Jack

«Перестав верить в дьявола, вы не услышите Бога,

а, уверовав, можно потерять слух»

Эбигейл де Ля Фэй

Часть I.

/Дьявол в музе/

Самый безупречный выход – это выход! Не избавление, а именно принятие единственно правильного решения, да и, пожалуй, вообще единственного. Кип Телав, с которым я работаю в бюро похоронных услуг в Вилле, это чуть восточнее Парижа, повторяет эту фразу из раза в раз, заключая в ней смысл не прописных истин, которые сам же где-то находит и берет в кавычки. Если это высказывание сначала перевести на французский, затем с французского на английский, потом с английского положить на латинский и вновь на русский, получится:

«Идеальное решение – конец!»

Рождается совершенно иное дитя выстраданных букв, каждая из которых, как формула, требующая определенного решения, а в последнее время это перестали любить, и все чаще и чаще читатель требует готовых решений, не брезгуя облизывать уже готовые рамки и шаблоны пресности рифм. Почему-то именно об этом я сейчас и подумал, сидя на расшатанном стуле и глядя, как редактор единственной местной газеты, некий месьё Ферт Зут, морщился и потел, читая мои черновики. Одного взгляда достаточно, чтобы понять, что этот господин давным-давно поставил высокий забор между бизнесом и творчеством. Я понимал, что всю мою писанину он оценит не выше коврика в туалете, и уже собирался откланяться, как он положил бумаги на стол, бросил тут же очки и посмотрел на меня:

- Господин Пим! Мне сказали у Вас ко мне срочное дело. Я очень занят, но меня учили уважению, поэтому я Вас принял! И что же я вижу? Что это:

«Все чаще снятся вены на больных устах,

Лекарство от лекарств петляет на голгофе,

Все чаще я бегом стою в проклятых снах,

Мечусь размешанным в стакане кофе.

Моя звезда полярная, но счастья,

Сорвать бы эполеты с блудства объяснений,

Кровь просит стек, а нож – участия

В пере моих психостихотворений.

Кому виселица, кому – веселиться,

Видней апостолам в суфлерской будке,

А демонам по закулисьям все б дразниться

Ядами таинства в моем рассудке»

- Скажите,- продолжил он,- что еще Вы можете мне предложить?

- Только свои услуги, месьё!

- Да? – маленькие узкие глазки господина Ферта забегали,- и где же, позвольте узнать, Вы работаете?

- В бюро похоронных услуг, месьё!

Из издательства меня выгнали взашей. В самом деле, зачем этому достопочтимому джентльмену примерять на себя поэзию чуждой ему буквенной выкройки. Пастуху наплевать, какого цвета у него овцы, а я же люблю довольствоваться всякой рокировкой письменных выражений. Таким образом, я допускаю любое действие над трактовками стихотворений, поскольку даже планеты уже находят свое открытие в математических расчетах(*1), а не путем наблюдения, то почему бы не смешать цифровую политику с поэтическими формами? Например:

13,32,108,2,16,97,

3,30,6,51,5,320,

10,600,700,15,37,

314,315,19,

20,411,3,6,15,901,

15,705,16,6,217,

19,800,9,40,5,1,

13,2,16,85,513,

4,756,15,972,16,

12,25,6,35,14,315,

21,17,18,10,37,13,

314,16,8,10,800,13,

601,100,18,36,21,

12,45,35,45,517,

21,5,30,33,501,

3,605,16,900,13,48,320

Спешу оговориться, чтобы никоим образом не было и намека на криптограммы Бейла(*2), это, по сути, набор цифр, которые я постарался разместить, более или менее приблизив их к стихотворным стропам. Если внимательно и не торопясь прочитать написанное, добавив привкус выражения, высветится самое обыкновенное стихотворение в четыре четверостишия. Но я постараюсь полить эти цифры выражаемостью и добавить самодостаточности. А то есть, сказать, что здесь цифровыми рядами выложен текст, принадлежащий перу Эбигейл де Ля Фэй:

«Любовь – единственное, что не создал Бог, но к чему приложил руку дьявол!»(*3)

Таким же образом возможно и стихописание, вопрос лишь в его актуальности и права на интерес. Здесь я каждую букву подвел под порядковый номер алфавита, а поскольку их ровно тридцать три, то цифры с порядковыми номерами от тридцать четвертой и выше во внимание просто не стоит брать. И поскольку я заговорил о поэзии, а сам представил выражение, спешу немедленно исправиться:

«Любовь, не созданная богом никогда,

Множа на библии измену и разлуку,

Не может ронять искренне слез ангела,

Поскольку дьявол приложил к созданию руку»

Можно было и здесь поиграть с цифрами, что, несомненно, вызовет на порядок длиннее математический ряд, нежели в предыдущем случае, но, я хочу позволить себе вернуться к, так называемому Вавилону – переводу текста на другой язык, затем еще и еще и, наконец, вернуться на исходящий. Выше я уже продемонстрировал подобный случай искажения. Смотрите, что же получается в этом случае с первой строчкой:

