Летом 2008 года я работала вожатой в детском лагере. Педотряд у нас серьезный, подготовку проходили мы чуть ли не армейскую, так что я вроде как ко всем неожиданностям была готова... Ан нет.
Итак, мое первое лето, мой первый "отряд" - детки 9 - 11 лет, ну, и пара малышей семилетних затесалась. Работалось хорошо, весело; я в детях вообще души не чаю, и они меня любят.
Вожатым (да и любым педагогам) любимчиков иметь не полагается, но... если есть здесь преподы или вожатые... вы меня поймете - всегда есть свои фавориты. Вот моей любимицей была семилетняя Мариша - девочка хорошая, ласковая, в меру послушная, не плакса.
Вот где-то на середине смены прихожу я утром в комнату девчонок будить. А девочки к тому времени уже приспособились к режиму, просыпались до моего прихода, одевались и сидели тихонько, ждали, пока приду.
Так вот. Остальные побежали умываться, а Маришка сидит на кровати, какая-то непривычно тихая. Я к ней, так и так, по дому соскучилась, что ли? Дословно наш разговор не помню, времени много прошло, но примерно так она отвечает:
- Я сегодня вечером плакать буду.
Начинаю говорить, что плакать незачем и т.п. Мариша:
- Нет, буду. Ты меня тогда успокоишь, и я тебе все расскажу.
Все, дальше день пошел по накатанной - я уже и забыла о ее словах.
Вечер. Мы с напарником обычно чередовались: один идет с детьми на дискотеку, другой сидит в отряде (мы в большом летнем доме на первом этаже обитали) и присматривает за теми, кто остался. В тот вечер была моя очередь сторожить.
Сижу на веранде, развлекаю мелких, тут прибегает девчонка, соседка Мариши.
- Там Маришка плачет!
Я к ней, думаю, с кем не бывает, может, кто из мальчишек дразнил или куклу отобрали... Маришка почти сразу успокоиась, только попросила наедине со мной поговорить. Вот её примерный рассказ: "У меня в мае умерла кошечка. Я очень плакала и богу молилась за неё. Потом ко мне ночью пришел ангел и сказал, что ко мне будут приходить бесы, все старше и старше, будут меня пугать и бить. Мне нельзя только крестик снимать. Если продержусь, то седьмого января все кончится. Я спросила - можно маме рассказать? А он сказал, никому рассказывать нельзя, только одной тёте, которая тебе поможет, когда бесы станут совсем страшными. Вот ты и есть та тетя, потому что ко мне сегодня ночью самый страшный бес приходил".
Мне тогда только восемнадцать исполнилось, ну, для семилетней девочки-то я тётей и была.
Первая мысль какая? Пра-авильно: девочка к себе внимание привлекает. Фантазирует. Я делаю сочувствующую морду и спрашиваю, что, приходят бесы? Она: "Да, сначала маленькие были, а теперь большие. Я их вижу, они иногда за людьми бегают. А сейчас один совсем страшный ко мне приходит, говорит, чтобы крестик сняла. Помоги мне".
Что делать-то? Успокоила девочку, рассказала напарнику, мы оба поржали над байкой, потом я набрала в бутылку воды из-под крана, вечером Маришке принесла, сказала, что святая. Пошутила, что, типа, у нас такая охрана в лагере, что все бесы со страху хвосты подожмут и к ней не приблизятся. Пообещала, что посижу с ней вечером, пока не уснет, чертей погоняю.
Уложила мелких спать, вернулась к ней - думаю, ну, уснула уже. А она лежит, простыню до подбородка натянула, спать и не думает. Я к ней подсела, стала тихонько что-то говорить... Короче, Маришка уснула, я ушла.
На следующий день спрашиваю, все ли в порядке. Она так задумчиво: "Не знаю. Бесов не было, только Димка приходил. Он меня с собой звал, а на шее у него такая штука висела - как голова козлиная из железа. Только я с ним не пошла, он очень разозлился и убежал".
Димка - мальчик из отряда. Я к нему, с разборками: ты чего, такой-растакой, по девичьим комнатам шастаешь? Он только глазами лупает, про козлиную голову слыхом не слыхивал. Тут до меня доходит, что мой напарник всю ночь в холле сидел, плакат рисовал... Понятно, что мимо него никто пройти не мог.
Призадумалась я, честно говоря. Но не испугалась, ибо некрещеная и неверующая. Еще один вечер Маришку убаюкивала... Она мне в руку вцепилась, просит не уходить (всё без плача и воплей, что странно), говорит, что, когда я рядом, бесы не приходят. Я: "Почему? Неужто я страшная такая, что меня и черти боятся?". Маришка объяснила, что они меня не видят, потому и боятся. Ничего я не поняла из этого объяснения.
Потом на теле у Маришки синяки стали появляться. Как от щипков, только очень сильных. На руках, на ногах, по всему телу. На вопрос: "Кто обижает?" ответ один - "Бесы щипаются". И ведь я точно знаю, что никто из детей этого не делал... И, вот что странно, если Маришка хотела внимание к себе привлечь, почему в тайне ото всех остальных держала? Только мне рассказывала.
Пропущу детали. К концу смены снится мне сон: захожу ночью в комнату к девочкам, зачем-то веду Маришку умываться. Там наклоняюсь над раковиной, а, когда поднимаю голову, вижу в зеркале вроде бы себя, только будто в негативе... кожа темная, глаза красные. Короче, кошмар чистой воды. Проснулась, побежала к Маришке. Она не спит. Говорит: "Не смотри в зеркало, а то бес тебя увидит и больше бояться не будет". Я вывела её в коридор (чтобы остальных не перебудить). Психанула. В голос говорю:
- Ну, и где этот бес? Здесь, сейчас?
Маришка пальцем показывает.
Я стаскиваю с ноги тапок и со всех сил луплю по указанному месту. И говорю, что, если еще подумает к Маришке приставать, я ему вообще рога пообломаю...
В общем, по словам девочки, большой бес с тех пор приходить перестал. Синяки пропали. Тапочек вожатой - страшная вещь, ага...
И еще. После смены мне Маришка часто звонила. И седьмого января тоже. Радостная, говорит, выдержала испытание.
