Дело в том, что у меня была хорошая подруга, очень близкая, а одно время даже лучшая. Лариса (звали её, конечно, иначе, но уж простите) училась со мной в одном классе. Девочка замкнутая, хмурая. Очки на носу, растянутый свитер, взгляд исподлобья и загадочные карие газа. Никогда нельзя было понять, что у неё на уме.
Подружились мы с Ларой, пока отсиживались в коридоре школы, пропуская урок физкультуры, конечно, объединило нас не только отсутствие заинтересованности к этой школьной дисциплине. Нас, как ни странно, объединила пропасть между нами.
Я, этакая активистка, всегда в центре событий школьной жизни, первая заводила в классе и первая хулиганка. И Лариса, замкнутая, как будто на всех обиженная, но с огромным внутренним миром и отличной фантазией. Часто мы сидели с ней после школы у неё дома и фантазировали. Придумывали различные истории, что-то записывали, что-то просто хранили в памяти, мечтали о будущем. В такие моменты она преображалась и будто светилась изнутри, казалось, что она живет в другом мире, мире грёз и иллюзий.
В описываемый период времени мы уже окончили школу и активно готовились к вступительным экзаменам. Надо заметить, что последние два года я доучивалась в другом городе, так как родители разменялись, и мы с мамой уехали. Отношения с Ларой поддерживать стало трудно, общались мы всё больше по телефону, а в последние пол года совсем потерялись погруженные в учебу.
Увиделись мы с ней, когда я приехала навестить отца. В первое же мгновение нашей встречи, я была поражена переменой произошедшей с Ларисой. Она заменила очки линзами, скинула бабушкины свитера и облачилась в мини. Волосы распущены, глаза горят, каблуки выбивают дробь. Я просто ахнула, когда этакая дева-вамп с алыми губами и соблазнительной белоснежной улыбкой появилась во дворе нашей старой пятиэтажки.
На мои восхищенные ахи-вздохи она отвечала просто и не поясняла особо причин произошедших с ней перемен: "Просто я повзрослела" - таков был ответ моей давней знакомой.
Может и правда всему виной были гормоны и мужчины, внезапно вошедшие в её жизнь, но я чувствовала, что это уже не та вдохновленная и романтичная девочка, которой я помнила Ларису еще несколько лет назад. Она больше не писала стихов, не рисовала розовые букеты на обложках школьных тетрадей и уж явно не стремилась создать великое произведение, достойное Пулитцеровской премии. Разговоры наши всё больше уходили в мистицизм, а порой её поведение меня по-настоящему настораживало.
Она могла часами рассказывать мне о странных голосах, преследующих её по ночам, запахах, металлическом привкусе во рту, о людях, что окружают её и не понимают. "Я другая, всегда была другой, а теперь мне всё труднее", - говорила она мне, сидя на кухне у открытого окна. "Я порой хочу чего-то, но не знаю чего, порой совершаю поступки, которые пугают меня. У меня теперь много знакомых, но они пусты".
Она подняла руку и, прикоснувшись к груди, печально опустила глаза, и тут я впервые заметила, что Лариса не носит крестик. На мой вопрос, где он, она лишь улыбнулась и сказала: "Я не могу его носить, жжет".
Конечно, я ей не поверила и, конечно, рассмеялась. "Милая, ты совсем ушла в дебри, я не подросток и на твои мистификации не поведусь, снимай покров таинственности, уж я-то тебя знаю". После моих слов Лариса, молча, поднялась, достала с полки шкатулку, а из неё старенький нательный крестик на бечевке. "Хочешь - одену?". "Давай!" - я была полна решимости разоблачить заигравшуюся подругу. "И если с тебя слезет кожа или ты начнешь ползать по потолку, я просто отведу тебя в монастырь и сдам на попечение монахиням, они быстро тебя обуздают!".
Лара надела крест, и мы ушли в комнату. Не знаю, сколько прошло времени, мы болтали всю ночь, и уже под утро Лариса спросила меня, может ли она снять крестик, дескать, жжение замучило, и боль терпеть уже нет никакой возможности. Честно говоря, выглядела моя подруга не очень, лицо раскраснелось, глаза слезились, несомненно, бессонная ночь дала о себе знать, но ведь в 17 лет и сутками можно не ложиться, организм молодой, сильный.
"Сними его сама", - попросила Лара. Мы подошли к окну, и, при неярком свете начинающегося утра, я аккуратно сняла символ Христианства с груди подруги. Сказать, что я была поражена увиденным, значит, ничего не сказать. На месте, где только что висел крест, на коже чуть выше груди, зиял красный ожог, кожа в некоторых местах вздулась, и я отлично могла разглядеть волдыри. Не стоит, думаю, объяснять, что увиденный мною ожог точь-в-точь повторял очертания маленького нательного крестика в моих руках.
Несомненно, можно объяснить произошедшее с рациональной точки зрения, ожог вовсе мог и не быть ожогом, а был аллергической реакцией на металл, но, честно говоря, я не слышала, чтобы серебро вызывало аллергические реакции. К тому же серебряный браслет, подаренный ей на день рождения, почему-то не обжигал руку и кольца не жгли пальцев.
Вот такой странный опыт мы провели в то лето. Много еще интересного и необъяснимого происходило с Ларисой, а однажды она исчезла на несколько месяцев, чем привела в смятение правоохранительные органы маленького городка, и потом внезапно появилась, не объяснив, где была столько времени и чем занималась.
Порой она говорила, что хочет уйти... Порой, что остаться... А куда и зачем, и главное, что именно тянуло её, Лариса не объясняла. Однажды она и впрямь ушла, только туда, откуда не возвращаются. В сочельник 2010 г. у неё остановилось сердце, врачи не успели ей помочь, к их приезду она уже не дышала.
Вот, пожалуй, и вся история, вроде и нет в ней ничего страшного и мистического, но по сию пору я не могу понять, кто такая была эта странная девочка с большими карими глазами, смотрящими исподлобья и странной, немного печальной улыбкой. Что за жизнь у неё была, и почему она так рано ушла, не попрощавшись и не объяснившись до конца.
