Ясность сознания пришла так резко, как обычно приходит только к новорождённым. И так же, как и им, первого взгляда на мир мне хватило, чтобы истерически разрыдаться. Я попытался отдёрнуться, упасть обратно в чёрное ничто, из которого я появился, но не смог. Моё тело замерло, оно не принадлежало мне, я мог только с ужасом взирать на мир, в котором столь внезапно очутился.
Передо мной лежала бесконечная дорога из треснувших кирпичей и плит, а позади - темнота, пустее и чернее той, из которой я появился. В воздухе тут и там висели камни и куски кирпичной кладки, словно какой-то могучий взрыв отбросил их, и они замерли, не долетев до земли. В некоторых местах этой исполинской трассы торчали зевающие жерла труб, в других же дорога провалилась кусками, и из провалов на меня смотрела бездна.
Но ужас сковал меня не из-за странного ландшафта. Этот страх грыз и терзал столпы моего разума, но отшатнуться меня заставило какое-то … ясное … восприятие этого места. Повсюду были наполовину скрытые лица, они смотрели из кирпичей, из земли, их облаков. Повсюду глаза, в которых не было блеска, был лишь хищный, издевательский огонёк разума. Они смотрели, и блеклая пустота уходила из них, если засмотреться на них слишком пристально.
Выбор был невелик - либо чёрная пустота сзади, либо неведомый ужас впереди, так что я двинул онемевшие конечности вперёд, каждый дёрганый шаг давался с трудом. Я смотрел только вперёд, видел только следующий шаг, следующий камень, и не смотрел на невозможные островки летающих, распадающихся кирпичей надо мной. И не смотрел я на злорадные лица, взирающие на мою беду из каждого уголка.
Через несколько шагов я замер, едва не отшатнувшись в стену пустой черноты позади, но не захотел сделать следующий шаг. Только что там была всего лишь разбитая дорога, и вот, идёт другой путник. Он двигался вперевалку, масса гниющей плоти давила его вниз, чёрные губчатые отростки, служившие ему ногами, медленно двигали его по дороге. Из рыхлой, грибовидной массы тела торчали два чёрных невыразительных глаза, сфокусированные на мне таким разумом, который более чужд нам, чем разум океанического червя.
Я замер в недоумении, а существо двигалось, натужно дыша. Его тело было не крупнее ребёнка. Выкаченные глаза смотрели на меня, рыхлые лапы тянули тело вперёд. Я не мог двинуться. Отступить значило всё равно быть пойманным тварью, а шагнуть вперёд - встретиться с тварью лицом к лицу. А сама мысль о её прикосновении…
Решение приняли за меня, поскольку когда тварь приблизилась, моё тело содрогнулось в порыве действия. От ужаса или от гнева, я прыгнул вперёд, с невнятным криком на устах, и ударил по распухшему телу. Я пинал и топтал его, давя вялую и чрезмерно мягкую плоть своим весом, я всхлипывал от ужаса, когда эта плоть дотрагивалась до меня. А потом она исчезла, сгнила и развеялась за секунды, оставив во мне такое нечистое воспоминание, которое заставит меня чувствовать этот давящий, рыхлый вес даже в сладких объятиях смерти.
А потом я побежал. Я бежал и клял ту чёрную судьбу, которая привела меня сюда, стёрла всю память, всю жизнь, оставив только вечную дорогу. Я бы заплакал, я бы собрался с духом и кинулся в одну из пропастей на дороге, но меня вели вперёд. Ноги дёргались в рваном ритме, ведшем меня по дороге из осыпающегося кирпича, заставлявшем прыгать через ямы, упасть в которые и стереть всю память о дороге, лицах и обо мне самом было моим тайным желанием.
Я бежал и прыгал, и прибежал к одной из толстых, гнутых труб, усеивавших этот кошмар клаустрофоба. Я решился заглянуть в неё, любопытство почти пересилило почти маниакальное желание освободиться из этого места. Но потом я услышал из недр чёрной трубы странный шелест, рык и похожие на пульс гулкие удары. Передумав, я протиснулся мимо трубы. Как только я отошёл на шаг, воздух за мной засвистел, а потом раздался звук - такой может раздаться, если капкан обмотать ватой. И этот капкан захлопнулся за мной. Я не обернулся, страх только ускорил мою дёрганую походку, я не обратил внимания на не прекращающийся шелест и клацанье, затихающие за спиной.
Далеко впереди я увидел большую блестящую лестницу, ведущую вверх, а за ней - приземистое здание, сделанное из того же хрупкого кирпича, что и дорога. Я боялся того, что может ждать меня внутри, но мысль о том, что кто-то разделит со мной это жуткое место, вселила в меня первую надежду за последние несколько часов. Я побежал, не отрывая взгляда от лестницы, и воспарил над последней пропастью. В середине полёта увидел это нечто, ждущее на другой стороне.
Это выглядело, как дурная пародия на какую-то рептилию. На длинной морде было выражение тупой ярости, пасть оскалена в ожидании моего приземления на другую сторону, пилообразные зубы блестят, из горла вырывается сдавленный визг. Тело опирается на две короткие и толстые бесформенные ноги, напоминающая картошку туша закована в панцирь из крепкой, покрытой трещинами плоти. Выше из панциря торчали две короткие конечности, покрытые волосяной порослью, медленно двигаясь, словно издевательство над самой идеей крыльев.
С воплем я извернулся в воздухе, тщетно пытаясь вернуться назад, но было уже поздно, моих усилий хватило только на то, чтобы врезаться в неподатливую стену ямы. Тварь наверху заголосила от разочарования, а я летел вниз. Вниз и вниз, вращаясь, в бесконечную пустоту. И тьма объяла меня. Но в последние секунды перед тем, как пустота даровала бы мне окончательное освобождение, я внезапно вспомнил.
Бесконечные дороги, огненные озёра, осыпающиеся гробницы, набитые ходячими гнилыми костяками, размытые липкие светлячки, летающие во тьме, ветвистый древний лес, парящий в жарком небе - всё вернулось ко мне сплошным потоком, воспоминания о местах, где я был, что я делал. И осознание того, что это продолжится.
Я не знаю, как долго длится мой бег, и чем я мог это заслужить.
Знаю лишь, что я должен идти по дороге.
И конца этому не будет.