«Любовь, не созданная богом никогда…»

Теперь же, макая написанное во французский, затем английский, и, наконец, в латинский, снова вытаскиваем в кириллицу и подаем горячим:

«Любовь не должна быть создана Богом…»

Позвольте заметить явно кривое зеркало, которое, к слову, миллионы ролей сыграло на сценах нашего понимания переводов библии, хрестоматийной литературы и прочего и прочего…

За такими размышлениями я не заметил, как миновал Грей парк и вышел к Майер-скверу. Дом, где меня ожидали, оставался практически в пяти минутах ходьбы. Я бы не сказал, что меня там ждет приятная атмосфера радушия, но, это моя работа. А пока еще есть время, не то чтобы поставить некую точку над всеми размышлениями, но запятая, она важна здесь, поверьте, просто необходима. Я подумал о стихотворении Э.А.По «Ворон», а точнее о последней строчке такового. Через года оно читалось сотнями языков, и через столетия его бессмертности никто не оспорит, но, упиваясь величием постановки красоты этого творения, мало кто откладывал на весы и взвешивал все таинства его сущности. Не буду никому сейчас подносить ложку, а обыденно, как и делал это выше, напишу те самые последние строки:

«…и душа моя из тени, что волнуется всегда

Не восстанет – никогда!»

Переворачиваю страницы языков, одну за другой, одну за другой, и проливаю чернила получившегося на белый лист:

«…и душе моей от духов, а они и есть мой страх

Нет места в искусстве!»

Тем временем я без труда нашел нужный мне дом, у ворот которого толпились люди в форме, какие-то еще чиновники и, по всей видимости, соседи. Атмосфера царила мрачная, но не натянутая, я, признаться, ожидал большей накаленности. До вчерашнего дня здесь проживал некий месьё Анри Ровиго, эдакий, большой человек с детским сердцем. Мы с Кипом частенько на партийку другую заглядывали вечерами в этот дом, где встречали искреннее радушие и бокал душистого вина. Анри был человеком преклонных лет, имел русские корни и во Франции оказался по политическим мотивам года три-четыре назад. Успешно открыл свое дело, время от времени переворачивая какие-то важные бумажки по векселям, нотариальной скуке и прочей нужной до гроба ерунде. Впрочем, нет, соврал, относительно гробов, этот хлеб Кип разделял со мной. Мы с ним также числились в списках приезжих, и, не найдя работу при чистых монетах, довольствовались таковым. Наш французский, признаться, сильно хромал, но, непосредственных клиентов это не беспокоило, а посредственным было наплевать. Эллис, третий и последний работник в нашем бюро, грамотно заполняла необходимые документы. Кофе она готовить не умела, и, поэтому прекрасно справлялась, оставаясь незамеченной всю вторую половину дня.

В последнее время раздражительность старины Анри все чаще и чаще бросалась в глаза, даже при том, когда, мухлюя в карты, он выигрывал, нервозность выдавала в нем болезненность внутреннего мира. Он вистовал на девятерной и, надо ж так, сукин сын – отсчитывал кон.

Ходили разные слухи, и однажды, засидевшись у него глубоко за полночь, мы опустошили запасы его винного погреба, тем самым, пополнив его речь откровениями. Как выяснилось, последние несколько месяцев кредиторы всеми правдами и неправдами, разумеется, с подачи местных властей, обложили Ровиго невозможными откупными и неприемлемыми условиями исполнения последних. Насколько мне потом стало известно, все обстояло настолько наступательно, что выверни старина Анри карманы с золотом на стол местной префектуры, это всего лишь подняло бы в цене его гроб, и только.

Анни Дево, прекрасный человек, исполненная женственности и тепла, прожила с ним около трех лет, и за все это время, с ее слов, она никогда не видела в его глазах такой дикой опустошенности и безвыходности. Ее преданность и красота души всегда рождала во мне чувства восхищения. Даже когда в последний месяц она ушла от старины Анри, я никогда не позволю себе назвать сей поступок бегством, я и сейчас чувствую ее слезы негодования и беспомощности. Ровиго стал раздражителен, много стал пить и частенько запирался в своем кабинете на двое-трое суток, игнорируя внимание Анни и все ее уговоры. Жизнь стала невыносимой, кредиторы подобно собакам кусали за пятки, оставляя мнимую свободу размерами натянутости поводка, который местные власти спускали день ото дня все длиннее и длиннее.

И вот сегодня на рассвете, зайдя в наше бюро, я от Кипа узнал о кончине старины Анри. Он почти заканчивал комплектовать катафалк, на ходу отдавая распоряжения Эллис о предстоящих сметах и трафаретах для эпитафии. Но так как на сегодняшнее утро мне была назначена встреча в издательстве, решено было, Телав отправится один, а я же, после аудиенции с редактором, подойду позже.

