У наших соседей есть дочь, она на три года младше меня. Она всегда болела, легко простужалась, цепляла болезни от других детей во дворе. Врачи запретили отдавать ее в детсад. В возрасте пяти лет ей дали первую группу инвалидности. Нам всем во дворе рассказали, чтобы мы следили за Олей, чтобы она не ела мясное и молочное. Ее родители прятали колбасу на верхние полки холодильника, но она доставала и съедала почти пол палки за раз. У нее начинались аллергия и приступы астмы от этого.
Однажды я ждала маму с работы, а девочки-соседки, старшие меня на год и на три, сидели дома закрытые. Они знали про Олю, и старшая зачем-то через форточку давала Оле бутерброды с колбасой. Я была маленькая и не могла защитить Олю, я только стояла рядом и говорила, что ей нельзя мясное.
Мы росли, я пошла в школу, переходила из класса в класс, а Оля сидела на домашнем обучении. Она гуляла с нами во дворе только вечером, потому что днем к ней приходили учителя. Ей было сложно учиться, она с трудом писала и читала в свои восемь лет.
Ее родители искали разных врачей, но ничего не помогало. Врачи пророчили ей тяжелое будущее в обществе. Часто к ним приезжали Олины бабушки и дедушки. Бабушка по маминой линии приезжала из деревни, очень набожная женщина, она верила врачам ровно до смерти своего мужа. Как-то она приехала и настояла на том, чтобы Олю свозили к бабке на заговор. И понеслось. Девочку почти каждую неделю возили по разным бабкам, колдуньям, экстрасенсам и прочим мистификаторам. Оле лучше не становилось.
Потом у соседей родился сын, и все внимание как-то переключилось на него. Олька воровала колбасу, пила молоко, ела сыр. У нее упало зрение, обучение на дому не давало никаких результатов. Ей было сложно общаться со сверстниками, она явно отставала в развитии: ей никогда не было интересно общаться со мной и девочками постарше, она тянулась к моей сестре - младше ее на два с половиной года. По уровню развития моя сестра казалась старше Оли.
Ее брат Антон подрастал, Оле разрешили посещать школу, правда, для слабовидящих детей, где с ними возились, как в яслях. Учителя водили Олю домой. Антон тоже начал часто болеть, особенно зимой.
Однажды моя мама пришла от соседей, она часто ходила к ним пить кофе в турке, и рассказала, что они ездили к какой-то бабке. Бабка сказала, чтобы они узнали все, что происходило и кто жил в их квартире. Оказалось, что раньше там жила женщина, которая сдавала две свободные комнаты. Одну из комнат, где как раз была спальня Оли и где часто укладывали спать Антона, снимала студентка мед. университета (который находится недалеко от нашего района). Девушка была из деревни, и ее семья очень гордилась тем, что она смогла поехать учиться в город. Студентка старалась в учебе, но вторую сессию завалила и после экзамена покончила с собой. Она повесилась на отопительной трубе (в той комнате, правда, труба прямо вдоль стены идет). Оказалось, что именно из-за этого их дети имели такое слабое здоровье, они впитывали эту плохую энергетику, но слабый детский организм не справлялся, и иммунитет снижался.
После этой информации наши соседи переселили детей в третью комнату, а из той сделали что-то вроде кладовки. Освятили квартиру, и, надо сказать, дети перестали болеть так часто. Через некоторое время Оле сняли группу инвалидности. Сейчас она уже окончила школу, где-то учится на медсестру, замуж скоро выходит.
До того, как я не знала про самоубийство, когда мы играли у соседей в прятки, часто прятались именно в той комнате - там стоял большой шкаф, и все, кто искали, боялись его открывать. Вообще, это была поистине жуткая комната. Спрячешься там, и уже хочется выбегать обратно, что я часто и делала.
Еще как-то мы там лежали на диване с нашими мамами, читали стихи наизусть вслух, и кто-то начал очень громко стучать в окно. Барабанил кулаком так, что мамы испугались и боялись подойти к окну. Мы выключили свет и увидели, что там стоит мужик, видимо, пьяный и по ошибке стучит нам, а не в четвертую квартиру. Тетя Таня – соседка - пыталась ему объяснить через окно, что он ошибся дверью. Его это разозлило, и он кинул в окно кирпич. В тот вечер мы сидели у соседей допоздна, боялись выйти во двор и дойти до своей квартиры. Почему-то в той комнате все всегда было слишком жутко, до мурашек.
