Маленький провинциальный городок. По узким улочкам с воем несся пронзительный весенний ветер. Свисающие со стен закопченные фонари со скрипом раскачивались из стороны в сторону, мигая треснутыми стеклами. Массивные окна запахнутыми ставнями смотрели на спешащих домой прохожих. Мэланн Нуаду медленно брел, засунув замерзшие руки в карманы. Под ногами неровными разбитыми булыжниками бугрилась мостовая, по которой скользил последний лучик заходящего солнца. Чем ближе ночь, тем неспокойнее становилось на душе. Уже больше недели прошло с тех пор, как он сбежал из столицы, стремясь забыть все, как страшный сон. Но длинные тени неумолимо преследовали его, заставляя каждый раз возвращаться к исходной точке.
Он помнил все в мельчайших подробностях. Осколками стекла запечатлело сознание события вечера пятницы, когда он пришел с мистером Йенсеном, лекарем и другом отца, к больной старухе, которая, по словам врача, вот уже неделю умирала, но оставалась жива. Когда дверь в квартиру открылась, в нос ударил запах старости, смешанный с частичками пыли. Побитые молью чучела кошек и птиц висели на стенах и пустыми глазницами смотрели на кровать, где под грязной простыней корчилась старуха, чьи дряхлые кости обтягивала серая кожа. Она даже не кричала, лишь открывала рот, но это было куда страшнее. Казалось, стонала сама тишина. Больная то затихала, то вновь билась в агонии. Когда наступили очередные мгновения мнимого спокойствия, Мэланн не выдержал, налил в отбитую кружку воды и подошел к постели. Он даже слова не успел произнести, как тонкие узловатые пальцы впились в запястье, а беззубый рот исступленно зашептал:
- Забери, забери себе, мальчик, мне уже без надобности, - не отпуская руки юного лекаря, она выхватила кружку, выплеснула воду и сунула ему обратно. Слепые глаза словно вспыхнули, а после обмякшее тело рухнуло на кровать. Мистер Йенсен констатировал смерть и посоветовал Мэланну не брать в голову слова душевно больной. Не вышло…Той ночью Нуаду не сомкнул глаз, ему мерещились причудливые тени, он слышал шорохи, а в форточку лились голоса. Казалось, он сходит с ума. Следующие дни прошли как в тумане. Таблетки, настойки и бегство из столицы в маленький домик на окраине, где жила сестра матери, скромная набожная цветочница. В этом тихом месте у врат зеленого леса он искал спокойствия, но нашел лишь новые страхи…
На постепенно темнеющем небе появилась черная точка, она росла и вскоре превратилась в старого ворона. Пролетев между домами, птица уселась на козырек крыши и впилась единственным глазом в Мэланна. Нуаду отвернулся от этого седого с по-человечески тяжелым взглядом создания и пошел прочь. В вечер визита этот вестник несчастий сорвался со стены, выпорхнул в форточку, и с тех пор следовал за ним по пятам. Какой-то суеверный страх сковывал Мэланна, когда он смотрел на испещренную шрамами голову птицы. Ворон каждую ночь подлетал к окну, трижды стучал клювом в стекло и улетал прочь, оставляя Нуаду наедине с кошмарами.
В тишине раздались удары колокола, с последним их отзвуком чей-то незнакомый голос тихо позвал юношу. Мэланн обернулся. Улица была пуста, лишь ветер волочил по булыжникам хвост из грязи. Мерный шорох пылинок стал нарастать, превращаясь из неразборчивого сплетения звуков в слова. Нуаду рванул прочь, пробежав по узкой улочке, он выскочил на площадь, залитую тусклым светом фонарей.
Под мостом протяжно завыла собака, за спиной раздалось карканье, похожее на треск сухих досок. Из подворотни змеями потянулись бело-зеленые полоски густого тумана. Они обвивались вокруг ног и когтистыми лапами тянулись к горлу. Мэланн отмахивался от скользких нитей, норовивших превратить его в кокон. Замерзающее сердце бабочкой трепыхалось в паутине, предчувствуя появление чего-то еще более опасного... Мгновение и змеи замерли, а после стремительно уползли в темноту. За поворотом стал нарастать шум. В хаотичном сплетении звуков неистово били барабаны, им вторил зычный голос немолодой женщины, повторяющей одни и те же слова.
Жилами тонкими дорогу выстелю, перьями черными мосты выстрою…
Шквал ветра, вырвавшийся из узкого проема между домами, волной накрыл Мэланна. Дыхание перехватило. Чем сильнее он противился этому дикому зову, тем яростнее била в бубен старуха. Бешено кружась, пылинки переплетались с обрывками тумана и превращались в танцующих людей. Резкие ломаные телодвижения делали их похожими на кукол, которых дергают за веревочки. Фонарь желтком расплылся по серой мути, а после, стекая по воронке, стал капать вниз, превращаясь в огоньки костров.
Исчезли каменные стены. За спиной сомкнулся полог леса. Зелеными зловонными лужами раскинулись перед Мэланном болота. Люди в одеждах из кожи и меха несли дары женщине, увешанной украшениями из клыков и когтей. Длинными черными когтями она вила колечки из струек дыма, у ног ее лежали бубен и погремушка. Не молодая и не старая, смуглая с обветренной кожей и толстыми, тронутыми сединой косами на худых плечах.
