В деревне Витьку иначе, как шебутной да непутевый, не называли. Говорили еще в сердцах, мол, горбатого могила исправит. А мать жалели: «Уродилось же чадушко!». Думали, остепенится со временем. Да куда там! Из армии вернулся, совсем сельчанам житья не стало – буянит да дерется. Выпьет – беда: сшибленных изгородей, синяков, носов разбитых не счесть. Силы, хоть отбавляй, только дури и того больше. На танцы заявится – все девчата, как от черта, шарахаются. Парни тоже – сторонкой, сторонкой – к выходу. А кому охота под горячую руку попасть? Даже участковый, даром, что грозился упечь подальше, не связывался. Во-первых, свяжись с таким, попробуй! К власти у хулигана никакого почтения, еще зашибет ненароком. Вон он в прошлом году агронома через забор швырнул. А тот, между прочим, за сеструхой его с самыми серьезными намерениями приударил, и даже заявлять на обидчика не стал. А во-вторых, Витек, как проспится, сам идет заборы на место ставить, еще и повинится, мол, не взыщи народ честной, пошумел я вчера малость. Деревенские – народ отходчивый, прощали. Только добром бы все равно не окончилось. Да, случай один вышел…
Закинули в Витькино село «трудовой десант». Было такое время – отправляли студентов в сентябре на «картошку». Привезут бедолаг в колхоз, распихают по наскоро сколоченным баракам. И условий никаких: удобства во дворе, ледяная вода – в колодце. Куда ни глянь – поля, поля. Романтика! Молодежь – народ неприхотливый. Рады: никаких учебников, воздух свежий, сельские дискотеки для экстремалов. Правда, ребята – восемь хлипких пареньков на весь поток, в местном клубе появиться не решались. Сельской-то шпане самое милое занятие – городским накостылять. Девчонки – другое дело: обжились за неделю, знакомства завели, на танцы вечером бегали. Все, кроме Тамарки. Ее дело – библиотеки, прогулки в одиночестве, книжки. Вот и сейчас учебник по химии подцепила и в луга, на волю – гулять, размышлять о светлом грядущем советской медицины. И так загулялась – стемнело совсем. Дождь посыпал, мелкий, противный. Осень ведь. Пора, пора назад. А то не по себе что-то – вон сердечко хлыщется. Совсем рядом ветка хрустнула. Ойкнула девчонка и пулей напрямки, дороги не разбирая – через репьи да бурьян. К двери входной уж подлетела, когда окликнули ее. Обернулась – Мишка, однокурсник. «Сделай, - говорит, - Тома, доброе дело. С Ленкой (тоже однокурсницей) поссорился, она в клуб улизнула. Если туда заявлюсь, даже смотреть на меня не станет, гордая. А поговорить бы надо. Без свидетелей. Нравится она мне. Будь другом, сходи, вызови ее. Пожалуйста!».
Пожала Томка плечами, посомневалась. Переодеваться – лень, а в галошах с комьями грязи в дом культуры, пусть даже и в районный, неловко как-то. Да и кофта вон вся в репьях. Но Мишка глядел так жалобно, пришлось пойти…
Потопталась на крыльце нерешительно. А, будь, что будет! Вошла. Здание огромное, холл (на местном «диалекте» - предбанник) приличный, светлый, дальше танцплощадка, а там полумрак и народу – яблоку не упасть. И как тут нужного человека отыскать? Походила немного, потолкалась. Деревенские сильфиды такими взглядами «конкурентку» окидывали – жутко становилось. А галоши и дурацкий учебник в руках – (чего Мишке не отдала?) – уверенности в себе не добавляли. Было, к выходу направилась, да остановилась: снаружи доносился сочный, забористый мат, что-то падало – явно не дружеская беседа велась. Еще чего не хватало – на драку налететь! Проскочить бы потихоньку, незаметно. Только незаметно не получилось - в следующую секунду в дверном проеме вырос здоровенный бугай: кулачищи в крови, под глазом – радужный синяк.