На улице моросило, и, подойдя к дому старины Анри, я заметил, зеваки успели настолько намесить сапогами грязь, что я стал, было, побаиваться, как бы не перевернулся катафалк с гробом. Неужели это и есть те стервятники, что уже успели слететься на свежий кусок своей доли. Я заметил на некоторых лицах легкие кивания приветствия, но, уверяю, здороваться не было ни малейшего желания. Еще кто-то говорит, что в такую погоду зеленые мухи не летают!

- Проходи в дом быстрее, дел предстоит слишком много,- я даже не заметил Кипа, который взял меня под локоть и повел внутрь.

- Анни здесь?- Телав, словно пьяного, применив всю свою силу, за руку втащил меня в дом.

- Я ее не видел. Как прошла встреча? Что сказал редактор? – такое ощущение, что Кип спрашивал это так, невзначай, как будто вскользь. Я и не стал ему расписывать детали нашего разговора, и так же, как будто вскользь, произнес:

- Это чистоплотный в созидании человек! Такое ощущение, что он даже в туалет ходит яблоками!

Я так и думал, Телав меня и не слушал. Мы прошли по знакомому мне коридору, поднялись по лестнице на второй этаж и зашли в комнату. Это был личный кабинет старины Анри, здесь мы играли в карты, здесь восхищались его самодельным вином, здесь он даже стихи писал.

- Здесь он и умер, - сказал Кип, подойдя к письменному столу,- прямо за этим столом его и нашли.

В комнате еще находилось несколько человек, они что-то смотрели, входили, выходили, шептались, что-то писали в своих блокнотиках, и, время от времени, несколько холодно, посматривали то на меня, то на Кипа.

- Где же сам покойный? – зная, что какое то время ничего нельзя трогать, я по делу удивился. В то же время все присутствующие замерли, и, я бы сказал, обнадеживающе посмотрели на моего коллегу.

- Месьё Телав, мы закончили. Приступайте к своим обязанностям, и, прошу Вас, не затягивайте с похоронами! Все необходимые документы будут готовы в течение часа, справьтесь о них у нашего префекта,- с этими словами, по-видимому, главный маэстро этой филармонии, слегка кивнул, и вся свита покинула комнату.

- Кип, не мучайся, можно не французским, русским языком мне объясни, что происходит? – я даже не посмотрел на него, все так же, вскользь, выдавил из себя.

- Сядь! Все очень плохо. Нет, не плохо, не знаю как! Значит так, Анри отнесли в катафалк, он уже там. Далее. Когда я зашел в комнату, месьё Ровиго действительно сидел за столом и действительно был мертв. Сильвия была обеспокоена, что хозяин не выходит из кабинета третий день, и позвала плотника. Вскрыв дверь, они так же застали Анри мертвым за своим письменным столом. Фельдшер подписал кровоизлияние в мозг, вот и все. Двери и окна заперты изнутри комнаты, следовательно, убийство исключено. Да и по существу,- он встал со стула, подошел к окну, и стал наблюдать, как во дворе разгоняли толпу посторонних зевак,- по существу, друг мой, это для него единственный выход! Помнишь, самый безупречный выход – это выход! Не задерживайся, пожалуйста, я буду ждать тебя во дворе.

Мне было жаль старину Анри, ему не пятьдесят восемь, и, я уверен, своего Робинзона он бы еще успел написать(*4). Я стал бродить по комнате, перелистывая воспоминания наших вечерних встреч. Вот кресло, которое я сам ему притащил, вот не початая колода карт, которую мы берегли на нашу коронную игру по высоким ставкам. Здесь все дышало вчерашней жизнью. Я подошел к его столу ближе, на нем как всегда царствовал беспорядок. Лежали книги по астрономии, тома каких-то писателей. И зачем ему эта астрономия? Какой то пузырек, на котором чернилами написано «19», я даже не видел раньше у него такого. Конверты, листочки, заметки, бумажки…Я потянул за край один из конвертов, мне было любопытно, кому он мог писать? Он никогда ни о чем подобном не говорил. На конверте его рукой было выведено:

«TESTAMENT»

Завещание. Странно, что давешние господа не обратили на него внимания. Хотя, если они и искали, то совершенно другое, нежели писание разорившегося старца. Я извлек содержимое, и, почему-то сразу же улыбнулся. Ну конечно, старина Анри и траур обратил в пафос! Там было три листка, первый, как я понял, титульный, на втором и на третьем стихи, несколько четверостиший. Я бегло ознакомился с текстом, покрутил в руках еще раз эти листки, но, на ум мне ничего не пришло, меня сбил с толку крик Телава, он торопил с выходом. Я уложил все обратно и спрятал за пазуху, по крайней мере, думаю, Анни это будет интересно.

