В селе, где жила моя бабушка Шура, Агриппину Алексеевну практически никто по имени не звал – больно уж заковыристое. Всё Алексеевна да Алексеевна. А тут соседский малец Мишка с ней подружился – добрая бабушка его то пряником, то конфеткой угостит. Ну и он в долгу не остаётся: мамка блинов напечёт, а он уже блюдце протягивает и торопится за порог.
– Се-ен-на-а!– кричит Мишка под окнами бабушки Алексеевны, на свой лад переиначивая её отчество. – Я бины несу! Се-ен-на-а!
– Иду, иду, мой золотой! – открывает калитку старая. – Спасибо тебе, батюшко! Добрая ты душа! Вот и тебе гостинчик маленький, – суёт мальчишке в руку яблочко.
Вот так, с лёгкой руки Мишки, и стали все звать Агриппину Алексеевну Сеенной. А она и не обижалась – Сеенна так Сеенна.
Мы с двоюродной сестрёнкой Машей жили у бабы Шуры каждое лето и считали Сеенну волшебницей. А как ещё про неё думать, если все люди вокруг говорили, будто Сеенна лечит от разных болезней и может рассказать, что с человеком случится в будущем. А тут ещё баба Шура, вернувшаяся как-то вечером от Сеенны, на наши расспросы, что они там делали, ответила загадочно:
– Ворожили.
– Как это? Как? – мы с Машкой просто сгорали от любопытства.
– Ну, колдовали, значит, – хитро улыбнулась бабушка.
– Зелье, что ли, варили? – выдвинула версию Машка.
– Ага! – бросила баба Шура и удалилась по своим делам.
Боже мой, как нам это запало в душу, что только мы не напридумали с Машкой! Выходит, Сеенна – колдунья? Да разве же такие добренькие колдуньи бывают? Она ведь всем детям с нашей улицы даёт разные сладости, по головке гладит и приговаривает так смешно: «Маковка моя золочёная! Счастьице-здоровьице пусть тебя ждёт!» А зелье-то как варится? Из чего? Ну хоть бы одним глазком взглянуть!
И вот однажды у нас появился шанс всё увидеть собственными глазами. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Во дворе у бабы Шуры на цепи сидел пёс Матрос. По нашим детским меркам, существо странное – который год мы приезжаем к бабушке, а он всё лает на нас, как на чужих. Нам с Машей строго-настрого запрещалось подходить к нему близко – может укусить. Но мы с сестрёнкой заигрались, она поскользнулась на траве и чуть ли не въехала в собачью конуру. Матрос, конечно, обозлился на такую наглость, укусить не укусил, но громко залаял. К вечеру выяснилось, что Маша заикается.
Бабушка решила, что испуг надо «заговорить», выстригла клок шерсти у Матроса, завернула в газетку, взяла зачем-то яркие лоскутки ткани, и мы втроём отправились к Сеенне. Собственно, меня туда брать не хотели, но я так умоляла, так плакала, что баба Шура махнула рукой: айда с нами! Ну как пропустить такой случай – побывать в доме у Сеенны. Страсть как хотелось увидеть котёл с зельем!
– Пришли, мои золотиночки, – ворковала Сеенна, ставя на пол чугунную сковороду. – Шура, шерсть принесла? Давай сюда.
Она положила на сковороду поданную бабой Шурой бумажку, подожгла её и велела Маше обойти вокруг сковороды с тлеющей собачьей шерстью несколько раз. Что было дальше, я совершенно не запомнила, но какие-то слова говорила Машка, что-то шептала Сеенна, а мы с бабой Шурой заворожённо смотрели на всё это действо.
Наконец ритуал завершился. Баба Шура протянула Сеенне ситцевые лоскутки.
– Гляди, какие яркие! Девкам сшила сарафаны.
– В самом деле хороши! Спасибо, Шура.
Только тут я обратила внимание на пучки сухой травы и цветов, развешанные по стенам, и на множество самотканых ковриков и половичков, которые лежали на полу и на лавках у стен. Обычные вроде коврики – ну, может, чуть ярче тех, что ткала и вязала моя бабушка. Сеенна взяла 2 круглых весёленьких коврика и протянула нам с Машкой.
– Это тебе, Олюшка. Это тебе, Машенька. Храните их у себя. Они вам силу дадут. Так вот ручкой погладите – и всё будет хорошо.
На следующий день от Машкиного заикания не осталось и следа. Мы с ней, конечно, сожалели, что никакого котла у Сеенны не оказалось и зелье на наших глазах не варили. Но осталась какая-то радость в сердце – словно мягкой варежкой провели, приласкали и обогрели.
Мы взрослели и всё больше понимали, что бабка Сеенна – из серии непознанных явлений. Всё село ходило к ней лечиться от разных недугов, да что там село – к ней приезжали из самого Ижевска. Говорят, порой наведывались на машинах очень важные особы с вопросами едва ли не государственной важности, и Сеенна якобы вразумляла высоких гостей, и её предсказания сбывались удивительным образом. При этом Сеенна денег ни с кого не брала. Из уст в уста передавалось: бабке можно привозить сладости и очень желательно – яркие лоскутки ткани.
Сеенна раздавала сладости деревенским ребятишкам, неизменно поглаживая их по головкам: «Маковка моя золочёная!» – а из лоскутков ткала коврики и дарила их тем, кто приезжал к ней за помощью. И очень многие из тех, в чьей городской квартире хранился такой коврик, были убеждены: он истинно бережёт их дом от бед и болезней. Мой-то коврик, которому почти полвека, точно играет эту роль.
А ещё мне всегда хотелось с помощью Сеенны «заглянуть за свой горизонт». И мы с Машкой даже однажды пошли к бабке с этой целью. Но в последний момент как-то стушевались обе. Та улыбнулась с пониманием и произнесла всего одну фразу: «Всё у вас, миленькие, будет хорошо, у Машеньки две дочки, а у Олюшкиного мужа имя будет, как у царя».
Бог мой, с каким пристрастием я всю юность присматривалась к знакомым Петрам, Николаям и Александрам! И когда выходила замуж, удивлялась – ошиблась, видимо, Сеенна, на сей раз. А потом в России появился «царь» с именем-отчеством, как у моего мужа. И я подумала: чтобы Сеенна, да ошиблась! Никогда!
