Я хочу быть с тобой
Любовь после гроба
Всё произошедшее за последние сутки казалось ему невероятным. И – жутким. Так хотелось, что бы всё это оказалось глупым страшным сном о бессмыслице. Просто невероятно хотелось. Не было желания открывать глаза. Да и зачем? Он уже досконально успел изучить серый коридор с обшарпанным потолком. Временами по нему пробегали санитары, тащили кого-то на носилках, что-то кричали. Пожар по улице Пушкина был богатым на жертвы. Очень богатым. Он хотел молиться, но слов не было. Ни одна молитва не всплывала из сознания. Левая рука так и сжимала букет роз. Тринадцать – их счастливое число. Двенадцать белых и одна красная, в центре. Капля крови на снегу. Знамение.
…Они впервые встретились на тринадцатом маршруте, в тринадцать часов. Для других это число несчастливое, а для них… им это число подарило весь мир. Всего лишь друг друга. Ведь друг в друге они находили этот самый мир. Мир с голубым небом и яркими звёздами. С золотым городом посредине покрытого жёлтыми и красными листьями парка. С верой и надеждой, с правом на чувства. С правом на то, что им запретили все остальные. Они были не такими, как все. И в маршрутке узнали друг друга сразу. Он её – по печальным серым глазам, она его – по неторопливым движениям мечтателя и лирика, которых, как они оба думали, на белом свете не осталось. Один взгляд – и всё оборвалось, упало на дно. Больше не слышно ни музыки из наушников, ни воплей старой тётки: «На один передайте!». Всё. Всё закончилось, что бы начаться заново. Они сошли на одной остановке, хотя должны были на разных. Сошли где-то посередине и молча пошли по улице. Тогда, как и сейчас, была осень. Тринадцатое число. Им было хорошо молчать вместе. В одной симфонии тишины, не прерываемой никем. Такое зовется «с первого взгляда», но учёные обосновывают это гормонами в подростковых организмах. Тогда ему было восемнадцать, а ей – шестнадцать. Какие там гормоны и кто о них помнил! Им было хорошо вместе, и в этом заключалась прелесть их общего нового маленького мира. По дороге он что-то сказал, а она с улыбкой пожала плечами: мама вряд ли согласится. Он возразил, что её мама не может быть столь ограниченным человеком. Она засмеялась и ответила, что её родители напоминают крокодилов с сердцами слонов: так любят, что пожирают. Тогда он ещё что-то сказал. Он сам не знал, что, но это стало последним, итоговым толчком…
- Умерла, - сказал врач моложавой женщине лет сорока пяти. От врача несло перегаром и операционной. Он не мог поверить. Как можно, так спокойно, безо всякого… букет выпал из руки. Другая сама потянулась к горлу врача, который, похоже, уже на ногах не держался от алкоголя.
- Не ври, с*кин сын! – закричал он доктору, не ведая, что делает. – Где она?! Что с ней?!
- Спасите… - слабо выдавил врач. Он ударил ему по лицу. Один раз. И ещё. И ещё. Он избивал его со смаком и с ненавистью. Потому что такого не могло быть! Не может! Она не может умереть! Не может… не может… не… может…
И уже кто-то оттаскивал его за руки, кто-то поднимал врача и спрашивал, всё ли с ним в порядке. И уже бьют его самого, жестоко, как бьют только рецидивистов или психов.
- Что ты, с*ка конченная, творишь?! – вопит кто-то и ударяет его по печени. Его вытаскивают на улицу и бросают там.
- Она есть! – кричит он в отчаянии на пороге больнице. – Она – жива!!
Люди оглядываются на него. Но на этом всё заканчивается. Люди постоянно бегут, и им нет дела до него. Всё, ничего нет. Душа пуста. Значит, она правда умерла. Только почему сердце отказывается верить? Когда-то он говорил ей, что они вдвоём – выше всех богов. И только она понимала это верно и безмолвно соглашалась. Из всего мира правду знали только они…
…Они любили гулять по парку. Особенно – осенью. Почему-то они оба не любили солнце. Пасмурное небо, затянутое серыми тучами, лёгкий дождик – это была идеальная погода для них. Они говорили ни о чём, рассказывали анекдоты, подшучивали над прохожими. Он мог часами ждать её со школы, чтобы сказать одно-единственное «привет!». Это было то, что глупые люди называют: «с первого взгляда». Он дарил ей розы, а она говорила, что не любит мёртвые цветы. Но он упрямо продолжал дарить их, потому что знал: она не любит мёртвые цветы, но любит умирающие. Как и любой символ тщета сущего. Один раз он принёс ей орхидею, а она выкинула её. Сразу же.
