Эту историю мне рассказывала мать. Она работала в больнице техничкой. Приходила поздно вечером, уже после закрытия, и мыла лестницу с пятого этажа по первый. В одном из отделений работала докторша лет чуть за сорок. Неплохая была женщина, по словам матери, мягкая по характеру. Только выпить любила, не от хорошей жизни, конечно — среди врачей довольно часто такие случаи встречаются. Жила она с мужем, так тот конченый был алкаш — уж не знаю, кем работал и работал ли вообще, но напивался он до белой горячки, жену свою поколачивал частенько: приходила она на работу то с синяками, то с губами разбитыми. Так бы ее, наверное, и уволили потихоньку, все к этому шло. Только в один день она не вышла на работу. Когда узнали причину прогула, то все ужаснулись: ее муж напился ночью водки (ну, и она с ним выпивала вроде тоже), потом схватил топор и зарубил жену им, да так, что череп потом по кускам собирали. Сам он ничего не помнил.
Мать меня часто тогда брала с собой на работу — она приходила и днем где-то на час, чтобы навести порядок, а потом вела меня в школу (я учился тогда во вторую смену). Помню тот день, когда во дворе больницы прощались с докторшей. Толпа была такая, что не протолкнуться. Хоронили ее вроде в открытом гробу, что несколько странно в ее случае. Помню, что голова у нее вроде была забинтована, но подойти ближе и заглянуть в гроб я так и не решился, да и не жалею об этом, ибо в том возрасте, в котором я тогда был, незачем смотреть на такие вещи.
Вскоре после этого мать мыла полы вечером и услышала, как по лестнице двумя этажами ниже кто-то быстро пробежал. Это явно была женщина — отчетливо цокали каблучки по ступенькам. А в здании никого уже нет — все ушли по домам (поликлиника же), только дежурные медсестры сидят в приемном покое, да и те далеко, на первом этаже. Мать сначала подумала: может, кто из врачей задержался, так нет — к этому времени все уже уходили. Когда мать помыла всю лестницу и дошла до первого этажа, теперь уже наверху снова раздался цокот каблуков женских туфель. И снова быстро, будто женщина бежала. При этом не было характерного грохота, с которым обычно люди бегут по лестнице. Звук был коротким и быстро затих, словно женщина сделала пару шагов и либо исчезла, либо притаилась там, выше по лестнице. Тогда мать, по ее словам, начала бояться. Звуки каблуков исходили с этажа, где было отделение, в котором работала убитая докторша. Та любила носить туфли на высоком каблуке. Мать окликнула неизвестного: «Эй, кто там?» — но ответом ей была тишина. Матери надо было идти наверх, на пятый этаж — там у нее была каморка, где хранились швабры, ведра, тряпки, — но она боялась подниматься. Она пошла в приемный покой и сказала медсестрам, что наверху непонятно кто ходит — может, забрался кто-то посторонний. Поднималась вместе с ними, просмотрели все помещения — нет никого. Мать поставила свой «инструментарий» в каморку, переоделась и пошла домой.
Цокот каблучков она слышала и в последующие дни, но так уже не боялась, понимала, что «привидение» ее не съест, к ней не поднимется, да и проявляется оно чисто одним звуком. Да и дежурные сестры тоже ей потом признавались, что ночью, если выйти на лестницу и прислушаться, то можно услышать эти шаги. Одна из них пошла ночью в туалет — а это было рядом с лестницей — и перепугалась до обморока, услышав их. Шаги не были постоянными, появлялись внезапно и так же внезапно затихали. Так продолжалось где-то около недели, а потом само пропало. Тем более странным было, что докторша была убита у себя дома, а дух ее был здесь, на работе. Видно, она была очень привязана к этому месту и только здесь ей было хорошо, так что она и после смерти не хотела покидать его.