Анни это не было интересно, как мне показалось, она даже до конца не дочитала сочинения покойного, думаю, ей, в данный момент было не до стихов. Не прошло и суток после похорон, как местный совет постановил изъятие усадьбы Анри Ровиго как возможность погашения липовых долгов. Мы с Кипом сидели за поминальным столом и вкупе с трапезой глотали мысли нашей беспомощности.

- Разреши мне взглянуть на это завещание,- мой друг отставил столовые приборы и посмотрел на меня.

Получив конверт, Кип встал из-за стола, извлек содержимое и подошел к трюмо, поближе к свечам. Так же как и я, он разложил их в порядке очередности:

ЛИСТ I:

I X Н А К Р А

ЛИСТ II:

***

В самой зеленой из наших долин,

Где обиталище духов добра,

Некогда замок стоял властелин,

Кажется, высился только вчера.

Там он вздымался, где Ум молодой

Был самодержцем своим.

Нет, никогда над такой красотой

Не раскрывал своих крыл Серафим!

***

Единственная с женским именем среди семи своих сестер,

Свидетельница лжи и гибели – как белый парус черный стер,

Как поцелуй змеи не внемлет царской красоте! Иль просто яд? То тайна!

Иль как сорок тысяч братьев не уберегли утопленницы лик печальный.

***

Библиотекой вечных снов здесь книги сыплются дорожкой,

У каждой свой рассказ и кров, у каждой здесь своя обложка,

Или…

Или…

Иль же упавших карт колода на много, много, много лет,

В кой среди дам и королей английской картой спит валет.

ЛИСТ III:

***

В звере спя, Мерах и Дубхе, мнимой нитью целя вдаль,

Перемешают апрель, август, перемешают май, февраль,

Храня Создателем обет, спокон веков один ответ:

Ра, никогда на город сей, не сможет ровно вылить свет.

***

И в ассирийской пресной розе, четвероцветье лепестков,

Минуя черный и зеленый, отмерю в миллион шагов,

Я время вылью в расстоянье, в одиннадцатый век пройти

Четырехстами миль скитанья - явиться к «изгороди».

Кип закончил чтение, но не переставал внимательно рассматривать каждый лист, мои же мысли окончательно расползлись червями по разным яблокам. Он, все еще изучая изложенное, несколько раз прошелся по комнате, остановился у окна, что-то еще новое для себя усмотрев, то подносил текст ближе к глазам, то удалял, и, наконец, видимо исчерпав свой интерес, сложил листки прежними изгибами в конверт и спрятал в свой карман:

- Я, надеюсь, вы позволите мне не надолго оставить это при себе?

- Что же так привлекло Ваше внимание к этим стихам, друг мой? Мне показалась здесь явная потеря связи и смысла, так сказать церемония некоего хаоса,- я посмотрел на Анни в надежде на поддержку разговора, но нашел ее отрешенной от какого-либо диалога.

- Текст везде написан ровным наклоном, за исключением одного лишь четверостишия, в котором упоминается некий валет. Вы не обратили внимания, но оно единственное исполнено быстрым, я бы сказал, беглым письмом, в спешке! Это странно еще и потому, что оно находится почти в середине всего изложения, а не в конце. Далее, как Вы заметили, стих поделен на пять почти одинаковых, если можно так выразиться, куплетов. Все они были написаны в разное время, то есть, я хочу сказать, месье Ровиго не за один раз выложил свои мысли на бумагу. Об этом говорит тот факт, что, во-первых, первый и третий стих написаны одним пером, остальные другим, это неоспоримо и заметно при более близком взгляде на текст, поскольку у первого пера существует явный дефект – оно мажет все фигурные выносы букв в левую сторону. Во-вторых, сами чернила, видимо они заканчивались, и их меняли, причем несколько раз. Это также заметно при близком рассмотрении. Вот это-то меня и удивляет, друг мой, скажите, зачем переписывать начисто стих в несколько подходов? И, наконец, еще одно, уверен, не последнее. Объясните мне, зачем старик исполняет свое завещание, пусть даже таким странным способом, но на русском языке, прекрасно при этом, понимая, что таковым Анни не владеет? Но, и также прекрасно зная, что на нем разговариваем мы с Вами, Пим! Меня удивляет, что я один это заметил!

Часть II.

/Муза в дьяволе/

На следующее утро бюро похоронных услуг явилось конечной точкой моего прекрасного настроения. От Эллис я узнал, что Кип уже был здесь сегодня, попрощался и сказал, что не надолго вынужден уехать по весьма скорому и неотложному делу. В кабинете, открыв наш сейф, я понял, что ему чуждо путешествие налегке, поэтому он прихватил значительную сумму наших сбережений.