- Не люблю ненастоящее, - сказала она.
- Я знаю, - ответил он. – Просто ты всегда говоришь о розах…
И они замолчали и пошли. Просто ходили по улицам.
Её родители всегда относились к нему с пренебрежением, даже с ненавистью. Они считали, что их младшей дочери нужен кто-то, кто умней, выше по социальному положению и, безусловно, богаче и красивей. Она плевала на это мнение. И он тоже. Им было хорошо вместе. Они любили друг друга, а потому и спаслись от мира. И от жестокости. Он ненавидел свои мысли, она – своё осознание. Им было плохо по отдельности. Она начала не успевать в школе, он – в институте. Их общие знакомые заявляли, что они выпьют друг другу душу, а они на это всегда смеялись и заявляли: «до дна!». Они нашли друг друга, и это было счастье. Они терпели друг в друге даже то, что не нравилось. Только по поводу одного он спорил с ней. Она обожала песню «Я хочу быть с тобой». А он заявлял, что, чтобы сохранить психическую стабильность, песню упрямого самоубийцы лучше забыть. Да и вообще выкинуть все диски, на которых она есть. Но она слушала её, и он не спорил. Потому что между ними было то, что глупые люди называют «с первого взгляда».
…Он смотрел на неё. И не мог поверить. Вся та пустота, которую она заполняла, вновь появилась. Левая половина лица обгорела, серые глаза помутнели и потемнели, потеряли свой цвет.
- А ты что тут делаешь? – спросил её отец. Он глянул на него. И что-то такое прорезалось в его глазах, что высокий толстый лысый мужик сразу же замолчал.
- Когда похороны? – спросил он слабо.
- В воскресенье, - ответил её отец. Он развернулся и пошёл из морга прочь. Дальше. Дальше. По опавшим листьям. По пустой мостовой. Ещё дальше. В общежитие. В комнате курил его друг.
- Что с тобой? – поинтересовался сосед по комнате, цепляя на стену флаг США. За такое могли и из университета исключить, но парень флаг снимать не собирался.
- Ничего. Совсем ничего, - казалось, эти слова произнёс не он, а кто-то другой.
- Чего, послала тебя твоя малолетка?
- Она погибла.
- Блин… ты серьёзно?!
Он промолчал. Хотелось побыть с ней. Но – её больше нет. Она ушла. Хотелось кричать и просить кого-то, что бы этот кто-то забрал его к ней. Но – он сел за стол и начал учить конспект, не понимая, что там написано. Был четверг.
Не спалось. Он просто не хотел спать. Пустота пожирала его изнутри и ощущения были не самыми приятными. Он сел. Сосед опять не ночевал. Он глянул на стол. Полная бутылка самого дешёвого портвейна, белая роза и нож. Сосед не мог этого оставить, а сам он впервые видел и этот нож, и эту розу. Хотя - роза показалась ему на удивление знакомой. На белом лепестке отчётливо виднелось алое пятнышко.
…Он улыбнулся, протягивая ей очередной цветок. Она улыбнулась и взяла его.
- Ой!
- Что случилось? – спросил он сразу же.
- Ничего, - на белый лепесток упала алая капля. – Укололась. Алое на белом. Скажи красиво?
- Скажу. Красиво, - он взял её руку и поцеловал тонкий белый указательный палец. Кровь была солёной. Но ему показалось, что ничего слаще этой крови он не пил. Безумно хотелось сказать три слова, три таких простых слова. Но он молчал. Потому что знал – она это знает. Идеально знает. Тем, кто ловит эхо правды крыльями мечты, не нужны слова, что бы понять друг друга.
Он понюхал розу. Казалось, цветок пах заграничными духами. Теми самыми, которыми когда-то давно, в другой жизни пользовалась та, которая заполняла пустоту в его душе. Это именно та роза. Без сомнений. Хотя он подарил эту розу ей прошлой весной. И тут он понял. Это она приходила сюда. Но как и когда? И он уже знал, что делать. Бутылку портвейна он выпил за две минуты. Нож удобно лёг в правую руку. Кровь, которая текла по запястью, показалась ему тем же портвейном, только солёным. И он начал ждать. Он знал, что он будет с ней.
