Жизнь – штука интересная, и она не раз готовила для меня сюрпризы. На этот раз я встретилась с довольно интересным человеком.
Она просила не указывать своего имени, и поэтому я ее условно назову бабкой Марфой. Эта старая женщина на своем веку перевидала многое. События, о которых она рассказала, случились еще до войны.
«Я, молоденькая учительница, была направлена в один из районов Полесья. Места, дитятко, я скажу, красивейшие, куда ни кинь глаз – лес. А какой чудный – густой, старый! Сосны да ели во мху – кажется, в Берендееву сказку попал.
Добралась я до места, последние три версты от тракта пешком прошагала. Расспросила, где сельсовет. Местные ребятишки показали. Председатель, молодой черноглазый парень, и старше-то меня не больше, чем на год-другой, показал школу, что разместили в доме какого-то купчика. «А вот с жильем... – он немного замялся. – Есть тут у нас дом. Неплохой, да вот только в нем никто не хочет жить». «Чего это?» – я искренне удивилась. «Да, говорят, нечисть там пошаливает, но вы-то – комсомолка и в нее не верите?» Я пожала плечами: «Не думала. Но интересно посмотреть.
И мы пошли к этому дому. Он был заброшен, но если немного к нему приложить руки, помыть и убрать, то жить в нем было можно. Решила: я останусь. Председатель ушел, а я приступила к уборке. Дело спорилось, а под вечер ко мне зашла старуха.
Седая, с клюкой, брови густые и широкие нависли над маленькими колючими глазками.
– Что, девица, ты тут делаешь? Аль не знаешь, что дух Игнашки здесь обитает и никого не пускает?
– Ой, бабушка, я не верю в это, – засмеялась я.
– Веришь аль нет, но возьми этот крестик, – и она повесила на мою шею осиновый крестик, – и коль увидишь его, не бойся. Он попугает и уйдет. Авось, учителки не тронет. Сама, коли что, переходи ко мне, я одна, и будем вместе.
Но меня разобрало любопытство: неужели призрак, который не имеет тела, держит в страхе всю округу?
– Нет, будь что будет.
Старуха что-то проворчала и ушла.
Наступила ночь. Но я от нервного озноба никак не могла уснуть.
После полуночи что-то зашумело, загудело в трубе, и посреди комнатушки появился призрак. Высокий, плечистый мужик. Но глаза... Запавшие... Они горели каким-то фосфорическим блеском. Грубым голосом он прохрипел: «А ты что здесь делаешь? Это мой дом... Убирайся!».
Но я молчала. В душе не было страха. Он шагнул ко мне. Я с интересом наблюдала... Его руки едва не коснулись моего горла... Я закрыла глаза, чтобы не испугаться, и мысленно прошептала: «Господи, помилуй...» Открыв их вновь, увидела, что призрак стоит около моей кровати, но прикоснуться ко мне не может и от злости только скрежещет зубами: «Твое счастье. Вовремя Бога помянула, – и застонал. – Душно мне. Душно без покаяния. О Господи, сколько я могу так маяться...», – и пропал, словно его и не бывало.
На улице только-только развиднелось, как я собралась на центральную усадьбу. Там я приметила церковь. И время было подходящее – яблочный Спас. Вот собралась я и пошла. Путь неблизкий, как раз к обедне бы успела.
Шла я лесом. А небо начало темнеть. Пошел дождик. Он усилился, то накрапывал, а то перешел в ливень, да такой, что казалось, вода стояла стеной. Сверкнула молния, и перед моим носом повалилось дерево. Громыхнул гром. На душе было как-то страшновато, но я мужественно перешагнула ствол сосны и пошла дальше. Когда я пришла в церковь, то на мне не было сухой нитки. Но я выстояла службу и заказала заупокойную. Поставила свечи, раздала милостыню, в общем, сделала все, что мне подсказали старые люди. А когда шла заупокойная панихида, гроза бушевала вовсю. Но после службы я вышла: небо было чистым, и только лужи напоминали, что был дождь.
Вернулась домой поздно, спасибо, подвез один старик на телеге. Я с ним разговорилась, он и рассказал, что в том доме жил один мастеровой Игнашка. Выпить любил, да по пьяни дружка и убил. Отправили его на каторгу, там, видать, сердечный и сгинул. И землица его не принимает, и к живым нет хода. Вот и мается. И в доме никто не держится.
В эту ночь я не могла уснуть. Хоть и устала, и перед этим не спала.
После полуночи посреди комнаты появилось нежно-голубое сияние. Но уже не было того, что я увидела в прошлую ночь. Прозрачный образ, казалось, сотканный из лунного света, стоял передо мной. А голос... Дуновение ветерка сильнее и заглушит его. «Спасибо тебе, девица, отмолила ты меня, и теперь я ухожу туда, куда мне и положено». «А что ж тебя раньше не пускало?» «Грех мой. И то, что я бежал с каторги и умер без покаяния, без отходной. Вот и мучился. А теперь я смогу покинуть свое тело... Я свободен...» И он растаял, словно утренний туман. Загорланили первые петухи. А я уснула сном праведника.
Утром ко мне пожаловала старуха соседка: «Как почивалось? Не сильно Игнашка-то шалил?» Я ей чистосердечно все рассказала. Та долго молчала, а потом прошамкала: «Чистая у тебя душенька, вот и отмолила. И он уж там, где и полагается ему быть. У престола Господня. А ты себе на ус мотай, все в жизни может быть. Человек что трава божья: сегодня есть, а завтра, глянь, и поник, нету. Не смотри на этих глупцов, что кресты ломают. Ходи в церковь, исповедуйся и кайся в своих грехах. Кто его знает, сколь тебе или мне отмерено. Чтоб посля так душа не маялась».
Елизавета, пгт Раздольное
