— Ааай, блииин! — разъяренно вскрикнула я, схватившись за ушибленное колено. Боль была острой и мучительной, но волна раздражения от внезапного удара начала спадать. Продолжая злобно шипеть о всяких тумбочках, которые имели наглость расставиться и раскорячиться у меня на проходе, я начала собирать упавшую стопку журналов. Журналы были типичной атрибутикой каждой дачи — старые, пыльные издания с бесценной информацией о секретах диеты, методах выращивания гигантских баклажанов и 101-м рецепте приготовления тыквы. Выкидывать глянцевых бедолаг было жалко, поэтому они спокойно высились стопкой на журнальном столике. Лишь иногда, во время уборки, с верхнего журнала заботливо стиралась пыль. Их заплесневелый покой был весьма неделикатно нарушен моим коленом, которое случайно зацепило тумбочку.
Я почти закончила подбирать журналы с пола, когда заметила за очередным выпуском «Силы земли» краешек тетради. Знаете, обычная такая: 18 листов, с зеленой обложкой, в середине которой гордо красуется надпись «ТЕТРАДЬ». Я вытащила ее и прочитала на обложке «тетрадь по алгебре, ученика 11 “А” класса, школы №43, Архипова Олега». Архипов Олег. Мой старший брат, который пропал без вести примерно год назад. Сердце словно полоснуло чем-то горячим и болезненным, а во рту появился привкус горечи.
Сказать, что мы были близки друг другу, это не сказать ничего. Он был старше на два года, но я никогда этого не чувствовала, ведь мы были всегда на одной волне. И шутки, и заботы, и все на свете у нас было одно на двоих. Веселый, неунывающий, он всегда мог приободрить меня, даже от его движений, слов и походки веяло позитивом и силой. Он… Да и стоит ли сейчас об этом? За последний год, до своего исчезновения, Олег резко изменился: стал закрытым, приступы агрессии почти сразу сменялись страхом, потом угрюмостью. Он порвал почти все отношения со мной и семьей. Я пыталась выяснить, в чем дело, но он лишь смотрел поверх моей головы и устало говорил: «Ты не поймешь». За несколько дней перед исчезновением эти приступы только усилились, и мы с семьей серьезно обдумывали вопрос о помещение его в психбольницу. Но брат настаивал на том, чтобы уехать на дачу, говорил, что свежий воздух ему поможет. Сказано-сделано: уехал за город, переночевал с бабушкой и дедушкой, а потом просто вышел и исчез.
Я безотчетно присела на пол, среди вороха журналов и начала листать тетрадку. Его корявый почерк, прыгающие буквы, маленькие карикатуры на полях… Треть была заполнена формулами и уравнениями, остальная часть тетради была густо исписана текстом. Текст был написан с одним нажимом и одной пастой, так что, скорей всего, писался в один присест. Движимая непреодолимым смутным любопытством, я открыла тетрадь на случайной странице: «Тьма… когда темнота становится тьмой? Как уловить момент, когда уютная квартирная темнота становится опасностью? Когда темнота становится не просто отсутствием света, а существом?».
Голова кружилась, сердце тяжело бухало в груди, отдаваясь в ушах и горле. Мне казалось, что в этом небрежном дневнике я смогу найти разгадку его поведения. Дрожащими пальцами, сминая исписанные страницы, я перелистнула в начало.
Тогда мне стоило остановиться. Стоило выкинуть эту тетрадь, сжечь, спрятать, закопать. Мне стоило вообще не открывать и не находить ее. Но я нашла, открыла, не выкинула и не сожгла, и не остановилась. Я облизнула сухие губы и начала читать.
«Это был июль, 15. Дневная жара давно спала и наступила мягкая июльская ночь. В траве вовсю трещали неизвестные насекомые, дурманяще пахло травой, а звёзды с любопытством опустились пониже, чтобы посмотреть на смертных.
Я откинулся назад с бревна, на котором сидел, и игриво подмигнул звёздам в ответ. Учеба и сессия остались позади, и я окунулся в заслуженный отдых. Деревня, природа, старая компания, костер, речка, алкоголь…. Да и кто после сессии не обещал себе напиться?
— Что ты высматриваешь? — спросила Лена, откидываясь вместе со мной.
— Ты только посмотри, как сияют звёзды… — томно протянул я, — словно твои глаза.
