«Было это в конце 50-х и в начале 60-х годов прошлого века. Я тогда училась в начальной школе. И жила на нашей улице в деревне супружеская пара преклонного возраста. Наступил у них такой момент в жизни, когда ухаживать за собой стало проблематично. Как положено, дети решили забрать их к себе в город. Продали дом.
Так у нас появилась новая соседка: молодая женщина с короткой стрижкой, больше похожая на подростка. Жила она особнячком, ни с кем не общалась, да и к ней в душу никто не лез. О ней знали только, что приехала откуда-то из Подмосковья и что там у нее произошло какое-то несчастье. Звали ее как-то странно по тем временам – Милена.
У меня была подруга Люда. Мы с ней были неразлучны. А жили мы в районе перекрестка: наш дом и дом Милены были угловыми.
Вот на этом перекрестке постоянно собиралась детвора со всей улицы. Мы с Людой стали замечать: как только собирается орущая братия, Милена усаживается у себя в палисаднике в кустах сирени, тайно наблюдает за нами и, как нам казалось, утирает слезы; но нам до ее слез не было никакого дела.
Как-то Милена сообщила, что уезжает на несколько дней и просила, чтоб соседи присмотрели за домом. На третий день после ее отъезда мы с Людой заметили девочку, которая сидела на лавочке у дома Милены. Мы подошли и стали знакомиться. Из ее слов узнали, что зовут ее Наташей, что она дочь Милены. В руках она держала тряпичную куклу с фарфоровой головой. На ноге у девочки была повязка. Оказалось, что Наташа нечаянно загнала большую щепку от трухлявого дерева, которую впоследствии не до конца вытащили, плохо очистили ранку, отчего возникло нагноение. Еще Наташа сказала, что мамы дома нет, но она скоро приедет.
Стал накрапывать дождь, и Наташа позвала нас к себе домой. Там она нас угостила абрикосовым вареньем, но сама есть почему-то не стала, хотя говорила, что это ее любимое варенье. Она вела себя как-то странно: не улыбалась, отвечала неохотно, больше молчала, не выпускала из рук свою куклу. Создалось такое впечатление, что она спит с открытыми глазами. Нам с нею стало неинтересно, и мы засобирались домой. Тогда девочка вытащила из шкафа две кофточки, мол, на улице прохладно, а мы с Людой были в легких платьицах. И еще сказала, чтоб мы эти кофточки не возвращали, так как они ей уже не нужны.
Через несколько дней в своем дворе появилась Милена, и мы с Людой решили все-таки возвратить кофточки ей. Хотели раньше отдать Наташе, но она больше не появилась: на двери висел замок. Когда мы предстали с этими кофточками перед Миленой, то на ее лице прочли полное недоумение, а когда сказали, что эти вещи нам дала ее дочь Наташа, то вдруг с женщиной случилась ужасная истерика. «Не могла дать вам это Наташа, – кричала она, – не могла! Мертва моя Наташа! Доченька! Это чья-то злая шутка! Никто здесь не знает о моей Наташе!» После выяснилось, что Милена за год похоронила мужа, родителей и дочь. Все погибли трагически. Наташа действительно загнала щепку и умерла от гангрены, похоронили ее с той самой куклой, которую мы видели. Милена от горя решила уехать подальше от тех мест, где случилась трагедия.
Вскоре у Милены во дворе собрались женщины нашей улицы, что-то там совещались, совершали особый ритуал, ходили в церковь, брызгали водой, читали молитвы и т.д. На нас же с Людой, когда мы решались говорить на эту тему, смотрели с ужасом, сердито цыкали и велели этот случай вообще стереть из своей памяти. Но, конечно, забыть такое невозможно…»