- Братан, ты чего творишь?! – взвизгнул сосед по комнате, открыв дверь. – А ну прекрати… во блин…
Простыня перетянула руку, а тем временем в комнату уже вбежала толпа. Толпа ходила в тумане, но туман этот видел только он.
- Алё? Скорая? – деловито спрашивал кто-то. – Тут это… пацан вены порезал. Приезжайте. Ага.
Дальше последовал адрес. Туман окрасился в кровавый цвет, а через минуту он уже был в тесной комнате с белым потолком. На окнах и двери были решётки. Он сам – на кровати, смотрит на встречу лучам бессмысленного рассвета.
Его отпустили из психиатрической клиники на следующий день, прописав какие-то транквилизаторы и велев обследоваться два раза в месяц. И, естественно, поставив на учёт. Рецепт он подарил знакомому наркоману, а точнее – просто кинул ему под ноги. Радости наркомана не было пределов.
А он шёл по улице, шурша опавшими жёлтыми и алыми листьями. Теперь ничего не поможет. Даже убить себя ему спокойно не дадут. Потому что это их долг. Долг людей. Делать хуже тем, кто на них не похож. На углу дома стояли две шлюхи. Когда-то эти шлюхи были первыми красавицами его школы. Одна из них держала магнитофон и балдела под мальчишеский голос солиста «Нау».
…Твоё имя давно стало другим,
Глаза навсегда потеряли свой цвет.
Пьяный врач мне сказал:
Тебя больше нет.
Пожарный выдал мне справку,
Что дом твой сгорел.
Но я хочу быть с тобой,
Я хочу быть с тобой,
Я так хочу быть с тобой
И я буду с тобой!
В комнате с белым потолком…
Он подумал, что песня убеждённого самоубийцы на удивление соответствует его ситуации. А вот сотни тысяч бывали таких по миру… или это первая? Для него она уж точно станет последней. Потому что… он будет с ней, он твёрдо знал. И твёрдо знал, что ему нужно в самом, наверно, плохом районе города. Квартира на первом этаже нашлась внезапно, палец сам собой нажал звонок. Дверь открыла толстая старуха в шиньоне.
- Здравствуйте, - сказал он ей. Голос был чужим. И должен был остаться таким, пока она не вернется.
- Чего тебе? – грубо спросила женщина.
- Мне… это… вы...
- Приворот, отворот, наговор, врага проклясть?
- Нет.
- А что тогда? Мертвецов с того света возвращать? Да? Угадала? Я тебе не шаман Вуду, так что пошёл вон.
- Но… - он опешил.
- Пошёл вон. Если… - голос женщины внезапно перешёл в зловещий шёпот, - если ты ей нужен будешь, то она к тебе придёт. Если ты её любишь – она вернется.
Обшарпанная дверь хлопнула перед носом.
Суббота прошла бездарно. А в воскресенье он впервые уснул. Ненадолго, но всё же успел увидеть сон. Она. Вся в белом.
- Здесь хорошо, - она мяла лепестки белой розы. – Только тебя не хватает. Приходи.
- Не могу, - ответил он.
- Знаю. Тогда… я к тебе приду. Сегодня.
- Сегодня твои похороны.
- Знаю… - по как никогда ясному лицу расплылся ожог, а глаза потеряли цвет. И тут он проснулся. Час. У него есть ровно час, что бы успеть.
Он готовился тщательно, как будто шёл на свидание. Расчесался, гладко выбрил лицо. По дороге на кладбище он купил розу. Одну, вопреки всем правилам.
Всю дорогу настроение у него было странно приподнятым. Всё время, когда родственники провожали её в последний путь, он сидел на чьей-то могиле и наблюдал. Наблюдал час. Полтора. Потом, когда все, наконец, разошлись, он подошёл к могиле и положил цветок. Алое на чёрном.
- Вот и свиделись, - сказал он. По щеке стекла слеза.
Девушка, стоявшая напротив, улыбнулась. На ней был серый плащ. Длинные платиновые волосы сочетались с бледностью и глубокими серыми глазами.
- Я всегда хотела путешествовать, - сказала она с каким-то сомнением. Он обнял её. Она была в его объятиях всего вечность. Целую секунду. Потом она растворилась в тумане, который нежданно упал на землю.
