Живу в частном секторе, довольно новом, находящемся на краю города среди полей.
Когда мы закончили строительство и переехали в новый дом, на большинстве соседних домов или еще сохла штукатурка,
или процесс возведения шел полным ходом. Мой дом – крайний на закрытой улице, ограниченной от внешнего мира и городской суеты большим забором и калиткой с замком. Окна моей спальни выходят на задний двор, соседние участки и фонарь, стоящий на центральной параллельной улице, бивший прямым лучом в мое окно.Замечу, что соседи мои не шибко дружат с флорой и предпочитают деревьям бассейны, газоны, клумбы, в крайнем случае – кусты. Кровать моя стоит поперек относительно окна и сплю я всегда к нему спиной, так как ночью в глаза бьет все тот же далекий фонарь, а утром – солнце из-за восточной стороны. Таким образом,засыпаю я всегда медитируя на белую штукатурку каминной трубы, находящегося в противоположной от окна стене. Из-за фонаря, комната ночью всегда залита тусклым холодным голубоватым светом,так, что видно четкие очертания всех
предметов, вплоть до узоров на обоях. Спальня моя на втором этаже, в ней два окна, оба на одной стене; сразу под ними крыша на три метра выступающей веранды, то есть, если стать на неё, то в моем окне человек виден в полный рост до щиколоток. Ниже станет понятно, почему я акцентирую на всем этом внимание.Когда мне было 16 лет, через год и месяц ровно после переезда в новый дом,умирает мой отец. Опустим трагизм ситуации, в доме переполох, толпа сочувствующих и все такое. Среди них и подруга моего детства, Ира, с который мы с пеленок не разлей вода из-за тесной дружбы наших матерей, с первого класса за одной партой и, в общем-то, она была мне как сестра, а родителям -как дочь. У неё никогда не было отца, только пьянчуга отчим, которому было на неё глубоко наплевать, так что мой отец был ей как родной, и горечь утраты не прошла мимо неё. Оставалась у меня ночевать она несколько раз в неделю минимум на протяжение 15-ти лет дружбы.
В ту же ночь, в день его смерти, она осталась со мной в качестве моральной поддержки. Помимо нее, так же осталась и наша домработница, ставшая за долгие годы близким другом семьи. Если, не приведи Боже, кто-то из вас терял близких,возможно, вам знакомо состояние, когда не осознаешь до конца реальность происходящего и сохраняешь эмоциональное хладнокровие. Кажется, что все происходит не с тобой, как будто ты смотришь какой-нибудь низкопробный фильм с драматическим сюжетом, отнюдь тебя не цепляющим. У меня была именно такая реакция, поэтому ближе к двум часам ночи, когда все разошлись по комнатам, мы с Ирой просто легли в кровать и пожелали друг другу спокойной ночи, без слёз и стонаний. Некоторое время мы обе молча лежали на спинах, изучая потолок, каждая думая о своём. На какое-то время в
комнате нависла звенящая тишина, но вскоре она была нарушена – Ира начала о
чем-то говорить, я сейчас уже и не вспомню даже о чем именно.Поначалу я лаконично отвечала ей, а потом вовсе повернулась на привычный мне левый бок, и перестала её слушать. Она продолжала что-то говорить, а я равнодушно изучала статичным взглядом
пляску теней на белой штукатурке. Не знаю точно сколько времени прошло прежде, чем мой разум просветлел и меня не прошиб холодный пот – за год теней-то отродясь не было! Впервые в жизни я почувствовала шевеление собственных волос. Стала вглядываться в них и чем пристальнее, тем сильнее становилось ощущение, что меня погружают в бочку с ледяной водой. Даже неумолкающий голос подруги слышался издалека и искаженно, словно она находилась не под боком, а над водой, если бы я была под толстенным слоем оной. К горлу подступил ком – я не могла выдавить из себя ни звука, тело словно свинцом налили – ни шелохнуться, ни моргнуть. Мой разум всегда странно реагирует на любой стресс, поэтому, когда оцепенение постепенно стало отпускать, не отрывая охреневающего взгляда от стены, я смогла только выдавить, наверное, самую нелепую фразу из всех возможных в такой ситуации:- Ира, извини, что перебиваю, но…посмотри, пожалуйста, на стену.Видимо, с моим голосом все же было что-то не так, потому что подруга вмиг смолкла,почувствовав подвох, и я ощутила, как она вся сжалась, видимо, натянув на нос одеяло. Ибо прозвучавший ответ доносился сквозь ткань:
- Нет, не буду!
