Вечером, в старом театре на улице Петра Великого, снова будет спектакль. Кто знает, чем порадует сцена — безумством короля Лира или неистовством Макбета, храбростью Сида или верностью Андромахи, скупостью дона Журдена или падением Федры? Этого не расскажут афиши. Все зависит от Андрея Викторовича — сторожа, костюмера, реквизитора и единственного актера старого театра на улице Петра Великого.
Жизнь Андрея Викторовича каждый день течет одинаково.
С утра в театре нет постановок, и все, кроме актеров, могут отдыхать. Актеры должны репетировать, чтобы продемонстрировать вечером публике все мастерство своей игры. Но старенький сторож помнит все роли наизусть, и репетиции ему не нужны. Он может посвящать утро прогулкам — в его возрасте это полезно, ведь годы-то уже не малые.
Андрей Викторович покидает свою каморку в театре и часами гуляет по городу. Он проходит вниз по безмолвной улице Петра Великого, вздыхая о том, что город — страшно шумное место.
— То ли дело в деревне! — неизменно восклицает он, останавливаясь всегда возле потрескавшегося и покрытого плесенью памятника героям-подпольщикам. — Нет тебе машин, а то вечно везде гоняют, шум сплошной! А воздух, воздух-то какой!
Он качает головой и идет дальше мимо замерших у тротуаров ржавых остовов автомобилей.
Редко, когда заканчиваются какие-то продукты, Андрей Викторович заходит в магазины. Он никогда не лезет вне очереди, а смирно стоит и десять, и двадцать минут, осматривая пустые пыльные витрины.
— Мальчик! У тебя глаз молодой, лучше видит… Сколько печеньице стоит тихорецкое? — спрашивает Андрей Викторович у свернувшегося возле прилавка калачиком маленького скелета. — Сколько? Пятьдесят? Ну, вот скажи пожалуйста, что за цены! — он всплескивает руками и печально качает головой, отводя глаза от коробки с черным окаменевшим печеньем.
Когда подходит его очередь, Андрей Викторович вежливо и очень тихо просит:
— Девушка, колбаски мне "Московской" палочку… Нет? Ладно, тогда "Конской". И ее нет? Ну, что ты будешь делать! — Андрей Викторович снова сокрушенно качает головой и тихонько просит банку тушенки. Он сам берет ее с прилавка, не дождавшись, пока кто-то ее ему подаст. Да и подавать некому, кроме давно уже не белого колпака на прилавке и свернувшегося у витрины скелетика.
Деньги Андрей Викторович всегда отдает честно — зачем ему обманывать ни в чем не повинных людей?
Довольный своей покупкой, он выходит из магазина и идет в обратную сторону. По пути он с интересом осматривает уже давно знакомые обвалившиеся вывески, разбитые окна и разрушенные дома. Хоть он и пожилой человек, а новое строительство ему очень нравится. Его радуют яркие краски и красивые вывески, пусть от этих красок и вывесок остались жалкие пыльные обломки и труха.
— Разойдись, малышня! — бодро приказывает он несуществующим развящимся ребятишкам, восторженно рассматривая переломившуюся пополам и уткнувшуюся верхушкой в землю антенну сотовой связи. — Эх, ну и высотища! Как только ее туда подняли? Молодцы!
Иногда Андрей Викторович позволяет себе отдохнуть на скамеечке в парке. Вокруг немыми часовыми замерли ржавеющие аттракционы и огромное колесо обозрения, в кабинках которого, в вышине, еще сидят последние его пассажиры, глядящие в небо пустыми черными провалами глазниц.
Андрей Викторович блаженно потягивается на скамеечке, искоса поглядывая на своего безмолвного худощавого соседа. Театральному сторожу нравится сидеть здесь, в тени голых веток каштанов, слушая одному ему слышный шум несуществующих листьев.