Спустя две недели его отсутствия, мне пришло извещение, в котором он просил поправить его финансовые трудности нескромным переводом энной суммы в Италию, на его имя. Из текстовых дополнений было, что-то вроде как, скоро увидимся. Я был вне себя, поскольку терпеть не мог неопределенностей и полусырое кофе, которое готовила Эллис, но, к сожалению, приходилось мириться и с одним, и с другим.

Просыпаясь, каждое утро, я переставлял местами числитель и знаменатель, время и бесконечность, это уравнение всегда приходило к единому произведению, моему терпению. Я как кошку гладил одно, второе и третье в ожидании того самого одного и третьего, второе – нет, бесконечность пусть уж объявится как-нибудь сама собой.

Сам собой объявился Кип. Это произошло спустя месяц, или даже больше, после его внезапного исчезновения, однако, сюрприз с его появлением, достоин оперной сцены подмостков. Его исчезновение-пролог ни коим образом не проигрывало появлению-эпилогу, напротив, удвоило билетные цены наших удивлений.

На сороковой день поминания старины Анри, я и Эллис дождались подачи чая к столу глубоко за полночь, Анни то и дело уговаривала разделить с ней еще и еще час другой траурного одиночества. Сильвия уже принимала со стола посуду, как все мы услышали подъезжающую к усадьбе карету, после чего, практически сразу в парадной послышались многочисленные шаги, смазанные не то ирландскими, не то итальянскими ругательными наречиями. По праву говоря, я уже мерил взглядом комнату на предмет обнаружения тяжелого оборонительного диалога с непрошенными гостями, наткнулся на кочергу возле камина, коей и вооружился. Дверь распахнулась, и первое, что мы увидели, это как четверо здоровенных джентльмена пытаются занести к нам в комнату грязный, и по видимому, далеко не новый гроб. Даже я, работая в плотную с обстоятельствами зреть ежедневно подобное, в данном случае уронил кочергу на пол, и, кстати говоря, звоном которой оградил и без того пугливую Эллис от возможного обморока.

- Примите наши соболезнования, мадам, - с этими словами они поставили гроб на прекрасно исполненный кружевами ковер и, к моему удивлению, не смутились ни на минуту о последствиях чистки совсем не дешевого паласа. В этот момент вслед за ними в дверях появился Кип, такой же грязный как гроб, и, к слову, такой же молчаливый. Он порылся в своем сюртуке, отзвенел тому, что раскланивался, несколько монет, похлопал по плечу и, проводив непрошенных нами гостей взглядом, захлопнул дверь. Практически сразу мы услышали фырканье усталых лошадей и уезжающую повозку, а Кип, как ни в чем не бывало, словно отъезжал на квартал за очередным бочонком вина, прошелся по комнате, положил мокрую шляпу на камин, сел на стул и уставился на всех нас усталыми глазами:

- Доброй всем ночи! Я знал, что смогу застать всех вас именно здесь, но, к сожалению, я не успевал к завтраку!

Он пользовался нашим удивлением, и, поймав взгляды не на себе, а на том, что все мы, как один, рассматриваем гроб, продолжил:

- A la table, messieurs, fonte d'or! (*5)

- Простите, Кип, как Вы себя чувствуете? Думаю, у нас не мало причин для беспокойства, Вы не находите? – не выдержал я.

Он встал со стула, подошел к гробу, еще раз обернулся к нам (мне даже удалось поймать его скрытую улыбку), выпрямился и, со всей оставшейся у него силы, ударил в бок крышки каблуком. Мы охнули, а крышка, мусоря осколками боковых креплений, поддалась натиску и со скрежетом отлетела в сторону. Невыносимый запах разлагающейся плоти начал перемешиваться с запахом так и не убранного со стола Сильвией душистого чая, а наше удивление перерастало в опасения за здоровье друга. Рассеялось негодование, и даже запах, как мне показалось, уж слишком быстро утекал через дымоход камина, но наше удивление? Оно обращалось в немедленно требующие объяснения – гроб буквально до верху был забит монетами и, видимо, дорогой коллекционной утварью и сервизами. Я посмотрел на Эллис – вот когда в самую пору терять сознание!

- Дорогая Анни, я думаю, именно этого ожидал месьё Анри от меня и моего друга, господина Пима, по отношению к несправедливости в Ваш адрес! Друг мой, - Кип перевел взгляд на меня, взгляд, исполненный гордости и требующий уважения, - это и есть то самое завещание старины Анри! То самое, исполненное на трех листах, которых мы с Вами никак не могли закрепить в эталоны обыденных слов, слетающих с уст такого же обыденного джентльмена!