- Ты чего здесь? - рявкнул здоровяк, еще и осклабился, да недобро так.
Можно было не сомневаться – слова ей предназначались. Не дожидаясь ответа, он продолжил:
- Что не убегаешь-то, мелочь очкастая? Не боишься что ли? Витька не боишься?!
Прозвища вроде «мелочь», «пигалица», вообще любые намеки на невысокий (всего полтора метра) Тамаркин рост и наличие очков выбивали девчонку из состояния равновесия. Уязвленное самолюбие внезапно обрело самостоятельный голос и ответило за хозяйку равнодушно так:
- А чего тебя, алкоголика, бояться-то?
Хам такой вопиющей наглости явно не ожидал. Ухватил «мелочь очкастую» за руку, к себе потянул. А та, почти теряя сознание от сивушного облака, шмякнула хулигана с размаху единственным имеющимся оружием – учебником. И, кажется, по лбу. Медвежья хватка чуть ослабла, а победительница, оттолкнув «неприятеля», рванула с поля битвы. На безопасном расстоянии, не выдержала, оглянулась. Нахал о погоне, судя по всему, не помышлял. В гордом одиночестве по-прежнему стоял в дверях ярко освещенного дома культуры и беспокойно озирался назад. Вид у него был совсем растерянный. Крепко, видать, химия приложила…
К отправке студенческого автобуса Витек явился трезвый, без синяка, с цветами. И неважно, что надраны с клумбы у сельсовета. От души ведь…
А про тот вечер сам Виктор рассказывал. Как хлопнула его девчонка книжкой-то, такой звон у него в ушах начался, словно колокола загудели. И два голоса прямо за его спиной, то ли к нему обращались, то ли между собой говорили. Глумливо так:
- Что, жена разбуянилась?
- А ты ее кулаком, кулаком!
И заржали, гады. Да, отродясь никто над ним не смеялся – свои, деревенские, и не осмелились бы. Кулаки сжал, уж хотел этим шутникам залетным наподдавать, чтоб помнили долго. Обернулся, нет никого. А охальники еще пуще заходятся – рядом совсем. По сторонам, наверх поглядел – пусто. Ведь голоса же прямо за спиной были – и никого. Вертит головой по сторонам, не видит обидчиков, а смех гнусный так и звенит, не утихает. Ознобом уж колотит – надо же, допился, голоса да смех мерещатся. Тут еще, показалось ему, что свет тускнеть начал, будто одна за другой лампочки стали перегорать. По углам сумрак сгустился, тени замелькали. Куда только хмель девался? Мигом протрезвел…
Неделю Витек дома просидел, капли спиртного в рот не брал. Вот мать дивилась! Сынок странный какой-то стал. К дружкам только раз наведался, и вроде выспрашивал все, не слышали ли те чего странного в тот вечер, не гас ли свет в доме культуры. А деревенские друг другу шепотом пересказывали, что неделю назад засветло явился к местной бабке-самогонщице Шебутной и тряс ее, бедную: «Признавайся, гадина старая, чего в свое зелье насыпала?».
Витька-то про случившееся да голоса странные все молчал (хотя в деревне что утаишь разве?), а потом не утерпел, с матерью поделился. А та, от выкрутасов своего буйного дитяти смертельно уставшая, возьми и брякни: «Это девчонка – ведьма, видать. Бесов к тебе подпустила, разыщи ее, в ноги падай, прощения проси, иначе пропадешь, дурень!". А он поверил почему-то, поплелся к студенческим баракам…
В деревне через год первая новость была – Витька шебутной женился. Да, не простую взял, ученую. Притих, не колобродит больше. Ученая-то враз воспитала. А свекровь, хоть и с уважением на Томку поглядывала, а побаивалась. Вдруг и вправду ведьма?