- Посмотри! – рявкнула я и, видимо,именно это вывело меня из ступора, так как в следующую минуту я подорвалась на кровати и во все глаза уставилась на окна. Ира все же высунула нос и боязливо повернулась к стене, после чего издала непонятный звук – то ли стон, то ли подавила икоту. Затем она повернула голову в сторону окон вслед за мной и застыла в ужасе... как и я. Теперь нам открывалась полная картина происходящего. Тени эти состояли из десятка минимум человекоподобных фигур, рыскающих за окном туда-сюда, припадающих к стеклам,словно бьющаяся моль. Одни перемещались от одного окна к другому какой-то крадущейся быстрой походкой, подняв хищно растопыренные скрюченные пальцы на уровне груди, то возвращались, вторые же неестественно длинными пальцами(раза в два длиннее обычных пальцев кисти человека), казалось бы, ощупывали каждый миллиметр окна в поисках заветной щели. В моей голове промелькнула мысль, что именно в эту ночь я забыла открыть окно, так как всегда сплю с открытым… и слава Богу. Их тела были долговязыми, гибкими, но с четкими очертаниями головы-тела-рук-ног на подобие человеческих, только намного более изящнее. Руки были длиннее, тонкие и, смею предположить, о-очень цепкие;череп был несколько удлинен по сравнению с человеческим и, как мне показалось, не имел волос, очертания скорее напоминали какие-то наросты, бугры; лицевая часть черепа также была сужена и удлинена по сравнению с человеческим, насколько это можно судить по одним лишь очертаниями,нижняя челюсть существенно выступала вниз вместе с заостренным подбородком,иногда они хищно скалились и... содрогались от беззвучного хохота. Для них это было словно увлекательная забава,шарада, сопровождающая безудержным весельем. Некоторые из них пританцовывали, иногда начинали нетерпеливо подпрыгивать, виться вокруг своей оси и с еще большим рвением
бросаться на окна.Их движения были быстрыми, хаотичными,какими-то… ломанными, дерганными,неестественными, напрочь лишенными плавности. Это было существенным аргументом в пользу того, что за один день не могли в пределах луча света вырасти деревья и покачиваться из стороны в сторону, скажем, от ветра. До фонаря деревьев нет и не было, там вообще НИЧЕГО НЕТ. Пока я лихорадочно все это обдумывала, один из ночных визитеров, самый усердный, ощупывающий оконную раму все это время, словно понял, что его засекли и замер на миг, уставившись на нас. И хоть мы не видели его лица, мы совершенно явно ощутили его взгляд, пронзивший нас насквозь ледяными иглами. Затем он медленно прижался лицом, или что там у него, к окну, словно хотел получше разглядеть нас сквозь полупрозрачную тюль… или желал, чтобы мы рассмотрели его… не могу объяснить почему, но я уверена, что в эту минуту он хищно оскалился… или улыбнулся? Как бы то ни было, его тонкая рука медленно поднялась вверх, прижалась к стеклу и еще медленнее поползла вниз. Наш слух рассек отвратительный мерзкий скрип тонких,словно острые лезвия, когтей по стеклу, в следующий же миг заглушенный нашим пронзительным ором в две глотки.Не помню, как мы подорвались с кровати,как выбежали из комнаты и бежали через весь дом. Пришла в себя я только в гостиной, когда почувствовала, что мне катастрофически не хватает воздуха – все это время мы голосили без продыху. Ясное дело, что все спящие тут же попадали с кроватей и, полураздетые, повыбегали из комнат, пытаясь понять кого убивают и где, даже моя полуглухая прабабушка, которую не разбудишь и тромбоном над ухом. К моменту, когда нас обнаружили, Ира уже вовсю бегала по всему дому, проверяя все форточки, я же пила второй стакан воды залпом, пытаясь унять дрожь. На вопросы никак не получалось внятно ответить, язык не слушался, удалось только промычать про комнату и окна. Моя мать, сердито поджав губы и назвав нас истеричками,пошла в мою спальню, я же безвольно поплелась за ней, меланхолично размышляя о том, что умирать – так вместе. Перед дверью я на какое-то мгновение замешкалась, но, услышав отборный мат, все же заглянула. Моя интеллигентная мама сидела на кровати с глазами-блюдцами и тихо бранилась, не в состоянии подобрать литературных слов. Я прислонилась к дверному косяку и размышляла о том, что нам конец – если уж у матери такая реакция, которую в принципе уже ничем удивить не возможно, тогда дело обстоит действительно плохо. Паника и страх сменились полной апатией. Через несколько минут в комнате собрались все обитатели дома и глазели на тени, которые, в свою очередь, словно позировали, наслаждаясь произведенным эффектом. Выйдя из ступора, мать постаралась успокоить, мол, если за все это время не проникли, то и не проникнут. Осмотрели все окна в доме – занимательно было то, что они все были чисты. Все,кроме моих. Даже окна гардеробной и комнаты сестры, выходящие на тот же злополучный фонарь, были девственны. По счастливой случайности, после Маковея у нас дома пылился свяченый мак, который нам зачем-то презентовали соседи, им тут же запечатали все окна и дверные проемы.
Замечу, что сама бы в жизни так не сделала, но в ту минуту была согласна на все. Через некоторое время все разошлись по комнатам, мы же с Ирой, ясное дело, до утра сидели на кухне и чашку за чашкой хлестали кофе с коньяком. Разумеется, как только стало светло, мы уже торчали в окне чердака с биноклем, и во всю изучали местность между моим домом и фонарем – конечно же, мы там ничего не обнаружили,даже маленького кустика. На окнах так же не осталось никаких следов ночного происшествия. Пока не прошло сорок дней, они навещали меня еженощно, но проникнуть в комнату не могли. Далее до полугода стали появляться реже, через день или пару раз в неделю, в течение второго полугодия и вовсе до нескольких раз в месяц. На второй неделе я к ним привыкла и перестала обращать внимание – бьются и бьются, главное, что не мешают. Нервируют – да, но это дело привычки. Сейчас они появляются крайне редко, может раз в год, а могут и раз в два. Задаваясь себе вопросами кто, или что,они; что им нужно и как это все связано со смертью отца, понимаю, что вопросы эти – очередные из разряда риторических и ответы на них вряд ли узнаю когда-либо.