Телав подошел к столу, наполнил бокал столовым вином, словно в центр сцены, передвинул кресло и расположился в нем, закинув ногу на ногу:

- В тот день, когда я получил из Ваших рук это странное завещание, мне не давало покоя некое ощущение того, что каждое четверостишие, каждая строка хранят в себе таинство, эдакое притворство простого сочинения. Насколько Вы помните, Пим, в день смерти Анри Ровиго обстоятельность наших дел закончилась довольно рано, поэтому, как только я пришел домой, немедленно приступил к анализу этих таинственных стихотворений.

Первая же разгадка была найдена практически сразу! Вы не представляете себе, насколько она доставила радость, настолько же и насторожила меня. Когда я совсем было, отчаялся, я подошел к окну, не помню уже даже зачем, но, дело не в этом, а в том, что я увидел в стекле отражение листка, что держал в руках, - при этих словах Кип достал из кармана изрядно помятые листки и развернул их,- вот оно, то самое завещание. Если помните, заголовок звучит так:

«I X Н А К Р А»

Кип продолжал:

- При зеркальном отражении этого написания вырисовывается довольно ясное выражение:

«А Р К А Н XI»

Я сказал, что меня и обрадовал и одновременно насторожил сей факт открытия первой из строк, это так! Дело в том, что если старина Анри и последующие строчки скрывает за такими стенами, будет довольно трудно их пройти, если вообще возможно. Позже я ни раз возвращался к своим опасениям. Но это позже.

Ну, а пока давайте вернемся к нашему началу. АРКАН. Это, своего рода, две группы, на которые делится колода карт Таро – так называемые младшие и старшие арканы. Мне, признаться, из всех видов таких колод приходилось держать в руках лишь таро Райдера – Уэйта (*6). И в ней аркан с порядковым номером одиннадцать соответствует иконографии…, какой бы Вы думали?

«СПРАВЕДЛИВОСТЬ»

Стоит ли упоминать о том, насколько она уместна в случае с нашим другом? Но, как это не парадоксально, именно здесь старина Анри склоняется отнюдь не к этому. Хотя, может это именно тот случай, когда одно и другое вкупе. В данном случае, передумав многие варианты, я понял, что непременно, рано или поздно, Анри должен подводить к территориальности, а не к крикам отчаяния и беспомощности. Аркан, это составляющая, это часть, а целое – это Таро. Что можно выжать из этих четырех букв?

- Что-то припоминаю про растение,- вмешался я, - и, если не ошибаюсь, есть такое имя, где-то в Азии, но, могу и ошибаться.

- Все правильно, друг мой, все так и есть. Но, я хочу так же пополнить Ваши географические познания, - Кип пригубил из своего бокала и вновь окинул всех нас своим уставшим взглядом, - такое название носит река в Италии. Давайте пока возьмем это за память и перейдем к следующему шагу, а то есть, непосредственно к стихам. Первое у нас на очереди следующее, - Он вновь развернул листок и произнес вслух:

В самой зеленой из наших долин,

Где обиталище духов добра,

Некогда замок стоял властелин,

Кажется, высился только вчера.

Там он вздымался, где Ум молодой

Был самодержцем своим.

Нет, никогда над такой красотой

Не раскрывал своих крыл Серафим!

- Друзья, и в первую очередь Вы, мой друг, равно как и я, просто обязаны были узреть в этих строчках перо великого писателя! Это фрагмент сочинения Эдгара По из «Заколдованного замка». Вот! Именно это меня смущало, несколько раз перечитывая, меня не покидала мысль, что я цепляюсь взглядом за что-то знакомое, но что, никак не мог понять. И, наконец, я нашел. Но что это дало? Если и в самом деле речь идет о замке, то смысл его нахождения неясен. Мне пришлось даже крутить строчками, примеряя допустимые значения как знамения на шестикрылом ангеле(*7). Ничего не вставало воедино в один ряд, ничего не связывалось. Тогда, я решил, как и в предыдущем случае, отталкиваться не от части, какой в данном случае, является данный стих, а от целого, каковым является автор. И, о да! Мы держали в уме – Таро, река в Италии, насколько вы помните. Знаете ли вы, какое название носит один из ее притоков?

- Господи, Кип, я даже начинаю путаться, - наконец вмешалась Анни, - на мой взгляд, все это неоднозначно сложно.

- Так и есть, мадам, и все же, простите за сарказм, я позволю заметить, гроб с золотом, тем не менее, находится здесь!

- Месье Телав, в самом деле, - умоляюще тихим голосом просила Сильвия, - вот так вот, сразу, тяжело собраться с мыслями, прошу Вас, продолжайте!