Лена покраснела от удовольствия и поцеловала меня. Сегодня она была особенно прекрасна: вьющиеся после купания волосы, загар, легкая летняя одежда делали из нее прехорошенькую барышню, а отблески костра в глазах и на коже добавляли загадочности.
Я подтянулся и сел обратно на бревно, одной рукой обнял Лену, а другой заветный пластиковый стаканчик. Ден, прикрыв глаза, пел песню «Выхода нет» Сплинов, а слева от него жарко спорили Кос и Женя.
— Да я говорю, что бред это все! Ты во все подряд веришь, словно бабка старая! — особенно громко воскликнул Женя. Ден вздрогнул и прекратил играть.
— Прости, Ден, но тут Кос такую ересь несет, фиг утерпишь.
— Что за спор?
— Помните тот старый дом, на отшибе, который еще видно с Олегова крыльца?
Поговаривают, что там живет нечистая сила. Мол, кто туда не зайди, вмиг ума лишится, — серьезно начал Кос. В его глазах не было ни толики сомнения или смеха, что и подогрело мое любопытство.
— Брось, мы туда всей шайкой лазили, — поморщился я, — и ничего не было, обычный старый дом, с кучей досок и пыли. Даже на чердак лазили, но там, кроме дохлых насекомых, ничего страшного не было. Да и то, боялась одна Ленка.
Ленка шутливо толкнула меня в бок, я улыбнулся и обнял ее крепче.
— Да, лазили, но при свете дня там неопасно, — Кос поворошил угли палкой, и огненные искорки вмиг взвились в ночную тьму.
— Мне моя бабка часто, еще в детстве, наказывала не ходить туда ночью. И это были не просто байки, которыми пугают детей, чтобы те хорошо кушали и не шалили, — бабушка просила, умоляла не ходить туда. Один раз мы с ней ссорились, не помню из-за чего — какой-то пустяк — и я в гневе крикнул: «Сейчас пойду и залезу в этот дом!» Но гнев мой, как рукой сняло — бабушка резко побледнела и схватилась за стенку. После того, как мы ее уже отпоили валокордином, она взяла с меня слово никогда не ходить туда ночью. Заставила три раза произнести. Никогда. Никогда. НИКОГДА! — Кос замолчал, задумчиво глядя в огонь, но не видя ничего перед собой, целиком окунувшись в воспоминания.
— Бабули все такие. Меня в детстве пугали Бабайкой под кроватью и Водяным монстром. Но боятся, стоит лишь их неумного желания накормить, — неуклюже пошутил Женя.
— Моя бабушка не такая, — покачал головой Кос, — она прошла всю войну, и мало что может ее испугать. И уж точно не старая рухлядь и доски. Она рассказывала, что когда была маленькой, этот дом УЖЕ был здесь. И он УЖЕ был старым. Люди не могли вспомнить, когда его построили, откуда он взялся и кто его хозяин. Словно он существовал здесь всегда, с самого начала заселения деревни, но уже умерли все те, кто мог бы об этом рассказать. Люди никогда не жили там, но это не значит, что он пустой. Вы не замечали, как вы быстро о нем забываете? Как смотрите на этот дом, но ваш взгляд скользит дальше? Спроси у вас, сколько домов в деревне, вам не придет в голову его посчитать. Да, мы там лазили пару раз, но быстро прекратили. Почему? Это же идеальное место для мальчишек! Заброшенный дом в деревне! Так почему?
Мы молчали. Я удивился, поняв, что он прав на все сто процентов. Он виден с моего крыльца, но мысли не задерживались на нем, а через полчаса ты забывал совсем о его существовании. Если только кто не напомнит или скажет.
— Никогда об этом не думали, да? А я часто. Но не рассказывал никому. Словно мозг пытается выкинуть его из реальности. Словно пытается нас защитить от того, что мы не понимаем и боимся.
— Хватит нас пугать! — Женька встал. — Все россказни и выдумки! Нафига ты все это придумываешь? Или ты реально веришь во все это, да? Нам просто он не интересен и мы забываем. ВСЕ. Тут нет ничего сверхъестественного! Ни-че-го. Может, ты ещё и «Битву экстрасенсов смотришь»? Тебе лечиться надо, больной.
Кос взвился с бревна и заорал прямо в лицо Жене:
— Я не больной! И не псих! Если ты такой дофига разумный и смелый, сходи туда! Давай, прямо сейчас, ночью! Страшно, а?!
