Бабушка родилась в богатом украинском селе в семье священнослужителя в самом начале 20 века (и я, и моя мама, как говорят, поздние дети).
У отца бабушки было странное хобби. Он ездил на базар, покупал самую худую, больную лошадку (иногда даже попадались породистые, доведенные до плачевного состояния неумелым обращением, но в основном просто деревенские трудяги). Потом возился с ней все свое свободное время - выхаживал. Когда лошадь становилась здоровой и красивой, терял к ней интерес и ехал на базар искать другую доходягу. Но со спасенными лошадьми было жаль расставаться, только когда сильно кто-то просил, мог продать или подарить. Или когда мать начинала возмущаться по поводу чрезмерно разросшегося хозяйства, начинались семейные скандалы и «пиление терпения» (мать всегда настаивала на своем), отец сдавался и продавал-раздавал своих любимиц. Бывало так, сгоряча, и всех до одной, заколачивал двери конюшен, увольнял конюха и зарекался вообще подходить к чему-либо, напоминающему лошадь.
Но наступал день, когда отец возвращался с базара, ведя привязанную к повозке больную, несчастную животину, и все начиналось с начала, мать только махала безнадежно рукой.
Как-то раз утром отец, проверяя своих подопечных, обнаружил, что у некоторых гривы заплетены в мелкие косички. Он еще выругал конюха, что тот не делом занимается, а глупостями. Но тот искренне удивился. Были опрошены помощники (сыновья конюха), свои дети, но все разводили руками. Несмотря на то, что отец – батюшка, в мистику, домовых, русалок и т.п. семья верила, и посему решили, что это домовой или конюшенный (как-то так). Стали оставлять ему стаканчик молока с хлебушком.
Бабушка была очень любознательным ребенком, поучаствовать в гаданиях, поискать цветущий папоротник, сходить ночью на кладбище или в лес, залезть куда нельзя - это привлекало ее со страшной силой. А тут явные материальные признаки домового. Подговорила двух младших сестренок и заняла ночное дежурство на чердаке в конюшне, где хранили сено (такой как бы второй этаж под самой крышей без внутренней стены, на половину конюшни, с приставной лестницей внутри и снаружи), сверху просматривались все стойла. Увидеть своими глазами домового, заплетающего гривы лошадям - как такое упустить.
Сидели девочки до полуночи, но потом шорохи, поскрипывания, вздохи лошадей, напряженность ожидания напугали младших сестренок, и они убежали в дом, а бабушка осталась.
Долго ничего не происходило, она уже начала засыпать, как друг она поняла, что в конюшне кто-то есть, полная луна через узкие окошки разбавляла темноту, бабушка увидела маленькую фигурку в чем-то белом до пола, это стояло возле лошади. Животные вели себя спокойно. Страшно не было, было просто волнующе, бабушка пыталась лучше рассмотреть домового, но видела только маленький белый силуэт, который что-то делал возле головы лошади, как она подумала - «косички плетет». Любопытство взяло вверх, и бабушка громко спросила, как учили: «Батюшка, к добру?»
Домовой ничего не ответил, но прекратил свое занятие и пошел к лестнице какой-то странной походкой. Бабушка смотрела во все глаза. Вот все ближе и ближе, воображение начинает подсовывать свои «веселые картинки», сердце стучало где-то в области горла, ноги уже были готовы бежать, но любопытство страшная сила.
Через большое чердачное окно луна, наконец, ярко осветила «домового», и бабушка вначале даже не поверила своим глазам, так сильно было ожидание увидеть нечто. В белой ночной рубашке к приставной лестнице шла ее младшая сестренка Клавка, бабушка уже смело вскочила на ноги и хотела отругать за неуместную шутку, но… малышка шла как-то странно, и широко открытые глаза были как у куклы, в лунном свете это выглядело жутко. Но стало по-настоящему страшно, когда малышка стала подниматься по лестнице. Она не держалась руками, шла, как будто не по перекладинам, а по ступенькам, и это при стоящей почти вертикально лестнице. Одна рука была вытянута в сторону и как будто держалась за невидимые перила или какую-то опору, а может, за чью-то невидимую руку? Вторая же просто свисала вдоль туловища. Это «восхождение» в лунном свете бабушка не смогла вынести и с криком вылезла через чердачное окно, выходящее во двор.
Про лунатиков на тот момент бабушка не слышала, первая ее осознанная мысль была, что это домовой принял образ ее сестренки.
Не буду описывать переполох и воспитательные меры, скажу только, что сестренка чудом не проснулась и благополучно взобралась на чердак, где ее и нашли.
Вывод домашних из всей этой истории был такой - малышка, «лунатя» по ночам, плела лошадям косички. А насчет хождения без помощи рук по лестнице, так какие чудеса проделывают лунатики, все знают. Девочку стали закрывать на ночь с кем-то старшим и ставить возле кровати тазик с водой. Косички у лошадей некоторое время не появлялись. Батюшка читал над ребенком какие-то молитвы, мать сводила малышку к бабке, лунатизм прошел, хотя ребенка еще долго продолжали запирать на ночь, но … гривы лошадям опять кто-то стал заплетать.
Второй раз караулить домового бабушка не решилась, слишком большое впечатление на нее произвел «домовенок Клавка», да и мать крепко отругала и напугала последствиями подглядывания.
Бабушка, в очередной раз рассказывая в детстве на сон грядущий мне эту историю (одну из моих самых любимых), всегда заканчивала ее так: «Так я и не узнала, плел ли косички лошадям домовой или кто-то из домашних решил продолжить дело домовенка Клавки… а ведь была возможность…»
