Практика моя в Баргузинском леспромхозе началась с грандиозной пьянки, а продолжилась ломовой работой на лесоповале. В недоброе утро тракторист Филиппенко слишком резко дернул счокерованные хлысты, и одна из вершин оторвалась. Выпущенный, точно из тугого лука, обрубок дерева метровой длины угодил мне прямо в голову. Очнулся я уже в вахтовом вагончике. О работе в таком состоянии не было и речи, но и лишний иждивенец в тайге никому не нужен. С ближайшим лесовозом меня спровадили в Лебяжье. Именно там, в домике старухи Максимовны, у которой я снимал угол, произошла самая странная встреча в моей жизни.
Первый день вынужденного отдыха я просто отлеживался, пытаясь глядеть в окно, за которым набирала силу весна. Но весна перед моими глазами расплывалась – сотрясение мозга давало о себе знать. А наутро второго дня Максимовна, не в силах смотреть на мои мучения, отправилась за знахаркой (к доктору идти было нельзя: травма на производстве – со всех премию снимут, а я все же не совсем пропащий эгоист). Вернулась через два часа изрядно навеселе и сказала, что скоро Ведьма будет. Она называла ее Ведьмой, а настоящего имени не упоминала.
В обед, когда я пытался выпить хотя бы бульончик, который мне сварила хозяйка, дверь избы неожиданно растворилась. Даже Максимовна, которая прожила в этом доме все свои 80 с лишним лет, проходя в сенях, что-нибудь задевала, громыхала сапогами, ведрами, роняла коромысло с гвоздя. А тут, будто ветром дверь распахнуло. Через порог из темноты сеней шагнула женщина. Максимовна, как увидала ее, сразу же засобиралась в сельпо – суетливо похватала авоськи, тертый кошель и пулей вылетела на улицу.
Прошло почти тридцать лет с тех пор, как я познакомился с Ведьмой, но описать ее не могу до сих пор. Помню хорошо только руки – узкие, твердые ладони, чрезвычайно длинные пальцы. Волосы, скорее светлого, нежели темного, оттенка, были собраны в узел на затылке. В маленькие, чуть заостренные вверх и прижатые уши, были вдеты огромные серьги с простенькими камнями серовато-зеленого цвета. И зубы, исключительно белые зубы, которые могли бы стать эталоном для любого стоматолога. А вот глаза ее были неопределенного цвета: при разном освещении и при различном настроении их обладательницы они меняли и цвет, и даже разрез...
- Вставай, вставай, - вместо приветствия сказала Ведьма. В голове моей, где смешалось все, не хуже, чем в доме Облонских, что-то сдвинулось от ее голоса. Будто резче стали очертания видимых предметов, остановилось кружение, ушла настойчивая тошнота.
- Иди сюда, - позвала она меня к столу, с которого вмиг исчезло все – посуда, газеты, пустые бутылки. – Присядь.
Расшатанный табурет подо мной со страхом скрипнул и затих.
- Смотри на меня.
- А куда ж мне еще смотреть? – пытался я разговаривать (сутки до этого молчал, потому что каждое слово из меня выходило через силу).
Рука ее легла на мой лоб, проворно пошла вверх, вдруг пальцы сжали мои вихры в один комок, и дернули, что есть силы, назад. Голова моя откинулась, как крышка у кофейника, а сам я, не удержавшись, полетел на пол. Сил сопротивляться не было. Впрочем, вместе с рывком я от боли потерял сознание, и свое падение не ощутил.
В себя, как мне показалось, пришел почти сразу, только странным казалось то, что за мутными стеклами окон уже стемнело. Голова была замотана полотенцем, а рядом чей-то голос шептал в мое ухо абсолютную абракадабру, из которой я смог уловить лишь несколько знакомых слов. Я узнал этот голос: глубокий, волнующий, чистый и одновременно порочный, пробирающий мое только начинающее мужать нутро, насквозь. Это был голос Ведьмы.
- Как ты, Паня? – спросила она вдруг, прервав свой речитатив.
- Нормально, - неожиданно для себя ответил я абсолютно здоровым голосом.
- Смотрю на тебя, дурачка, и думаю – чего он в тайге забыл? - вновь обволокла меня своим магическим шепотом Ведьма.
– Не место тебе здесь. Совсем не место. Я тебя в первый день приметила. Когда ты в чумном доме (так она клуб называла, как я выяснил позднее) в драку полез. Нельзя тебе здесь быть. Далеко отсюда твое место. Жаль, я б тебя себе оставила (Я еще подумал – «как про зубную щетку говорит, надо же»). Ну, ничего, я с тобой останусь.
Старенькое одеяло, латанное-перелатанное, мягко упало на пол. Ведьма одним движением оказалась рядом со мной на кровати. Что удивительно, в первую свою ночевку в доме Максимовны, я мучился от скрипа кровати – старинное изделие, украшенное шишечками, ажурной решеткой в изголовье, стонало при каждом моем движении. А теперь, когда Ведьма легла, кровать не рискнула даже слегка пискнуть.
- Я тебе подарю одну ночь, Панечка. Но ты ее всю жизнь будешь помнить. Ты будешь забывать многих женщин, некоторых запоминать, но меня не сотрешь, - шептала она в мое ухо. И я чувствовал, как ее слова по отдельности входят в меня, и, как живые, самостоятельные существа расходятся по всему телу – наливались силой от них руки, крепли ноги, напрягся живот... Я не помню хорошо, что было дальше. Не я владел ею. Она кружила меня в жарком любовном танце. А во всем теле моем ходуном ходили, приплясывали слова: «Не сотрешь!», «Не забудешь», «Мой, ты только мой!».
