Шел пятый день боя. Еловый бурелом в начале марта производит довольно удручающее впечатление. Спасает, что теплое дыхание весны еще на разогрело сковывающий болота лед. Хотя на ветвях уже почти не осталось снега и на земле бурая каша из многолетней хвои и ледяной каши, вязко цепляющейся за ноги. А когда в руках из оружия лишь рогатина или кол, и на ногах дырявые лапти, а где-то за деревьями тут и там тенькают арбалеты и слышется звон отточенного железа – неудобства отступают на задний план.
Невзирая на то, что нас предупредил о нападении мальчик из поселения за рекой, которое уже было залито кровью жителей и выжжено дотла, мы понимали всю тщетность наших усилий и надеялись хотя бы задержать врагов. Мальчик опередил их на три часа, которые они резвились в его родной деревне – его послали за хворостом и нападение он увидел сверху, с холма. Наткнувшись на делянку наших лесорубов он, с дикими глазами и кровавым кашлем, прохрипел про нападение и сызнова убежал в лес не разбирая дороги, оскальзываясь и натыкаясь на деревья.
Мы были последней линией обороны. Всех охотников и дровосеков, вышедших навстречу врагам, перебили еще в первые два дня. С ними же мы лишились всех луков и большей части топоров. Своими жизнями они оплатили то время, за которое мы, землепашцы и ремесленники, оборудовали волчьи ямы и натягивали тугие ветви с шипами. Эти неумело сделанные ловушки и капканы задержали нападающих еще на день.
За нашими спинами в каких-то трех верстах находились наши деревни. Давно покинутые женщинами и детьми, с пустыми дворами и разобранными на колья заборами – только из щелей земляного храма тянуло дымом травяных СЃР±РѕСЂРѕРІ и горелой хвоей. Наши деды молились предкам и просили избавления, а может, заслышав звуки близкой битвы, и легкой смерти. Слишком много мирных людей ушло к скалам с единственной ивовой веревкой для спуска к реке – старики задержали бы их и приняли решение остаться. Этот день дожить нам было не суждено.
Не глядя перебирая онемевшими ногами, Карька брел через лес по направлению к древнему кургану. Изредка он кашлял и кровавые ошметки падали на лоскут волчьей шкуры, прикрывающей грудь и живот. В озябшей руке он до сих пор сжимал веревку, испачканную лишайником и хвоей. Из глаз его уже не капали слезы, оставлявшие полоски на запачканном лице – в них стоял ужас от увиденного. Крики его односельчан, плач женщин и детей, рычание страшных людей, одетых в черные кольчуги и латы, покрытые шипами и лезвиями, отдавались в его голове, но он уже не имел сил оборачиваться.
Вдруг его остекленевший взгляд уцепился за яркое пятно, выделяющееся из серого пейзажа – посреди маленькой полянки на поваленном стволе вековой ели сидела большая рыжая кошка. Она умывалась пушистой лапой и изредка посверкивала на мальчишку янтарными глазами. Несуразность открывшейся картины к тому же заключалась в том, что таких кошек в их краях не водилось – она просто не могла бы сливаться с местностью, как это делали барсы и лесные коты. Карька замер не месте, не отрывая взгляд от красивого зверя. Кошка же, закончив умываться, посмотрела ему прямо в глаза и мальчика откатила волна тепла и доброты, разгоняющей страх. Он медленно пошел в ее сторону и кошка, мягко спрыгнув со ствола, пошла ему навстречу. Обдав его замерзшую руку горячим дыханием, она обошла вокруг, мазнув рыжим боком и хвостом по его спине и направилась к куче сухой хвои под пушистой елью. Карька, как завороженный, побрел за ней следом, внезапно почувствовав, как же он устал и замерз. Кошка легла на ковер из прелых иголок и мальчик опустил голову на ее бок, зарылся лицом и руками в теплый мех и в тот же миг заснул. Тревога и страх пережитого покинули его и сон принес краски летнего луга, золото солнца и синь безоблачного неба. Он улыбался во сне чистой детской улыбкой.
В расслабленную шею легко погрузились острые зубы, по хвое плеснуло алым.
Продолжение следует.
