Обычно правильно и адекватно оцениваешь ситуацию только спустя время. Уже выйдя из «чистой зоны» в карантин, я проанализировала все свои ошибки: выйти незаметно не удалось. Позже я излагала свою историю:
Нелепо. Наконец-то сняли с меня все эти капельницы. Но я лежала с закрытыми глазами, всё ещё притворяясь, будто я сплю. А в палате шептались врач – вроде как – ещё с кем-то. Я превратилась в одно большое ухо, напрягла слух и внимала. Слышно было плохо, но как неосторожно с их стороны было беседовать в палате со мной.
- Мы всё же полагаем, что все заражены…
- Я не согласен: провели все анализы, они все чисты…мы (не расслышала)…
- (невнятно)… от нас мало зависит, наше слово ничего не значит…
- Вы должны!
- Мы никому ничего не должны, их всех уничтожат как заражённых…
- Тогда есть смысл и каждого прохожего убивать! Кто знает, где они ходят!
- Я повторяю, что вам не следует мешать…
- Вы угрожаете?
- Я настоятельно советую!
Я прекрасно понимала, о ком идёт речь. Нас, выживших в кровавой бойне, собираются уничтожить. Данный тогда шанс на жизнь оказался тупиком, отсрочкой. Но я не понимала смысл слова «заражённые». Но знала прекрасно одно: выбраться отсюда живой и найти Алекса. Иначе расстрел – это минимальное, чему они, по-моему, могут подвергнуть здорового человека.
Один из людей вышел, остановившись на выходе, гневно дыша, и ушёл. Я поняла, что остался тот, кто мне поможет. Или пан, или пропал. Я вскочила как ужаленная и бросилась к человеку. Что я спрашивала или говорила, я не помню, слишком напугана была, а мысли спутаны, все в хаосе.
Он схватил меня под руку и грубо вытащил из палаты, ведя по коридору. Навстречу нам шли люди, но на нас не обращали внимания вообще. Человек завёл меня в одну из комнат и велел сесть, я села на первый попавшийся стул: либо я уже мертва, либо не всё потеряно.
- Со мной выжил человек, Алекс Самовски, мы вместе пережили всё, я знаю, он тогда выжил…
- Молчи и слушай. Я выведу только тебя. Ни про кого больше я не знаю. Выберешься – иди куда хочешь, но желательно не в карантинные районы, их ты за милю узнаешь.
- Что за карантин?! Что там с нами было? Я видела мёртвого человека, который был жив!
- Именно поэтому вы все опасные! Вы здоровы, но…вы видели то, что видеть вам не надо было. Там открывали карантин, а вы вне его привезли эту... Живы ли другие – я не знаю.
- Это какая-то чушь! Мы не в кино, не в сказке живём! Неужели вы говорите мне про…зомби? Вы сами-то верите?!
- А что ты тогда видела? Из-за сказочки вас бы не… У тебя мало времени. Если тебя ещё не хватились. Как только тебя хватятся – ты попадёшь в категорию заражённых. И молись любым богам, чтобы тебя никогда не нашли. Ни мёртвые, ни живые… Они для тебя враги. Так что храни себя. Доживи до утра. Хотя бы. А теперь одевайся.
Человек бросил мне какую-то одежду, дал мне газовый баллончик, от живых спасёт точно. Вывели меня, мягко говоря, без почестей: через мусорный люк (как в дешёвом кино годов 80-х). И всё. Ночь шла мне на руку. Чистые зоны не были охраняемыми как в фильмах. Я шла по пути, который мне ясно описал спаситель. Доживи до утра? Ну да, теперь-то меня во всех «чистых» объявят вне закона. Сбежала. В этом точно объявят. А «чистые» находятся между карантинами. Так что ищи себе новый дом. Герой «Мглы» убил бы меня сейчас, а сам бы ушёл в карантин, потому что пуля одна.
Идти в карантин с одним баллончиком – всё равно, что выйти и крикнуть: «Привет, мертвяки! Еда пришла, становись в очередь!»
Из-за угла вышли двое человек. А прятаться было негде. Оставалось создать вид важности и непринуждённости, иначе прямо сейчас меня и пришьют. Так я и сделала. Люди остановились, я сделала вид, что внимательно изучаю что-то. И прошла спокойно мимо, а там и в ворота.
- Доктор! Снова ночные карантинные? А оружие есть? Возьмите. Только машину не дам, запретили.
Я что-то мычала в ответ, но готова была расцеловать сторожа какого-то складика. Взяв автомат, я попросила выпустить меня в карантин. Там, в комнате, спаситель сказал мне, что медперсонал часто выходит в карантин, метра на 2, не больше, впереди проволока. Иногда приходили спасшиеся чудом люди. Полагаю, из пасти одной беды они попадали в другую беду, но конец у обеих один – смерть.
Часто дома, когда стояла на балконе, или рано утром, выйдя на улицу, слушала тишину, затаив дыхание, было такое приятное чувство, щекотливое, когда представляешь, что ты одна из всех выживших людей, все погибли, а ты жива. Смотришь вокруг, озираешься, даже страшно становилось. Но приятно. Из этого состояния выводили только чьи-то разговоры или гуляющая молодёжь. Или проехавшая мимо машина. А дальше сосредоточиться было невозможно, понимаешь, что все живы-здоровы.
Говорят, когда боги хотят наказать людей, они исполняют их желания. В следующий раз пожелаю небо из одуванчиков. Идти в темноту было страшно, невыносимо сдвинуться с места. И тут за забором зашумели, что-то кричали, светили фонариками, вот-вот выйдут в карантин. Меня хватились.
На самом деле было так или нет, я достоверно сказать не могу, потому что ложь чётко въелась и прижилась к правде, всё смешалось в один клубок (позже я долго анализировала эту историю, но так не смогла ответить, где ложь, а где я говорила правду).
