ночь. Все. И только Володя, его плечо, его немая поддержка уберегли ее от страшного шага. А далее вердикт врачей: «Что же вы милочка, по снегу босиком и думаете рожать? Нет, к сожалению, нет…» Через полгода его – милого, любимого Володечку убили около общаги. Какая-то шпана уголовная, забрали облезлую шапку и 36 рублей денег. На этот раз на кладбище около могилок стояла Анна одна. Нет на свете слов, чтобы передать боль, нет на свете красок, чтобы передать тяжесть утраты. Все, жить не стоит. За неполных 30 лет она прожила 1000 жизней утрат, потерь, предательств. Анна пошла домой и там… Долго она говорила с Богом. Проклинала его, ругала, отрекалась. Все, что долгие годы копила в себе, высказала, все. Просила только ответа: «За что?» Выкинула крестик, сломала крохотную иконку, висевшую над кроватью сыночка. И поклялась перед Богом ненавидеть люто его всю жизнь, пока не ответит на ее один единственный вопрос.
Теперь кроме работы у нее не было ничего. Где-то через 1,5 года в клинике появился странный пациент. Привезли его на черной «Волге». Без вещей. И Анну назначили за ним наблюдать, делать уколы, кормить. И не спускать глаз. «Поселили» его в кладовке, без окон. Вытащили хлам, помыли полы, прикрутили кровать, стол и стул и заселили. На вид ему было не больше 15 лет. Очень худой. На все смотрел с интересом, на каждое слово улыбался. Анна приняла его в свое распоряжение. Только странным оказалось все, что касалось этого мальчика. Документов не видела, главврач строго настрого запретил обсуждать с кем бы то ни было его поведение. Гулять не разрешали, не говорить, кормить только тем, что будет забирать со специального подноса на кухне. Надо отдать должное, кормили его отменно. Рыба, мясо, молоко. Остальным, включая персонал, такое и не снилось. Новогодний стол. Но он практически не ел. Только хлеб нравился очень. И Анна втайне от всех приносила из дома ему большие буханки кооперативного хлеба по 5 руб. И еще странность была в том, что она не видела, как он спит. Да всего и не расскажешь. Только любовь к хлебу роднила его с остальными, а в остальном… Нашла Анна в нем родственную душу. Его молчаливая улыбка стала Анне необходима, как воздух. Все свое время она проводила с этим мальчиком. А он слушал, молчал, ел хлеб, улыбался. Выпросила Анна 15 минутные прогулки с пациентом. Кутая в свое потертое пальто, гуляла с ним под ручку. Говорила и говорила. И вот как-то, гуляя, повернулся он к ней и говорит:
– Зови меня Мишей. Мне скоро надо уходить, уже пора. Запомни, все, что дается ВАМ в жизни не для наказания, а для воспитания и созидания. У тебя все будет хорошо. Ты задавала много вопросов, и я хочу сказать: каждое слово услышано, каждая мысль прочитана. Не сердись, ничто в жизни не делается просто так. Ты сильный человек, но тебя сломили несчастья. Не плачь по родным, они всегда с тобой. Живи и научи своих детей вере, добру, честности. Твоя жизнь начнется, не противься, доверься мне. И когда в твоей жизни будет сытость и достаток, помни, что кто-то, как ты сейчас, нуждается именно в твоей помощи. Люби всех. Никогда не произноси вслух то, о чем будешь жалеть. Я всегда буду рядом, в самые светлые моменты твоей жизни. А мне приноси сюда хлебушек, вот на эту скамью, хоть иногда.
– Какие дети, какой достаток, о чем ты говоришь?
– Дети, хорошие, умные – два сына и две дочери.
Анна улыбнулась. Ну, хоть заговорил. А что сказал… да мало ли, о чем больные говорят. Через два дня Миша исчез. Просто пропал. Что было! Обыски, допросы, увольнение Анны. Собрала она нехитрые свои пожитки и пошла домой. Когда стояла на остановке, ждала автобус, познакомилась с молодым человеком. Красивый, веселый, загорелый. Владимир. Слово за слово и, как в жизни бывает… свадьба. Настоящая, богатая, с белым платьем и обручальным кольцом. И что самое интересное – в наборе столовых приборов Анна нашла маленький медный крестик, когда-то выкинутый ею! Анне, как и говорил, Миша являлся не раз. На свадьбе стоял отдельно от толпы, такой же маленький; казалась, его видела только она. А потом просто пропал. В роддоме мелькало его лицо. Все четыре раза. А может, ей казалось…
«Вот так-то», – сказал Михаил Владимирович, протягивая мне платок.
Я, конечно, красавица еще та, в слезах, размазанная тушь по всему лицу. Но интересно!
– А что потом было с Анной?
– Не знаю, мама умерла год назад. Счастливой, в преклонном возрасте. У меня есть еще две сестры и брат. У нас очень дружная семья. У мамы и папы 9 внуков. Мы часто сюда ездили, хлеб возили, с мамой с сестрами, братом.
Вот такие в жизни бывают встречи. А мистики, может, здесь и нет никакой. Вот только до сих пор мучает вопрос: «А кто такой этот Миша?» И вроде знаю ответ, а может, только догадываюсь… Вы уж извините, что так много написала, коротко не умею, хотелось максимально точно передать рассказ, и услышать ответ на мой вопрос. Спасибо.
