Город, в котором произошла эта трагедия, невелик. Одно градообразующее предприятие, где работает большая часть населения, десяток школ, чуть больше сотни тысяч жителей. Город нестарый, едва перевалило за 60 лет. В черте города, недалеко от одной из двух главных его улиц, находится недействующее кладбище. Хоронить там перестали ещё в 80-ых годах, тогда кладбище было за окраиной города, но город всё рос, обрастал микрорайонами, и теперь это кладбище, скрытое зарослями черемух и рябин, посещают только родственники да «готствующая» молодежь.
Недалеко от кладбища, минутах в трех ходьбы через заросший овраг, находится интересная по своему масштабу и обладавшая ранее более чем дурной славой, заброшка – недостроенная больница. (На фото – как раз она и есть).
Перестали её строить, да и в конце концов забросили её в 90-ых, а в 2005 году её обнесли стеной с колючей проволокой, поставили охрану с собаками, ибо за годы, что она была открыта и доступ был не затруднен, там происходили странные и непонятные события. Это здание служило местом, откуда сбрасывалась суицидально-настроенная молодежь, на территории и в самом здании любопытствующие часто находили трупы замученных животных, а на стенах иногда появлялись странные рисунки, словно нанесенные кровью (к сожалению, фото тех лет ни у кого из знакомых не осталось, так что стены с кровью продемонстрировать не могу, а подобные фото были). Рассказ мой долог, трагичен и связан с этим местом и событиями, что, исходя из источника, указанного в последующем, там происходили.
Мне тогда было около десяти лет. У моей мамы были 2 подруги, у одной из которой был сын, а у другой – дочь. Разница между нами была довольно большая, Олегу было 17-18, Яне – 14, посему мы не особо общались, дальше «привет-пока» дело заходило редко. Ребята встречались, очень любили друг друга, были поистине неразлучны, но внезапно, примерно за полгода до событий, с ними произошли разительные изменения: черная одежда, депрессивная музыка, волосы покрашены в черный цвет, цепи-железки. Для небольшого города, да ещё в начале 2000-ных, в отсутствие интернета и какой-либо информации о молодежных движениях, такой внешний вид был довольно шокирующим. Матери провели воспитательные беседы, но безрезультатно. Списав всё это на гормоны, возраст и отсутствие интересных занятий, матери махнули рукой, решив, что рано или поздно перебесятся.
Мама Яны была в то время известным и влиятельным юристом, посему частые командировки, поздние приходы домой не были редкостью. Однажды, идя уже довольно поздно вечером домой, Ирина не была удивлена чернеющими окнами квартиры – Яна часто приходила поздно, и попытки Ирины на неё повлиять были всегда встречены истериками, после которых Яна слушала до утра в своей комнате замогильную музыку и не разговаривала с матерью пару дней.
Ирина открыла дверь в квартиру, щелкнула выключателем в прихожей и зашла в комнату дочери, вдруг та уже вернулась и спит. Открыв дверь, первым, что увидела Ирина, был силуэт на фоне светящегося ночными огнями окна – силуэт весящей в петле Яны.
Началось бурное разбирательство. Благодаря связям Ирины, к делу были подключены самые дотошные кадры города и областного центра. На первый взгляд все выглядело чисто: девушка была неуравновешенной особой, меланхоличного склада, в приступе депрессии совершила самоубийство. Всё бы ничего, но если бы не отсутствие прощальной записки и неестественное для самоповешения положение ног и странгуляционной борозды. Завели уголовное дело, по которому главным подозреваемым был, конечно, Олег. Тем более, что за неделю до трагедии молодые люди сильно поругались и расстались, причем, по инициативе Яны. Причины никто не знал, посему следствие связало все события с ним.
Но Олег оказался не при чем. Он скупо отвечал на вопросы, имел алиби и был явно раздавлен горем. Следствие продолжалось, проверяя все новых людей и новые гипотезы.
А я до сих пор явно помню ту ночь, когда я легла спать довольно поздно, и вдруг услышала звонок в дверь. Через несколько минут мама воровато прокралась по коридору и тихо прикрыла дверь в мою комнату, а потом и дверь на кухню. Но даже несмотря на принятые меры предосторожности, до моего слуха донеслись всхлипывания и плач. Я не помню точно, было ли моей целью подслушать хоть краем уха тайный кухонный разговор или же я встала в туалет, но, проходя мимо кухни, я услышала этот рассказ. Я узнала голос Ирины, еле пребывавшей в сознании то ли от ужаса, то ли от отчаяния.
«Я нашла её дневник. Я его собиралась приложить к делу, к следствию, но не могу. Меня просила об этом она, Яночка моя. Да, она мне приснилась. Говорит, мамочка, не давай им дневник, они все равно не доберутся до них, они всё равно ничего против них не могут сделать. А ты будешь в опасности, им ничего не стоит тебя убить. Не отдавай его им». А дневник, ты даже не представляешь, что там. Они собирались по квартирам, собирались в заброшенной больнице. Проводили там какие-то обряды, убивали животных, прикапывали что-то на могилы на кладбище около больницы, оскверняли их. Вызывали умерших, общались с ними, круги какие-то кладбищенской землей рисовали. Ужасные вещи творили. А кто вдруг испугался, отстранялся, хотел уйти, того не пускали, звонили, приходили, угрожали, звали. Помнишь, девушку нашли в реке в Михайловке? Это их рук дело, девочка хотела бросить это всё и уйти оттуда. А ещё там есть запись о каком-то знакомом, который скинулся с заброшки этой, когда угрожали, что его младшую сестру не найдут живой, если он захочет с ними расстаться. И Яна с Олегом пытались связаться с ним каким-то спиритическим способом, а он им сказал, чтоб никогда не делали того, что сделал он, это страшная ошибка. И как Яночка пыталась уйти оттуда, забыть, оторваться от них. И как её уже не раз затягивало обратно. Но в дневнике нет ни одной записи о самоубийстве, как раз она писала о свете, свободе, любви к Олегу. И бросила она его только потому, что его отпустили быстро, видимо, знали, что он от неё отказаться не сможет, все равно вернется, а её крепко держали».
Больше я ничего не услышала, только тихий плач и мамин дрожащий, успокаивающий голос. Я на цыпочках прокралась обратно в комнату, где мне не спалось до самого утра. Я долго обдумывала услышанное, но в моем мозгу не могло уложиться, что есть ТАКИЕ сети, попав в которые уйти невозможно, и кто же и как держит жертву в этих сетях, для меня до сих пор остается загадкой. Масштаб для небольшого города слишком велик для того, чтобы эта сеть осталась незамеченной для непосвященных в подобное людей. Но ведь так всё и было.
Проверив все возможные варианты, предварительное следствие не выявило никаких зацепок, и был вынесен вердикт «самоубийство».
Кстати, когда Яну хоронили, батюшка разрешил отпевание несмотря на то, что Яна, по всеобщему признанию, была самоубийцей и ей было больше 14 лет.
После закрытия дела Олег уехал в Москву. Больше он в городе не появлялся, я его с тех пор не видела. Иногда слышу рассказы о нем от его матери, но она говорит о нем очень редко.
А я, несколько лет спустя, пока не закрыли доступ на заброшку, проходила несколько раз мимо. В окнах с улицы виднелись какие-то нарисованные на бетоне черные и красные знаки и слова, и ветер, дувший с её стороны, доносил до меня сладковатый запах разложения и гари. Подойти поближе у меня никогда желания не возникало.
