Когда Насте пришло время поступать в университет (а выбрала она главный вуз Белгорода), проблем с зачислением не возникло – философский факультет принял её на бюджет с распростертыми объятиями. Проблема была с жильем. Приехала Настя из небольшой деревеньки в Белгородской области, друзей-знакомых в областном центре не было, а немногочисленные места в общежитии были забронированы ещё с весны. Кроме маминой сестры с сыном, которые обитали в небольшой двушке в центре Белгорода, никого из родственников в городе не было. Зная Настину проблему, двоюродный брат предложил остановиться на месяцок в их с матерью квартире, тем более, что он сам вынужден был уехать на весь сентябрь в командировку, а там, глядишь, или Настя подружку найдет снимать вместе квартиру, или кому в общаге жить поднадоест, место освободится. Егор предоставил ей в пользование свою комнату и укатил на месяц.
Учеба полностью захватила Настю, которая с детства обожала философию, она с легкостью обзаводилась всё новыми друзьями и знакомыми, чему способствовали добрый нрав и изюминка во внешности Насти: она была обладательницей длинной, ниже ягодиц, русой косы, столь редкого для современной девушки украшения, а эта деталь привлекала всеобщее внимание. И всё бы ничего, но с тех пор, как Настя стала жить в квартире с тётей, ей стал периодически сниться странный сон. Настя стоит у края площади, и тут её из толпы грубо выдергивает одетый в темную форму человек, кидает её на землю и за длинную русую косу тащит в центр площади, к виселице. На шею ей надевают раздирающую нежную кожу веревку и под грубые выкрики её вешают на глазах у толпы. Каждый раз Настя просыпалась в холодном поту и, задыхаясь, ощупывала саднящую воспаленную кожу шеи. И чем дальше, тем хуже: сон стал видеться всё чаще и всё реальнее, пробуждение давалось её всё тяжелее и тяжелее. Иногда на шее появлялись небольшие пятна и даже синяки, Настя пыталась спрятать их под шарфами и воротниками, но любое постороннее прикосновение к шее вызывало головную боль и приступы страха. Попытки распускать волосы и прятать синяки под ними приносили ещё большие муки: длинные струящиеся пряди так и вызывали у подружек и поклонников желание потеребить их или хотя бы прикоснуться, а любое чужое прикосновение к волосам вызывало у Насти истерику. В голове сразу же рождалась картинка, как чужие руки тащат её за волосы к неминуемой смерти.
Настя стала возвращаться домой всё позже, чтобы сократить время сна или же вообще не ложиться спать. И иногда, когда она возвращалась после полуночи, открывала тихонько дверь, чтобы не разбудить тётю, и на цыпочках бежала на кухню, чтобы сделать чашку крепкого кофе, зеркало в коридоре отражало словно бы не её: вроде бы то же бледное лицо, только более изможденное, те же светлые глаза, только словно затененные темными кругами, вроде та же коса на плече, только слипшаяся от грязи. Закроешь глаза, встряхнешь головой – о, снова я, снова моё лицо. Такое ночное наваждение Настя списывала на недосып и общее нервное возбуждение, но это явление только добавляло беспокойства.
Университетский терапевт выписал какое-то успокоительное и посоветовал меньше учиться и больше спать, утверждая, что «первачки» от усердия иногда и зеленых слонов видят. Успокоительное только усугубляло ситуацию: сны длились дольше и пробуждаться от них становилось всё труднее. Месяц подходил к концу, внезапно, как и предвещал брат, освободилось место в общаге, кому-то из философов «жизнь общажная» не пришлась по вкусу, и Насте, как бюджетнице, это место выделили. Со сменой места жительства прошли и пугающие своей реальностью сны про грубые руки, которые тащат по земле беззащитную девушку за волосы, и про беспощадную публичную казнь.
Некоторое время спустя брат пригласил Настю на какие-то посиделки, где присутствовал увлекающийся историей Белгородчины знакомый Егора. Он и начал рассказывать, что во времена фашистской оккупации Белгород был на три четверти разрушен немцами, в тех немногих домах, что остались, были госпитали и карцеры с пыточными, а в нынешнем универмаге «Маяк», на который выходят окна квартирки Егора, был главный фашистский штаб. Рядом со штабом очистили место под большую площадь, а рядом с площадью, на том самом месте, где сейчас дом Егора, была главная виселица. Фашисты, в назидание оставшимся в живых жителям, не снимали трупы провинившихся по нескольку недель.
Когда гости разошлись, Настя напомнила Егору рассказ гостя и рассказала брату о странностях, с которыми столкнулась в квартире. Оказалось, Настя не одинока, ведь Егор не раз видел ночью в коридоре стройный женский силуэт и слышал легкую девичью поступь по старому скрипящему паркету, а его мама иногда просыпается от тяжких вздохов или звука шагов. Больше незнакомка никак не тревожила обитателей квартиры до Настиного приезда. Почему именно Настя видела жестокую расправу над девушкой, никто не знает, но больше она у брата и тёти не ночует.
