Место событий - город Железногорск. Время - лихие девяностые.
Проснулся среди ночи. Во рту пересохло, какие-то тяжелые мысли крутятся в башке и не отпускают. Не могу понять, но не хочу с этим мириться. Иду на кухню и судорожно копаюсь в мозгу – что ж мне снилось такое, что не даёт покоя даже после пробуждения? Достаю из холодильника морс, делаю глоток… Вспомнил! Чёрт, тоска ещё больше придавила, даже пить расхотелось. Ощущение такое, что всё было реально, и даже песок на зубах скрипит. Помню: вечер, кладбище, пыль, ветер и две берёзы, а между ними сетка натянута, типа футбольные ворота, и мы мяч гоняем (другого места не нашли, блин!) Женька - “Добряк” несётся к воротам, пробегает мимо меня, но я даже не пытаюсь ему помешать. Жека останавливается и спрашивает меня:
– Почему не играешь?
Я отвечаю:
– Тут такое дело, дружка твоего, “Геббельса”, менты “замочили”.
“Добряк” кулаки сжал так, что костяшки побелели и процедил сквозь зубы:
– Грёбаные легавые.
90-е годы эта страна запомнит надолго, но для молодой поросли в двух словах поясню: страна переживала переход от социализма (строя, где все ходят в одинаковой серой одежде, получают одинаково маленькую зарплату, едят одинаковые обеды в одинаковых столовых и недовольны этим, но, поскольку одинаково жутко боятся гнева хозяев страны, говорят об этом вполголоса на одинаковых кухнях о капитализме (жизни, в которой мы сейчас и прозябаем). В этот период жизни наука и градообразующие производства страны пребывали в полной разрухе. Основное население страны поделилась на три лагеря. Первый – бандиты (в основном, отмороженные на всю голову), второй – торгаши (в большинстве своём – барыги жадные) и третий – милиция (бездельники или такие же бандюги, только в форме). Причём, последние старались не встревать в “отношения” между первыми двумя (ну, если только за очень большие деньги). В результате бандиты обложили данью всех без исключения, и у нас стал процветать махровый беспредел.
Как Генка Ковылягин стал “Геббельсом”, я не знаю. Скорее всего благодаря личным незаурядным качествам. А вот почему Жеку назвали “Добряком”, сомнений нет. В Красноярске до сих пор жива легенда, как на “стрелке” об этого парня сломали деревянную биту и погнули алюминиевую. Его лицо и тело уже превратилось в кровавое месиво, а он орал: “Идите сюда, быки!” - и продолжал драться, нанося обидчикам смертельные удары. Бизнес был у парней, прямо скажу, не самый чистый. Давали алкашам деньги в долг под проценты, а когда те не могли рассчитаться, отбирали квартиры. (Хотя, вот банкам России можно, а им нельзя, странно как-то – примечание автора). Затем продавали недвижимость по сходной цене. Тем и жили. Не сказать, что мы были друзьями, но дела с этими парнями я имел и не раз. Давал в долг, сам одалживал на время. И заметьте, несмотря на дикие нравы, царившие тогда (каждый день людей грабили, “ставили на счётчик”, а то и просто убивали из-за денег), мы не написали друг другу ни одной расписки, но выполнили все наши устные договоры слово в слово, копейка в копейку. “Геббельс” и “Добряк” любили приговаривать: “Нам чужого не надо, но и свое мы никому не отдадим”. Так что честь для этих хлопцев была не пустым звуком.
Пришёл в магазин (на работу) пораньше, а там Саня - заместитель мой. C утра уже в строю. Хороший парень, трудолюбивый. Таких вот единомышленников побольше бы в команду, и горы можно свернуть! Мрачный сон почему-то не давал покоя. По натуре я не являюсь человеком впечатлительным. А после службы в армии уровень цинизма стал и вовсе зашкаливать, но тут другое – недосказанность неприятная, так, что ли?…
– Санёк, хочешь, сон тревожный подкину? – поинтересовался я у друга.
– Валяй! – весело отозвался Сашка.
Я пересказал сон, добавив мрачных подробностей в описание кладбища и мерзкой погоды. На дворе же было лето, светило солнышко, и моему приятелю сей ужастик был до фонаря. Понял я это по его реакции:
– О! Добряк! Я ж хотел у них квартиру сестре присмотреть! Сгоняю?
– Отчего ж не сгонять, дуй! - невесело буркнул я, поняв, что не смог донести до кореша весь трагизм моих переживаний.
Вернулся мой заместитель минут через 20 (что-то шибко быстро).
– Что, уже определился?
Александр с ответом не спешил. Оглянулся по сторонам, как это делают шпионы в кино, плотно закрыл за собой дверь кабинета и, прислушиваясь к возне продавцов в раздевалке, прошептал:
– Ты сон никому не рассказывал?
– Нет.
– И не надо.
– А что так загадочно? – поинтересовался я.
Сашка ещё раз прислушался и продолжил:
– Приезжаю я в офис, а там сидит Генка-Геббельс в своем кресле офисном.
– А что шепотом-то, ты им задолжал, что ли? – не удержался я от сарказма.
Санёк в ответ снова зашипел:
- Да Гена не просто так там сидит, а с пулей в глазу! Милиции полно, по всему офису отпечатки снимают да свидетелей опрашивают…
Прошло много лет. Про те события говорим все реже. Хотя, иногда вспоминаем. Ещё про то, как в церкви у всех в руках горела свеча, а я никак не мог зажечь. Подошла бабка, наорала на меня, обозвала нечистью и на улицу выгнала ждать, пока отпевание идет. У всех тогда лица вытянулись, когда она моей зажигалкой тут же эту свечу зажгла. Ещё как я с пацанов по 20 баксов требовал в обмен на то, что сны про них смотреть не буду, а если что, то предупрежу. Они, кстати, просили до, а не после выстрела. А мне навсегда врезалось в память выражение Сашкиных испуганных глаз во время похорон. Тогда он, съёжившись от холодного ветра, увидел две берёзки аккурат возле Генкиной могилы и дрогнувшим голосом спросил:
– А это случайно не ворота футбольные из твоего сна?!