— Я схожу, — услышал я собственный голос. Как бы я хотел сейчас вернуть эти слова назад, запрятать их поглубже и никогда не говорить. Но тогда это казалось забавным, любопытным и веселым. Алкоголь притупил страх, притупил мысли, оставив лишь вкус вседозволенности и пьяной безбашенности.
— Не ходи! — Лена вцепилась в мою руку. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Я боюсь!
Её страх лишь подзадорил меня, я хотел немного повредничать и попугать ее.
— Не ходи! — Кос серьезно смотрел на меня. — Я прошу тебя, как друга.
Но я был упрям тогда и не желал ничего слышать. Выдвинув вперед подбородок, я отрицательно мотнул головой и пошел в сторону дома.
Ребята поплелись за мной, пытаясь на ходу отговорить от этой затеи. Впрочем, кажется, они не до конца осознали серьезность моих намерений.
Наконец мы подошли к дому.
— Пожалуйста, Олег, прошу тебя, брось эти глупости! — со слезами в голосе просила Лена, повиснув на руке. Но я едва ли обращал внимание на происходящее вокруг — всем мои мысли были захвачены домом. Он стоял на пригорке, покосившийся в одну сторону, с мшистыми боками и просевшим в землю фундаментом. Окна были выбиты, осколки стекла торчали из рамы, поблескивая на лунном свете. А за окнами была тьма. В голову пришла мысль, что в этом доме темней, чем где бы то ни было. Ночь вокруг и небо были темны, окна стоящих поблизости жилых домов были темны, но эти окна… тьма за ними отторгала любой свет, она была мягкая, вязкая, словно гуашь, и она смотрела на меня.
«Такая тьма может поглотить, может съесть. Ее можно потрогать, настолько она реальна, — внезапно пришло мне в голову. Это испугало меня, ведь мысль была настолько внезапная и чужая. Но против моего желания мысли понеслись дальше, — какая тьма на ощупь? А на вкус?».
Я попытался взять себя в руки. Это всего лишь старые бревна. Это рухлядь.
— Рухлядь, — голос сорвался. Ребята, завороженные созерцанием дома, вздрогнули и удивленно покосились. Лунный свет на стекле и слепые проемы корчились от безмолвного хохота. Внезапно меня охватила злость. Чёрт, я, современный человек, с рациональным складом ума, боюсь скопища старых брёвен? Все это игра воображения и страха и ничего более!
Движимый гневом, вырвав свою руку из рук Лены, я быстро взбежал на осевшее крыльцо и прокричал застывшим ребятам:
— Я внутрь! Через пять минут вернусь! — и эффектно шагнул в черный проем двери.
— Не на…
Окончание фразы я уже не услышал. Стоило мне шагнуть за порог и все внешние звуки: голоса, щебет ночных птиц, шепот деревьев — словно отрезало. Я оказался в вакууме — тьма пожирала все вокруг: очертания предметов, дуновение ветра, холод или жару, запахи, звуки, время. Она превращала всё в ничто, в пустоту, стирала из реальности, оставляя лишь тьму, тьму древнюю и чуждую. Я закричал, но я не слышал своего голоса. Я поднес руку к лицу, но не увидел ее и не ощутил касания. Я сделал шаг, который был в равной мере крохотным и огромным. Я сделал вдох, но воздуха не было. Я провел здесь миллионы лет или одну секунду? Вся значения и меры растворились в этой всепоглощающей темноте.
Тьма облепила меня, шарила по лицу, телу, в моих мозгах. Кажется, я начал исчезать в ней… но что-то привлекло мое внимание. За окном виднелись луна, деревья, небо, казавшиеся размытыми и далекими, но этого хватило, чтобы напомнить о внешнем мире. Паника моментально вспыхнула в мозгу, придав сил. Я сделал усилие, рывок, почувствовал, как тьма нехотя отлипает от меня, и вывалился на крыльцо.
— …до, Олег! Не смей!
Я ошалело оглядел ребят. Кажется, с момента исчезновения прошло не больше секунды. Я сбежал с крыльца, весь трясясь и пытаясь выдавить хоть какие-то связанные фразы, но язык и мысли меня не слушались. Друзья, видя мое состояние, как можно скорей отвели меня домой, напоили успокоительным и уложили спать. Женя жадно требовал отчета, но я смотрел на него полоумными глазами, и он сдался. Не рассказал и завтра. Ни через неделю, месяц, год.
