Мое зрение иногда устраивает мне довольно злые шутки. И что обидно, даже очки иногда врут. Отоварилась я нормально так на рынке, сумка полная, увесистая, одна надежда, что троллейбус меня довезет почти под дом. Села я с облегчением в свой троллейбус №10 и не посмотрела, что на самом деле это маршрут №17. Ну, показалась мне задняя циферка нулем, с кем не бывает. И потащил меня «рогатый» куда не надо. Вышла из него, и досадно мне – огромный крюк давать надо, чтоб на остановку выйти, и опять-таки свою десятку ждать. Делать нечего, подхватила я свою сумку и пошла. Рядом со мной женщина в годах идет.
— Что детка, тоже троллейбус перепутала?
– Угу…
— Ну пошли, веселее вдвоем, нам по пути.
Женщина оказалась словоохотлива, но сумка нещадно оттягивала руки, и я решила где-нибудь остановиться и передохнуть. Гляжу, возле одной многоэтажки столик стоит «доминошный». Летом дедушки там стучат костяшками, а зимой он пустует. Только я собралась на столик этот сумку поставить, так женщина аж встрепенулась вся: — Не ставь на чужой стол, девонька!
— Да ведь на земле грязь…
— Лучше уж грязь, чем неприятности, – ответила женщина.
— Да какие неприятности могут быть от мебели? – усмехнулась я.
— Три года назад у меня сломался кухонный стол. Дед мой решил с него подгардинник снять. Почему не взял стремянку, так и не пойму, но едва с него не свалился. После этого стол расшатался и расскрипелся, и готовить на нем уже было неудобно. Стол отправили на дачу, а сами решили купить с рук что-нибудь недорогое. Вскоре на рынке нам попался неплохой столик. Правда, он был скорее письменный, чем кухонный. Как бюро. Но я решила, что нам он сгодится. «Буду ложки в ящичках хранить», – подумала я.
Сторговались с пожилой хозяйкой, и с дедом увезли столик домой. У себя на кухне я была довольна – столик подошел идеально. А потом стали происходить странности. Решила я как-то вечером на кухне семена перебрать, да подписать, где что, ведь надо было уже подумать о рассаде. Села за новый столик. Взяла в руки листик бумаги и ручку и… рисовать стала. Никогда в жизни я не умела рисовать. Нарисовала куколку. С бантиками, в платьице в кружавчиках. Хорошо получилось и главное сразу без помарок. Не успела я удивиться, как снова начала черкать ручкой по бумаге. Теперь пошли слова. Я не думала и не старалась, но на бумаге оказались стихи: «Под снежно-белым одеялом или под сенью зелий пряных, в воздушно-пенном платье белом спит тихо куколка Татьяна».
Я просто впала в столбняк. Какая Татьяна? Откуда? Сначала я даже подумала, что просто вспомнила строки из Евгения Онегина, но ведь там нет таких строк! То, что стихи мои, я и не думала, потому как талантов таких не имела. Но это были еще цветочки. Стоило мне вечером присесть за столик, как рука сама тянулась к бумаге. А на бумаге оказывались стихи – прекрасные, ладные, длинные, но невероятно печальные. По стилю они напоминали есенинские. Стихи были об ангелах, о весеннем ветре и траве, о плакучей иве и божьей коровке и о многом и многом прекрасном.
Казалось, что стихи эти на грани жизни и смерти. От них было и радостно, и тоскливо до смерти. Кто-то явно прощался с жизнью. Я, было, решила, что это всё-таки я вдруг на старости лет стала поэтессой, и попробовала писать стихи не на кухне, а в своей спальне. Но у меня ничего не клеилось, я ни одной рифмы подобрать не могла. Едва же я садилась за купленный столик, как слова в голове сплетались в кружева. Слова прерывались рисунками: цветы, птицы, медицинские иглы и колбы. Веришь, голову сломала, что все это означает. Писалось хорошо особенно по ночам. Я стала полуночничать, а старику своему ничего не говорила - ещё решит, что умом тронулась. Налью себе чаю полную чашку и пишу тихонько. Не на бумаге даже, на салфетках, пачках сигарет, фантиках разных, на чем придется. Если старик зайдет на кухню и спросит, чего сижу, отвечаю, что бессонница. Стол этот кухонный, будь он неладен, действовал на меня, как удав на кролика. Я не могла противиться силе, которая усаживала меня за него и диктовала строки. А кто их автор? Да та самая куколка Татьяна, невесть откуда влезшая в мои мозги. Я читала когда-то о таком явлении, как автоматическое письмо, но никогда не думала, что это наваждение случится со мной. Я писала и писала. Стихов и рисунков у меня накопилось две толстые тетради. Что с этими стихами делать, я понятия не имела, но читать их без слез было невозможно. А потом словно что-то толкнуло меня.
Я взяла тетради в сумку и пошла на рынок, туда, где купила столик. Там снова я увидела ту женщину, у которой стол купила. Не знаю, кой черт меня за язык дернул, но я прямо в лоб вдруг сказала: «Вам привет от куколки Татьяны». Если бы я выстрелила в женщину из пистолета, эффект был бы менее впечатляющий. Она стала белой, как мел.
— Откуда вы знаете Таню? – прошептала женщина.
— Я не знаю Таню, но чувствую, что пишу ее стихи. Кто она?
— Ласковая была, как куколка. Так ее все в семье называли. Стихи писала с детства, как только буковки научилась складывать. А потом, в четырнадцать лет – лейкоз. Год мучилась, боролась. Капельницы, больницы, уколы. А она еще и стихи умудрялась писать. Все хотела книжку написать, да не успела.
— А столик ее?
— Да, ее. За ним часто стихи писала. А после смерти Танечки решили продать его, больно смотреть.
— Хоронили ее в свадебном платье? – спросила я, вспомнив стихи о белом платье.
— А как же еще, ведь надо же было ей хоть на смертном ложе побыть невестой, если в жизни не довелось.
Я передала женщине тетради со стихами и пошла своей дорогой, пообещав себе молиться о душе юной поэтессы. И, наверное, душа куколки Татьяны успокоилась, как только я отдала тетрадки. Стол больше не тянул меня к себе, и слова больше не сплетались в грустные стихи. Женщина закончила свой рассказ, и мы, закончив отдых, снова подхватили сумки и пошли дальше. На остановке гудел народ. Люди, погруженные в свои проблемы, ссорились, брюзжали, жаловались на жизнь и вели себя так, будто у них в запасе лет двести. Вот тут я и подумала: «Все знают о призраках и неупокоенных душах, но никто не думает о том, что именно их душа и может не найти покоя. Все думают, что после смерти к ним обязательно прилетят ангелы и унесут их прямо в рай, и автоматически им простятся все грехи. А если все будет не так? Если мы просто теряем драгоценное время?
