Некто К. - молодой человек немногим за тридцать, полагавший, что его призвание - писательство, испытывал в последнее время сильную душевную смуту. Как-то все не так складывалось у него в жизни. Женщина, ставшая для него сущим наваждением, была к нему откровенно равнодушна. Литературный успех маячил где-то в неопределенном будущем. К. вообще по жизни был склонен к депрессиям. Порой на него накатывала такая черная тоска, что он не мог оставаться дома, чуть ли ни скатывался по деревянной лестнице из своей мансарды в старом кирпичном доме, построенном еще пруссаками, и отправлялся бродить по городу. Маршрут таких прогулок, напоминавших скорее стремительное бегство, был непредсказуем.
К. шел через весь город с быстротой, какая только возможна на городских улицах с их толчеей и светофорами, в которых никогда на месте не было зеленого человечка.
Неистовый пешеход двигался с целеустремленностью, позволяющей предполагать в нем человека, имеющего срочное и важное дело. Между тем все его перемещения, внезапные короткие остановки перед вывеской или афишей происходили неосознанно: ноги жили собственной жизнью, мозг был занят напряженным обдумываньем. Чего именно, сам К. не смог бы, наверное, объяснить. Мысли в его голове судорожно метались, наскакивали одна на другую и редко складывались во что-нибудь внятное. Поначалу К., вернувшись в свою мансарду, пытался что-нибудь записывать, но затем, чувствуя все большее отвращение к чистому листу бумаги, перестал это делать. Сам процесс стал для него самоцелью, он просто хотел выходить свою тоску, вылечить память, саднящую как свежий порез.
В одну из таких непредсказуемых прогулок, уже под вечер роскошного июльского дня, К. остановился перед рестораном. В сгущавшемся летнем сумраке все ярче зеленел неоновый росчерк над входом, отчетливо доносились из-за мерцающих стеклянных стен звуки ресторанного оркестра, лица мужчин и женщин, куривших на улице, были разгорячены и казались вульгарными. И тут К. увидел ее.