После этого инцидента я думал, что смогу оправится и это станет лишь байкой. Любимая девушка, лето, молодость, что может быть лучше? Но я не мог спокойно смотреть в сторону старого дома, он леденящем напоминанием виднелся с моего крыльца. Само его присутствие так близко будило воспоминания и вгоняло в страх. Мне пришлось уехать обратно в город.
Там на какое-то время стало легче, и сумасшествие начало отпускать. Его возвращение было тихим и незаметным. Сначала я стал бояться спать с выключенным светом. Казалось, что тьма в комнате густеет и хочет напасть, а из углов тянутся кристально-черные щупальца. Я выдерживал полчаса, пока страх не становился критичным, и включал свет. Я проигрывал ночь за ночью, сдавая фронты и отступая. Моя комната казалась островком света среди отвратительной темноты. Я стал включать свет везде в квартире, стоило только наступить ночи.
Я стал бояться зеркал, точнее того, что там может отразиться. Может отразиться ничего. Умываясь, боялся окунуть лицо в ладони, а потом открыть глаза. Боялся увидеть вместо кафеля тьму. Каждый раз, внутренне пересиливая себя, зажмуривал и открывал глаза, с огромным облегчением видя в отражении кафель и ванну. Я снял все зеркала в квартире.
Мой характер подвергся сильным изменениям — стал нервным, раздражительным, отчужденным, что перемежалось с редкими приступами беспричинного веселья. Я не мог выдавить из себя чувств, страх изматывал мою душу, не оставляя ничего взамен. Сначала ушла Лена. Потом отвернулись друзья. Следом семья. Но мне было наплевать, ужас и воспоминания постепенно наполняли жизнь.
Я часто лежал без сна, оцепенелый, и гадал, что такое эта тьма? Я придумывал самые фантастичные идеи, но чувствовал, что не приближался к разгадке. Это было выше меня, выше человека.
Может, это абсолютная космическая тьма, а может кусок первозданного ничто, которое невероятным образом поселилось в доме? Может, это первозданная тьма Земли, которая не знала человека, не обращала внимания на столь досадные мелочи миллионы лет, пока тот не вытеснил ее? Своими лампами, свечами, прожекторами мы прогнали ее, осветлили. Тьма… когда темнота становится тьмой? Как уловить момент, когда уютная квартирная темнота становится опасностью? Когда темнота становится не просто отсутствием света, а существом? Возможно, это произошло — слепая, древняя, как мир и сама Земля, Тьма обрела сущность, некий разум, которое вселяет в людей первобытный страх. А может, она порождение Сатаны? А может, это то забвение, что ждет нас после смерти?
Я не знал ответа. Она была чужда нашему человеческому миру, нашему сознанию, всему к чему мы привыкли, эта исполинская и древняя мощь. Кос был прав, именно поэтому люди не запоминали этот дом — разум отторгал его. Но я… я был в этой тьме, и она навсегда поселилась во мне и теперь разъедает.
У меня начали возникать галлюцинации. Однажды я шел по дороге и увидел, как моя тень помахала мне рукой, а потом издевательски улыбнулась. Вместо рта у нее был пробел света. Мир вокруг истончался и терял краски: синее, желтое, красное — всё смешалось в один серый оттенок, а черный наоборот приобрел всю глубину и разнообразие палитры. Тени от людей, зданий, машин стали гуще, а моя тень была непроницаема.
Я перестал различать лица, голоса, стал забывать имена. Учился на автомате, хотя и это потом потеряло смысл. Пробовал ходить в церковь, но священник с ужасом выгнал меня. В другой церкви мне не помогли… Что такое христианство по сравнению со столь древним существом?
Выхода не было, а я и перестал его искать. Решение назрело само собой. Кое-как отмазавшись от семьи, я уехал на дачу.
И вот, нашел эту старую тетрадь за 11 класс с чистыми листами, и пишу в ней все это. Не знаю, зачем и почему, но чувствую в этом настоятельную потребность. Мне неважно, прочитает это кто-нибудь или нет. Неважно, что дальше. Тьма внутри меня ничуть не светлей, чем снаружи. Простите за все, я ухожу. Ухожу в тот старый дом, чтобы полностью раствориться. Навсегда».
Я читала, сидя на полу, среди разбросанных журналов, и слезы текли по моему лицу. Неуверенными движениями поднявшись с пола , вышла на крыльцо. Дом издалека смотрел на меня. Темней чем все вокруг.
