В свободное время, я развлекаюсь тем, что пишу фанфики и обзоры в своем дневнике на дайрях. По мотивам сериала "Supernatural", поскольку это единственный сериал, который я смотрю.
Коротенькая зарисовка на тему, что же там, за стеной у Сэма Винчестера.
Стена, установленная всадником в его подсознании, рухнула. И ад искалечил его - умершего за друзей и любимых, остановившего Апокалипсис. И промозглая весна, сменившая страшно холодную зиму, отравленную болью и страданиями, не принесла облегчения. Гудящие провода, колючий ледяной дождь и пронизывающая до костей сырость, потемневшая от влаги штукатурка дешевых мотелей, дрожащие на ветру, изломанные остовы деревьев, чьи ветви напоминали сломанные кости и торчащие обломки ребер в полуистлевших лохмотьях прошлогодних листьев... Эта весна калечила не меньше, обдирала душу, срывая покровы с ужасных воспоминаний, пропитывала дни тоскливой ненастной серостью, давила на плечи низко ползущими, неповоротливыми громадами туч и плакала, плакала, плакала бесконечными дождями, вымывая из сердца неизмеримое, непосильное для одного человека горе.
Он прятался. От войны, перемоловшей его жизнь. От кошмаров, наводнивших его отрывистые, похожие на температурный бред сновидения. От бессонницы, черными кругами очертившей его глаза. От весны, заставлявшей сердце рыдать от безысходности. От себя самого...
Если бы он мог просто исчезнуть! Раствориться в этой промозглой веренице осточертевших дней! Видит Бог, ничего он не желал так сильно, как умереть. Просто прекратить свое существование и оборвать агонию. Без души было проще. Но, Всадник по имени Смерть, сделал его брату поистине королевский подарок – вернул душу Сэму Винчестеру! Зачем она ему теперь, ради всего святого? Зачем она ему, после всего, что выделывали с ней два озлобленных сверхъестественных ублюдка! Так странно. Так страшно.
Страшнее всего была память – она не оставляла шансов, заставляя отдаваться бьющему в самое сердце кошмару день за днем приближая надвигающееся безумие.
Оно кружило рядом, как стервятник, проникая в душу, выклевывая рассудок, окатывая потоком беспомощной, почти мазохистской горечи. Он знал, что заслужил подобный конец, что сам был во всем виноват. Его глупая заносчивость, его гордость.
Он не знал, сколько минут, часов, лет провел, наедине с архангелами. Выматываясь настолько, что порой казалось, будто не осталось уже ничего, что могло бы вызвать горечь, он беззвучно кричал обессиленно склоняя голову, и тогда из ниоткуда, из бесконечного далека приходил невыносимо родной голос, и он звал его, выдергивая из бессмысленного отупения. Постепенно стиралось все, что вызывало хоть какие-то эмоции, словно кто-то ластиком вычищал воспоминания из твоих мыслей. И каждый раз снова приходили они.
Он устал еще в первое тысячелетие этой бесконечной пытки. Устал настолько, что отчаялся дождаться смерти, почти поверив в то, что она не придет к тебе никогда. Что он обречен умирать, и это будет длиться вечно.
Здесь, в этом странном месте, не было понятий «верх» и «низ». Здесь не существовало законов, по которым жил его мир, и не на что было опереться, зацепиться взглядом. Все было наполнено звуками, которых он не слышал, ощущениями, которые было нечем воспринимать – но они все равно били наотмашь, и он стал полностью открыт им. Полностью беззащитен.
Ощущения вопили, кричали о разъедающей плоть невыразимой боли, но за бесконечность, проведенную здесь, он так и не смог понять, как именно можно чувствовать боль, если ты – бесплотен.