Утро впрыгнуло в окно так же неожиданно, как накануне наступил вечер.
- Мне пора, - сказала Ведьма, поднимаясь с кровати. И опять я не услышал ни звука от ложа, где мы только что предавались любви.
- А… - начал, было, я.
- Нет. Довольно. Её я оставлю себе, - она провела своей удивительной рукой по животу. Потом вдруг показала свои ослепительные зубы:
- Мы еще с тобой не раз увидимся, Паня, но позже. Мне пора, – повторила она.
Ведьма ушла, не оставив после себя ни запахов, ни единого волоска на подушке. Чувствовал я себя абсолютно здоровым. И уснул мгновенно. Во сне Ведьма гладила меня по щеке и тихо пела песню на очень знакомом, но непонятном языке. Проспал я сутки. Максимиха, хлопотавшая у печи, увидав, как я встаю с кровати, цыкнула:
- Прикройся, срамник! Только тут я увидал, что спал абсолютно голым.
- Бабушка, а как мне Ведьму найти? – одеваясь за ситцевой занавеской, спросил я хозяйку.
- Тебе по делу, али почем зря покалякать? – отозвалась из пода бабка.
- Ну ... – неуверенно протянул я.
- Ты б, милой, лишний раз с ней не встречался. Я ж грех на душу ради тебя взяла. Жалко мне тебя было, дурня. – И строим голосом добавила:
- Не балуй! К ней попросту в гости не ходят.
За те три месяца, что я проработал в леспромхозе, лишь однажды удалось увидать Ведьму – из окна автобуса, который увозил меня в Усть-Баргузин. Она стояла стройная, прямая и невероятно красивая у магазина, и смотрела на меня. Автобус фыркнул, плюнул струей дыма в вечность, и за облаком дыма исчезла Ведьма. Я ехал домой.
Через два месяца я ушел служить в армию, после демобилизации женился. Переехал жить в Нижний Новгород. Случайное знакомство с красивой, интересной женщиной, заставило меня изменить жене. Сославшись на дела за городом, я поцеловал жену и уехал к любовнице. Много смеялись, пили вино, Анна (так звали мою новую подругу) старалась показать себя с лучшей стороны. Когда же, разгоряченные вином и ласками, мы оказались на диване, я вдруг почувствовал, что нахожусь не здесь, не в Канавино, а где-то далеко, за тысячи километров, а оседлавшая меня женщина – вовсе не милая Анечка, а кто-то другой.
В ухо мне полились слова, произносимые голосом, который заставлял меня вздрагивать от восторга, от нахлынувших вдруг чувств:-
- Панечка, ты узнал меня? Соскучилась по тебе. Дай, думаю, навещу моего дурного воробья перелетного. Видишь, как я тебя люблю? А ты меня не забыл? Я открыл глаза и увидел лицо Ведьмы, узнал ее губы, ее прямой греческий нос, и непередаваемой глубины взгляд:
- Вижу – узнал. Узнал. Не забыл. И мы тебя не забыли, милой.
- Кто – «мы»? – спрашивал я.
- «Мы» - это мы. Я и твой подарок».
- Я же ничего ...
- Дурачок ты, дурачок. Опять ты не там живешь. Не здесь твое место. Ладно, побалуй покуда. Я после тебя туда выгоню, где тебе надлежит быть. И не пей много, а то плохо будет. После этих слов женщина, с которой я был, вдруг вскричала голосом Ани:
- Боже, о как мне..., - и без памяти рухнула на меня, ударив лбом мне по носу.
Я долго возился в ванной, пытаясь остановить кровь из носа. Наконец, вернулся в комнату. Аня уже была одета. Она смотрела на меня шальными глазами:
- Паша, что это было? Я чуть не умерла. Даже не могу сказать, что я почувствовала – страшное удовольствие или страшный испуг. И мне показалось, что меня кто-то вытолкнул из моего же тела, и я со стороны видела, как ты занимаешься любовью с другой женщиной. Я сошла с ума?
- Нет, Анечка, что ты, просто тебе приснился дурной сон, и вина мы выпили много. Мне тоже, Бог знает что, привиделось, - успокоил я Анну. Однако ночевать у Анны я не остался.
Еще через несколько лет судьба зашвырнула меня в Москву. Ведьма являлась ко мне еще несколько раз. И всегда она приходила тогда, когда я оставался наедине с теми женщинами, отношения с которыми у меня только-только начинались. Однажды я рискнул и спросил ее, почему именно так я ее вижу. «Ревную» - ответила она, смеясь.
Год назад она пришла ко мне в последний раз:
- Ухожу я, Паня. Вот, останется тебе память обо мне» - и показала рукой на стену. На картине, на которой прежде был запечатлен совершенно безумный натюрморт, я увидел изображение молодой женщины.
- Ее Любовь зовут, как и твою дочь. Молодая женщина на картине улыбнулась. Черты лица ее очень сильно напоминали мои.
- Прощай, Паня. Сейчас я и за тебя, и за нее спокойна, потому могу уйти. Прощай.
Девушка, с которой мы провели эту ночь, наутро собиралась, трясясь то ли от страха, то ли от возбуждения:
- Нет, нет, все прекрасно, но ... я не могу, нельзя, ой, нет ... Всё. Всё, всё, ухожу.... Что со мной? Паша! Что это было?
- Ничего, милая, ничего, всё хорошо. Просто мы вчера выпили немного лишнего, - уже по привычке успокаивал я испуганную женщину. Наверное, уже в последний раз...