- Да, конечно. Итак! Когда я перебрал возможные варианты, почему-то вспомнил Анри, то самое утро, когда я стоял у него в кабинете в день его смерти, смотрел на покойного, который так и оставил последний выдох жизни прямо за своим столом. Мое удивление вызвали справочники по географии и астрономии, они лежали поверх остальных бумаг и прочего канцелярского мусора рядом с ним, тут же по правую руку. Раньше как-то не приходилось замечать за Ровиго подобного увлечения. Диагноз, как Вы говорите, Пим, прост, Анри не иначе использовал эту литературу с определенной целью получения неких нужных знаний. Не буду больше испытывать ваше терпение. Как мы уже говорили, на заметке у нас была река – Таро. Процитированный стих написан Эдгаром По. Друзья, приток реки Таро носит название – По! Я думаю, именно это и искал в географическом справочнике старина Анри. Далее, у нас начала вырисовываться вполне территориальная картина – страна Италия, далее река Таро, и, наконец, ее приток – По, - Кип поднялся с кресла, подошел к столу, наполнил свой бокал вином, и развернулся непосредственно в мою сторону, - я думаю, дорогой мой друг, Вас уже не столь переполняет обида за мое внезапное исчезновение? Это сейчас я так просто и буквально по пальцам вам раскрываю смысл таинственных строк, но поверьте, в тот вечер, а точнее уже глубокой ночью, как только я понял, что корабль загадок дает течь, мною обуздало желание немедля отправиться на поиски этого самого завещания. С восходом солнца я пришел к нам в контору, взял необходимую сумму денег, и тот час отправился в Италию.

- Я уже и не знал, что мне думать, - без тени обиды я поднялся и дружески похлопал Телава по плечу.

- Спасибо, Пим, спасибо.

- Месье Кип, прошу Вас, продолжайте, - вновь попросила Сильвия, и так, между прочим, подставила ближе к рассказчику тарелку с холодной телятиной. Я и сам стал замечать, прикладываясь к вину, Телав начинал немного хмелеть, и закуска как нельзя сейчас кстати.

- В дороге я не выпускал из рук это, так называемое, завещание, чем, видимо, сильно удивлял попутчиков. Судите сами, несколько часов к ряду человек пялится на одни и те же бумажки. Каждое открытие мне давалось как бой против сильно вооруженной крепости, но, тем самым слаще праздновалась победа. Вскоре пал и следующий бастион, и, как позже выяснилось, то был замок из песка. Но, об этом позже. Итак! К следующему стиху я вернулся там же, в дороге, чтобы хоть как-то предопределить мой дальнейший путь.

Единственная с женским именем среди семи своих сестер,

Свидетельница лжи и гибели – как белый парус черный стер,

Как поцелуй змеи не внемлет царской красоте! Иль просто яд? То тайна!

Иль как сорок тысяч братьев не уберегли утопленницы лик печальный.

Без всякого сомнения, этот стих написал сам Анри. Глобального смысла я в нем не уловил, но чувствовал, такой разброс безыменных персонажей по разным сторонам моего сознательного понимания вообще чего-либо – неспроста. Неужели Ровиго действительно спутался с математикой или сторонними криптографическими теориями? Мне не хотелось в это верить, но надо было с чего-то начинать. Мои первые два способа я отмел сразу, видимо старина Анри решил ими и ограничиться, и высыпал новые кубики, но они не складывались.

Я взял себя в руки и в сотый раз начал искать ключи примитивным способом. То есть, решил взять сначала первые буквы каждого предложения:

«Е, С, К, И»

Что нам это дает? Пока ровным счетом ничего. Тогда я переписал их латиницей:

«E, S, K, I»

Что же теперь получается? Точно такой же набор букв. Но, если со всем педантством наступить на пятки грамматике, придется исправить ошибку, она здесь в первой букве. Что ж, придется неукоснительно придерживаться правила движения. Буква «Е» в данном случае не является составной слова, а значит, в латинском произносится как «Э». Это меняет все! Переписываем заново с указанным исправлением:

«A, S, K, I»

И что мы видим теперь? А теперь уберем запятые, и слово разобьем на два:

«Ask i»

Вы не представляете моей радости, какую я испытал, когда и эта крепость пала! Выражение «Ask i» в переводе с латинского означает «Спроси меня». Быть может, это напускало еще больше тумана, но я уже готов был открывать шампанское и петь песни! Разве я мог предположить тогда, как коварно судьба прятала мое везение в своих руках. Тем временем, Италию уже почти было видно из окна моего поезда, и срочно нужно было пробираться дальше по неровностям каждого стихотворения. По канонам здравого смысла, при себе в карманах я уже должен как минимум носить хотя бы название города, которое ну никак не подгонишь под выражение «Спроси меня». Кого спросить? Покойника? Анри Ровиго? Стоп! Вот тут я не на шутку был практически опьянен удачей! Я сам к этому пришел, и сам же не верил своему успеху! Конечно! Да! Я готов был расцеловать старика Анри! Анри Ровиго! «Спроси меня», то есть, спроси автора, месье Ровиго. Ах, старина Анри, старина Анри – РОВИГО! Это не только, как я ошибочно всегда думал, фамилия моего друга, нет, точно такое же название, буква в букву, имеет и город, который расположен, как бы вы думали, друзья, где? Да! На берегу реки По!