- Красивая, да? – спросил кто-то. Он оглянулся. Старый сгорбленный сторож кладбища улыбался, обнажая длинные зубы. – Не бойся, это со всеми бывает. Когда ты теряешь смысл жизни, настоящий смысл жизни, то перестаёшь жить. Мне, например, пятьсот лет и я себя замечательно чувствую.
Он поверил. Сразу. Почему-то он понимал, что причин на малейшую тень сомнения нет.
- Красивая, - печально кивнул он сторожу. – Она, наверно, счастлива. Теперь. Она всегда хотела путешествовать.
- А в том мире, поверь мне, есть где! Мне сам граф Калиостро показывал. Неплохой был мужик, жаль, козёл и жулик. Ну ладно. Не о Калиостро речь. Умирай. Счастливого пути.
- Кто ты? – спросил он. Всё вокруг постепенно прояснялось.
- Самый обычный страж кладбищ. А то, что обычным сторожем устроился – это ещё не показатель.
Он покачал головой. Сторож исчез и в холодном терпком воздухе с привкусом крови, несколько секунд дрожал его смех. Над могилами стоял туман. Из каждого сгустка на него смотрели глаза, и только на её могиле было пусто. Слёзы закончились, начиналась жизнь. Иная жизнь.
Спустя пятнадцать лет по улице, нечётко печатая шаг, шел, шурша листьями, мужчина. Серый плащ был фирменным, длинные волосы вовсе не соответствовали возрасту. Глаза у него были ясно-зелёными. Пожалуй, слишком ясными, как для человека из этого мира. В наушниках кричал сильно постаревший голос бывшего солиста «Нау», а ныне – «Ю-Питера».
Где бы ты ни был – тебя я узнаю.
И в новое небо себя провожая
Сердце железное в ход запускаю
И вижу на небе невидимую.
Мне бы на миг от земли оторваться,
В силы небесные раньше вмешаться,
И попросить не теряться на небе.
Я отыщу тебя, где бы ты не был…
- Привет, - сказал кто-то. Мужчина оглянулся. За его спиной стояла девушка. Лет шестнадцать. Не может этого быть. Этого не могло быть. Она как две капли воды напоминала…
- А ты, - продолжила она, - «Эхолова» слушаешь? Крутая песня. Для тех, кто соображает, - и, пригладив тонкими белыми пальцами платиновые волосы, уточнила: - ты ведь соображаешь?
- Возможно, - ответил он, не отрывая взгляд от серых глаз. В глазах была неземная печаль о том, что нет того, кто мог бы понять владелицу этих двух колодцев без дна. По крайней мере, потом у многих его знакомых её глаза ассоциировались именно с колодцами.
- Слушай у меня такое ощущение, как будто я тебя очень давно знаю, только не могу вспомнить, где и когда последний раз видела.
- Нет, - поспешно ответил он. – Мы не знакомы. Я – Вадим.
- Лады. Будешь Эхоловом. Я Эхолова давно ищу. Только не знаю, где отыскать. Не поверишь – с рождения.
- Почему. Поверю.
- А я – Света, - сказала она. Его даже передёрнуло. Даже имена. Даже имена совпадают. Но – то была не она.
- Света, ты любишь розы? – спросил он.
- Трудно сказать. Люблю смотреть на декаданс красоты. Да что у меня с глазами? Что ты так на них смотришь? Макияж поплыл?
- Нет, - показал он головой. И они, глянув друг на друга, пошли по улице, шелестя листьями и разговаривая ни о чём и посмеиваясь над вечным человеческим бегом. Он что-то спросил, а она сказала, что родителям можно и соврать. Они остановились у цветочного магазина, где он купил одну-единственную белую розу. Случайно или нет, а на лепестке было маленькое алое пятно. Они шли и уходили всё дальше и дальше. Вместе. Уже вместе. Между ними было много общего. Их обоих пытался убить мир. И им было всё равно, что между ними – почти поколение. У каждого есть право на надежду и веру в любовь, как в той песне, которую слушали шлюхи пятнадцать лет назад. Одна из них скончалась от сифилиса, а другая вышла за депутата Думы. Жизнь может по-разному повернуться. И смерть тоже. Смерть и жизнь – две грани судьбы. И иногда судьба даёт второй шанс. Как в жизни, так и в смерти.
…И я буду с тобой!
