Еще одна история из «деревенской копилки».
У тети Кати было двое детей: сын и дочь. Вырастила их одна, на ноги поставила; сына женила на хорошей девушке – Марусе, а дочь Маньку все никак замуж не могла отдать, не было женихов подходящих. (Имена у девушек оказались одинаковыми, обе Марии, поэтому стали их величать по-разному, чтоб не путать: сноху – Маруся, а дочь – Манька).
По первости молодые, сын и сноха, жили с Катериной. Потом сынок дом построил свой собственный почти напротив матушкиного, зажили в нем с женой и рожденными детьми мирно и счастливо. Только сестра его, Манька, не особо радовалась. У тезки ее, снохи, бабское счастье: мужик любящий, хозяйство, дети, а она, дева старая, у матери под боком отсиживается. Манька чуть не лопалась от злости и черной зависти, даром, что это брат ее родной.
Немного времени прошло после переезда в новый дом, как однажды увидела Маруся возле своего двора большую черную собаку. Сидит псина, глазищами сверкает и никуда не отходит! Откуда взялась? Раньше в деревне такой ни у кого не было! Шуганула собаку метлой, та оскалилась, ощетинилась, шерсть на холке дыбом встала. Отбежала подальше, но не ушла. Так частенько стала Маруся псину у своего двора наблюдать.
Однажды отправилась хозяйка за водой. Вышла из дома, глядь, псина тут как тут! Маруся мимо хотела пройти, а собака ка-а-ак бросится на нее с грозным рыком! Тетка, недолго думая, шандарахнула со всей силы барбоса по наглой морде тяжелым коромыслом, на концах которого металлические крюки имелись для того, чтобы ведра цеплять. Попала железкой прямо по огромной черной башке. Псина заскулила, хвост поджала и умчалась прочь.
Маруся дела переделала и вечером собралась свекровь свою навестить. Заходит в избу, поздоровалась с матерью. Стали бабы языками чесать, тут Маруся спрашивает у матери: «А Манька-то где? Что-то не видать ее целый день?». Мать на комнату рукой махнула: «Да вон она лежит! Голова у нее нынче закружилась, ударилась о косяк дверной, рассекла себе голову!». Маруся в комнату вошла, а Манька лежит с полотенцем мокрым на лбу, стонет. Марусе жалко стало золовку: «Что ж ты, Маняша, такая неугомонная, куда торопишься?». Тут мать возьми и ляпни: «А ходить не надо там, где не положено!». Маруся такой реплике удивилась. Где это сестрица мужнина шлялась, что чуть без головы не осталась?
Долго черной собаки не было во дворе, но у самой Маруси мысли нехорошие в голову стали лезть…
Однажды бросили клич по деревни: с завтрашнего дня все бабы айда на сенокос! Зашла Манька за снохой: «Идешь что ли?». Маруся сказала, что пойдет, только чуть позже, через минутку, но ждать ее не надо. Ушла сестрица, а снохе что-то поплохело резко: в глазах потемнело, дурнота стала подкатывать. Посидела Маруся на кровати и поплелась во двор: вдруг как стошнит сейчас. Доковыляла до двора, глядь, а там, в глубине, полыхает огонь! Схватила Маруся ведро и давай из кадки с водой, что у входа во двор стояла, воду черпать да пламя заливать. Хорошо, что огонь, видно, только занялся, разгореться не успел. Затушила его хозяйка. Опустилась без сил на чурбак, пот с лица утерла; глаза-то подняла, а там… сидит себе черная собака, глазищами зыркает, пасть раскрыла, язык свесила… Маруся поклясться могла, что псина сидит и улыбается во весь свой клыкастый рот! «Поулыбалась» собака и подорвалась прочь со двора. Не выдержала женщина, вскочила и побежала в дом свекрови.
- Где Манька? - прокричала она матери с порога.
- Да вроде как в поле ушла…На сенокос звали.
- Давно?
- Нет…
- Ты, мам, не обижайся, но Маньке скажи: если не перестанет ко мне на четырех лапах бегать, получит от меня! Мало ей коромыслом попало? В следующий раз убью!
А мать вздохнула, голову опустила и прошептала:
- Скажу, Марусенька, скажу…
Вот такие страсти происходили в той деревне. Мать моя говорит, что все эти тетки нам какой-то родней приходились, поэтому все подробности сама Маруся нашей бабуле рассказывала. Историй, изобличавших Маньку (может, Маньку-оборотня?) было много, но мама моя только эти две хорошо запомнила.