— Хорошо как, — произносит Андрей Викторович блаженно и как-то печально, искоса глядя на соседа, словно приглашая его поддержать беседу. Но тот по-прежнему невежливо молчит, задорно скалясь чему-то своему.
Долго Андрей Викторович рассиживаться не привык. Он спрашивает у соседа:
— Молодой человек, который час? Половина второго? Ой-ей-ей! Поздно-то уже как! Спасибо большое, молодой человек! Приходите к нам в театр! Я там работаю, да, — в дребезжащем голосе Андрея Викторовича проскальзывает нотка гордости. — Главную роль сегодня буду исполнять, между прочим! Да.
Без дальнейших разговоров Андрей Викторович покидает своего молчаливого улыбчивого соседа и по рыжему песочку парковой дорожки направляется обратно в театр.
Вечером в старом театре на улице Петра Великого спектакль начнется, как всегда, по расписанию.
Андрей Викторович уже развесил афиши на воротах внутреннего дворика театра. Сегодня, как сообщают черные неровные буквы, выведенные на куске какой-то ткани, будет "Гамлет, принц датский".
Андрей Викторович стоит внутри театра у входа и проверяет билеты. Он очень волнуется, ведь Гамлет — это роль-мечта для любого актера, и ее нужно не сыграть — в ней нужно прожить.
Больше входящих нет. Их и не было, но Андрей Викторович все равно подгоняет одному ему видимую толпу зрителей:
— Дамы и господа! Спектакль начнется уже через несколько минут! Вы слышали звонок?
Он спешит по коридору за сцену. Спешит аккуратно, чтобы не затушить свечу, ведь даже ему, знающему театр как свои пять пальцев, сложно пробираться по нему в кромешной тьме.
За сценой Андрей Викторович ободряюще произносит:
— Ну что, ребята, пора? — и выходит на скрипящие доски сцены.
При свете расставленных вдоль нее свечей Гамлет встречается с призраком своего отца, вслух размышляет и произносит свой знаменитый первый монолог. Зрители внимательно слушают и наблюдают за происходящим перед ними. Они так увлечены действием, что даже не дышат. Только пляшущие огоньки свечей изредка отражаются и бликуют на пластиковых лицах и гладких черепах. Неверный свет выхватывает из темноты очертания зрителей на первых рядах и тут же погружает их во тьму.
Как это подходит под происходящее на сцене! Гамлет доказал себе вину короля, и вот он произносит свой второй, бессмертный монолог.
Андрей Викторович поспешно переносит от одного столба к другому скелеты Розенкранца и Гильденстерна, внимательно слушающих своего друга.
— Быть — или не быть? Вот вопрос! — с чувством восклицает Гамлет Викторович, а первый ряд в партере на секунду оказывается освещен и тут же прячется во мраке.
Офелия погибла. Поединок Гамлета и Лаэрта свершился. Королева Гертруда умирает. Король убит. Лаэрт убит, а следом за ними спокойно отходит в иной мир и беспокойный датский принц.
Зрители в восторге. Андрей Викторович счастливо кланяется безмолвному мраку. Никогда жители города, пусть и в виде скелетов, и пластиковые работяги бутиков и модных салонов — манекены, — не видали такого представления. Пусть актер местами забывал текст и путал "Гамлета" с другими пьесами — он все-таки уже немолодой, да и на его ошибки уже некому указать.
Вечером в старом театре на улице Петра Великого будет спектакль. Как всегда.
Иногда во время представлений Андрей Викторович вдруг словно просыпается. Он с ужасом осматривается и убегает за сцену, где в крохотной комнатке, в полной тьме, завернувшись в груды пыльных ветхих костюмов и обхватив руками голову, он лежит калачиком на полу, дрожит и жалобно плачет.
Но вскоре он поднимается, удивленный своим поведением, и с еще мокрыми глазами возвращается на сцену, к своим холодным безмолвным зрителям.
Ведь, как пел уже обреченный солист одной группы, которую так любил в молодости Андрей Викторович, show must go on.