Алекс бы обязательно мне сказал, что нужно всё взвесить перед, а не после. А после – нет. У меня не было. Я узнала, что все выжившие подлежали немедленному уничтожению как заражённые. Но иначе бы мы не вышли из бойни. Наш поезд оказался не в том месте и не в то время. О карантине никто не должен был узнать, о нём поговаривали, но никто точно не знал. Они тщательно скрывались, впрочем, как и «чистые зоны». Что мы делали с Алексом на том поезде? Бежали туда, «где нас ждут и любят». Мы все стали невольными свидетелями постройки нового карантина. А живых оставляли там. Или подвергли зачистке.
Теперь я официально объявлена заражённой и занесена в базу «чистых зон». На всякий случай, скажут военные. Они-то знают, что теперь я опаснее мёртвого. Потому что несу правду в себе.
Откуда я всё узнала? Слушайте внимательно. Хорхе я встретила в городском парке.
- А ну стой! Руки!
Я остановилась, подняла руки и начала оглядываться.
- Укусы есть?
- Нет.
- Царапины?
- Нет.
- Еда? Оружие?
- Нет.
С автоматом наготове ко мне вышел мужчина (куртка камуфляж, джинсы, рваные кеды; ростом чуть выше среднего; гладко выбритое лицо).
- Снимай куртку, шевелись, - автомат был весомым аргументом перечить и вступать в спор.
Мужчина бросил мне шприц: «Коли в плечо», - и ткнул дуло в мою сторону, давая понять, что шутить никто не думал. Я руками потрясла в воздухе, как бы говоря, что всё хорошо, я всё сделаю, странный тип. Без слов вколола содержимое в плечо и выбросила шприц, перед этим повертев его над головой. Хмуро глядя на меня, мужчина дулом автомата показал в сторону, чтобы я шла в том направлении, впереди. Мы вышли из парка к двухэтажному дому. Внутри начались стандартные для данной ситуации вопросы: кто я, откуда, что здесь делаю, что видела, как добралась, есть ли ещё кто-то и тому подобное. Именно здесь я первый раз рассказала историю о больнице (в ответ Хорхе мрачно на меня посмотрел и покачал головой).
Приятным моментом за всё время был ужин. Можно сказать – романтический, при свечах (электричества не было). Хорхе рассказал о себе (внешность у него была не мексиканская, не испанская, ничего такого), он бывший морской пехотинец, по крайней мере, был им, пока не начали строить карантин в городе, где жили его жена и ребёнок. Их оставили там. Хорхе так и не смог попасть в карантин. Он и рассказал мне про них и про «чистые зоны», в которых лишь те, кто прошёл строгую проверку (старики и больные оставались вне), если кто-то в семье был заражён, всю семью уничтожали. Проще устранить. Потому что время заражения у всех разное.
Ночь я провела во временном убежище Хорхе. Утром он предложил мне остаться, но было видно, что неуверенно. Лишний рот, но нелишние руки. Когда я отказалась, он был весьма рад этому. На дорогу я получила пару банок с консервами (магазины в карантинах либо стоят целые, либо растащены выжившими; во втором случае лучше не связываться, а об первом забыть). Дельный совет – бойся живых не меньше мёртвых. И ценный подарок – ружьё.
Карты у меня не было, возвращаться за Алексом было самоубийством. Он либо сбежал, либо попал под зачистку. Хорхе посоветовал забыть. Думаешь о ком-то – умрёшь. Чувствуешь вину – умрёшь.
Передвигаться предстояло между карантином и «чистой», временно нейтральной зоне, так как при «чистой».
Время шло к закату, пора было думать о ночлеге. Я выбрала дом, удобный по расположению, неприметный. Постучала в дверь – тишина. Пошевелила ручку – открыто. Зашла внутрь, держа наготове оружие. Пахло приятно, дом был жилой, потому что запах был свежей еды. Дом внутри не был чистым: мусор, где-то стены обшарпаны, тряпки на полу, битая посуда, газеты. Обойдя все комнаты, я вошла на кухню. У плиты стояла женщина; услышав мои шаги, она обернулась. Несколько секунд мы стояли и смотрели друг на друга. Немолодая, с неряшливо собранными волосами в пучок, старый засаленный халат с выцветшим рисунком, под ним сорочка.
- Вы укушены? – неуверенно спросила я.
- Нет, нет… Вы голодны? Есть суп.
- Нет, спасибо. Но от воды не откажусь, - не опуская оружия, я протянула литровую пластиковую бутылку.
Женщина взяла её и подошла к раковине. Тонкая струйка медленно наполняла ёмкость. Тем временем я оглядывала кухню.
- Моя дочь пропала… Мы обыскали весь район. Знаете, до всего этого у нас был богатый дом, вы не обращайте внимания…
Она всё говорила что-то, я в пол-уха слушала, отвечая «да, да» или «я понимаю». Обойдя кухню, остановилась у холодильника, возле него стояло ведро, наполненное чем-то тёмным; вокруг роились мухи. Я перевела взгляд на холодильник, на нём лежала тряпка, скрученная в комок, торчал бант. Приблизившись, увидела кровь, бант был ею пропитан, а от тряпки до задней стенки холодильника шли тонкая красная дорожка. Ткнув дулом, тряпка развернулась, вещи принадлежали маленькому ребёнку, явно девочке. Я резко повернулась в сторону женщины. Она стояла с кухонным ножом руке и что-то говорила про себя, совсем неразборчиво. Я тут же прицелилась.
В коридор зашли мужчины, топая и матерясь между собой. Не снимая обуви, они поплелись на кухню. Дверь открылась, навстречу им вышла хозяйка, ругая их, что еда почти уже остыла.