- Ты пришел, - хриплый глубокий голос колдуньи перекрыл все прочие звуки, отодвинув их на задний план. – Я расскажу тебе сказку, - тонкие губы вытянулись, обнажив по-звериному острые клыки. – Сказку ночи, - Мэланн чувствовал, как холодные струйки пота текли по спине. Он пытался двигаться, но не мог, ноги словно вросли в землю, - она станет твоей тайной.
Внезапный порыв ветра зашелестел листвой, разноцветные клочки завертелись против часовой стрелки, поворачивая время вспять. Огонь заплясал и потух, впитавшись в землю, на которой заколосилась трава. Вновь забили барабаны, они будто отмеряли обороты. Ведьма затянула песню на непонятном каркающем языке. Когда все стихло, в нос ударил запах талого снега и гнили. Небо устелили свинцовые тучи, пошел холодный дождь, в потоках которого падали вязкие снежинки.
- Это было давно, когда ветра несли в себе песни чужих стран, - зашептала ведьма, и ее голос пугливым зверем заметался среди деревьев. – Когда солнце одинаково грело всех на земле, когда вода была чиста, а слезы неба воспринимались, как благо,- холод пронзил промокшего насквозь Нуаду, он смотрел и не верил глазам. Там, где еще недавно стоял город, жались друг к другу скромные шаткие хижины, на которых наступали леса. - Болезни разъяренной армией ходили по земле, выкашивая деревни и села, - над домами заструился дым. Едкий серый столб поднимался все выше и выше; вот второй, третий. Вскоре небо было истыкано черными копьями погребальных костров. Пронзительно выли собаки, снег окрасился пеплом. – Тогда, чтобы спасти себя, люди решили заключить сделку, - Мэланна била дрожь. Ветер шелестел прелыми листьями, а сырая земля уже стала покрываться коркой льда. Перед лесом, воздев руки к небу, стоял немолодой мужчина в звериных шкурах, на земле у его ног лежал кривой кинжал, и стояла широкая чаша, наполненная чем-то алым. Воздух пронзил сладковато-железный запах крови. – Четыре сердца – замки для чудовища, в которое превратилась черная хворь. – Хриплый надломленный рев раздался в чаще, болота отозвались громким и мерзким чавканьем. – С тех пор каждый раз в день, когда смерть встречается с жизнью, а луна с солнцем, кровавую жертву требует тварь. – Нуаду трясло, он чувствовал, как слабеют и подгибаются колени. Мимо него раз за разом вели облаченного в робу человека. Его толкали в болота, где зеленая жижа с жадностью поглощала теплую плоть. И вязкий туман клубился над водной гладью, ящерицей ползя на землю. – Слушай туман, он расскажет тебе, - Мэланн отшатнулся, заметив в очертаниях белого облака нечто похожее на фигуру человека, - он расскажет тебе все. Ведь это они, принявшие смерть в пасти болот.
И новь руки, пустые глаза и перекошенные от боли лица. Мэланн почувствовал, как судорогой свело внутренности. Мир стал меркнуть, утопая в серой мути, ватное тело уже не слушалось.
Мэланн открыл глаза. Сквозь приоткрытые шторы в крошечную комнатку лился солнечный свет. Ветер раскачивал занавески, раздувая танцующие в золотистом столбе пылинки. Нуаду лег на бок, положив холодную ладонь под щеку. Ему вновь снился кошмар. На душе было тоскливо, гадко и удивительно пусто. Он просто устал…Устал бояться, устал бороться…
За дверью послышались шаги. Кто-то остановился у комнаты. До Мэланна долетали обрывки фраз.
- Если бы вы только слышали, что он говорил, - взволнованно шептала тетка, - я уже хотела вызывать священника.
Нуаду горько усмехнулся. Несчастная тетя Фрида, должно быть он здорово напугал ее прошлой ночью, когда вернулся бледный и растрепанный. Она смотрела на некогда любимого племянника, как на безумца. А ему просто нечего было ответить, он сбежал, закрылся в комнате и долго пытался успокоиться. Никогда раньше Нуаду так не рвало на части от переполнивших его чувств и эмоций. Сухой смех душил, когтями терзая грудную клетку, а по щекам текли горячие, как каленое железо, слезы. Из последних сил Мэланн сдерживал крик отчаянья, готовый вот-вот вырваться наружу. Он должен был молчать, зная, что за дверью каждому его вздоху внимает тетка. И он молчал, борясь со злостью и бессилием, пока его не накрыла волна усталости, вязкой и тягучей.
- Не переживайте, я помогу ему, - прохрипел кто-то в ответ. Скрипнула дверь и на пороге появился высокий сутулый старик с обветренной смуглой кожей, длинным крючковатым носом и повязкой на глазу.
- Я знал, что ты придешь, - обреченно вздохнув, промолвил Мэланн. – Даже в смерти ты не оставишь меня…
Ответом ему была лишь холодная улыбка тонких губ.