- Господи, Кип, - не смолчала Анни, - у меня нет слов!

- В самом деле, друг мой, мое удивление не меньше остальных, - поддержал я, - это больше, чем аплодисменты!

- Не спешите, друзья, - Телав подошел к столу и вновь наполнил свой бокал, только в этот раз он подлил Анни и мне, - последующие слова прозвучат как заявление. Я и в самом деле, по приезду в Ровиго не смог скрыть такой радости, и в первый же вечер отметил это событие в одном из местных бистро. Но, надо признать, именно на этом все и закончилось. Что-то никак не получалось с дальнейшими построениями выходов. Следующее четверостишие меня буквально загоняло в угол:

Библиотекой вечных снов здесь книги сыплются дорожкой,

У каждой свой рассказ и кров, у каждой здесь своя обложка,

Или…

Или…

Иль же упавших карт колода на много, много, много лет,

В кой среди дам и королей английской картой спит валет.

- Миллион мыслей бродили у меня в голове, но ни одна не цеплялась за другую. Я понимал, что в первых двух строчках идет речь о кладбище. Здесь Анри сравнивает его с библиотекой, и в чем-то он прав, такая же тишина, могилы, подобно книгам лежат на своих местах. Как правильно он заметил, у каждой могилы, как и у каждой книги, своя обложка, свой рассказ, своя история, так же, какая-то полностью прочитана, а иная лежит с недописанными страницами, то есть рано умерший человек. Надеюсь, вы понимаете меня. Но вот дальше, опять карты и какой-то валет, причем английский, запутали меня основательно. Мне пришлось целую неделю провести безрезультатно в Ровиго, пока, наконец, снова и снова перечитывая завещания, я не понял – вся проделанная работа абсолютно бездарна! Более того, все домыслы, что я приводил ранее – СОВПАДЕНИЯ, и только. Хотя, надо признать, сначала мне не верилось в то, что разгадки белым снегом ложатся на мое сознание – гладко и ровно, теперь же, я не мог поверить в эти так называемые СОВПАДЕНИЯ. Мне не хочется произносить несколько обидные слова, но в этих неудачах повинны Вы, мой друг!

- Как же так? – от негодования я встал со стула и оглядел присутствующих Анни и Сильвию глазами побитой кошки.

- Пим, простите мне подобную бестактность, я не совсем правильно обозначил мысли. Дело в том, что когда конверт со стихами находился еще у Вас, невольно, извлекая эти самые три листка, за неоднократным чтением и перекладываниями, был просто-напросто нарушен порядок, нумерация. И когда конверт попал ко мне, я принял хронологию его написания в том виде, в каком и получил. Одним словом, первый лист так и остается первым, титульным, а вот второй и третий перепутаны местами.

- Кип, на улице уже светает, Вы не откажете в ночлеге? – заботливо вмешалась Анни,- Сильвия постелет Вам с Пимом в зале, а за завтраком, я думаю, у нас будет время узнать продолжение.

Часть III.

/Муза дьявола/

Самовозгорание нашего интереса к вечерним событиям возникло на следующее же утро, за завтраком. Сильвия, как обычно, подала на стол чай, легкие салаты и с разрешения Анни села вместе с нами. Аппетита не было. Все мы смотрели, как Кип стучит по тарелке вилкой, словно прилагая последние усилия, чтобы заключить убегающий помидор под влияние своей охоты. Насилие над овощем становилось неизбежным, и я первый из присутствующих проявил благородство и пригласил Телава к диалогу:

- Скажите, Кип, вчера один из тех людей, что тащил гроб, принес свои соболезнования Анни, ведь так? Вы поделились и с ними своей историей?

Телав отложил приборы на тарелку:

- Мадам Дево единственная, кто из присутствующих носит траур, а поскольку эти люди вчера вносили не рождественского зайца, а гроб, выводы напрашиваются сами собой. И потом, - он вытер салфеткой рот, давая понять, что трапеза окончена, положил ее на скатерть и продолжил, - неужели Вы думаете, Пим, мой дорогой друг, если бы эти бродяги, которых я нанял помочь мне с доставкой, знали о том, что и в самом деле находится в гробу, уверяю Вас, в лучшем случае, Вы бы увидели меня в том же самом гробу. Меня просто-напросто убили бы.

- Кип, как Вы полагаете, почему Анри сам не воспользовался этим золотом? Мне кажется, в его положении оно многое бы поставило на свои места. Или же он не успел разгадать это письмо? - в голосе Анни и сейчас слышались ноты отчаяния.

- Я уверен, что он даже стоял около золота, а письмо, несомненно, дело рук и творчества самого Ровиго. Видите ли, как Вы сами подметили – в его положении, было уже поздно, и достань он деньги, думаю, местные чиновники уличили бы его в во