-6-
- Ну всё, финиш! – провозгласил Щербаков, возникая в кабинете генерального, как черт из бутылки. Вид у него был ликующий, и он потирал бы руки от удовольствия, если бы не держал в одной лист факсовой бумаги, а в другой - очешник. – Заказывайте панихиду!
- Что еще за финиш? – растерялся Васнецов. – Кому панихиду заказывать?
Щербаков многозначительно ухмыльнулся.
- Маргарита Ивановна… того… Приказали долго жить. Похороны завтра в два.
Васнецов поднял на безопасника обалдевшие глаза.
- Как?... – он с трудом сглотнул слюну, вставшую в горле комом. – Как это… произошло?
- Автомобильная авария. – Щербаков нацепил очки на толстый нос и развернул факс перед собой. – Киевское шоссе, вчера утром. Летела как угорелая в крайнем левом, вдруг ни с того ни с сего ушла через сплошную на встречную полосу, ну, и словила автобус междугородний. Столкновение не лобовое, а так – бортами, кто в автобусе – синяки, шишки, два перелома, водиле лицо стекляшками посекло. А Маргарита Ивановна скончалась в «скорой» от многочисленных… - водя указательным пальцем по строчкам, Щербаков считал сложную фразу с текста: - …от многочисленных травм внутренних органов, не совместимых с жизнью.
- Э-э-э… Степан Николаевич? Ни с того ни с сего ушла на встречную? Суицид?
Безопасник пожевал губами.
- Да аллах ее знает, Валентин Григорьевич. Гаишник, который на обочине скорость мерил, говорит – вроде как уходила она от кого-то, кто спереди ехал. Но дорога была свободная. Ладно уж, чего теперь голову себе ломать? Баба с возу, знаете ли…
- Знаю, - кивнул Васнецов.
- Как хотите, а мне легче дышаться стало, - по-свойски сообщил Щербаков. – За вас беспокоился, вы еще и от охраны отказались…
- А где она сейчас? – вопрос сорвался с языка непроизвольно, Васнецов вовсе не хотел спрашивать. Но еще больше ему не хотелось узнать, что прощание с госпожой Малахитовой будет проходить у него под боком. Пятьдесят метров через двор.
- Дома у себя, с родней прощается, - в тоне безопасника металлически звякнуло злорадство. – Они уж из шкуры вон лезут, жилплощадь ее делят. Напрасно, кстати: квартира сыну завещана. Сейчас с юристом советуются, нельзя ли завещание незаконным признать. Такие же, Валентин Григорьевич, живоглоты, как и она была.
- Ясно. Можете идти. Спасибо за информацию.
…Посмотрев на часы, Васнецов решил, что намеченную беседу с Тарасовым лучше отложить на завтра. Сейчас самым разумным будет поехать домой и хорошенько выспаться. Минувшей ночью экс-главбухша не появлялась в его снах и не стояла у кровати. Но она уже была мертва. Не-справилась-с-управлением. Ведьма она или нет, но скоро ее закопают в землю, и, значит, кошмары закончились.
Васнецов поймал себя на мысли, что неплохо бы послать венок от фирмы. «В память от благодарных коллег». Нет уж, никаких венков, откуда он вообще ЭТО взял? С некоторым испугом Васнецов понял: он стремится задобрить Малахитову. Задобрить, черт побери?
Что она ему сделает – мертвая?
Ясно, что ничего. Но в душе почему-то нарастала тревога – такая же иррациональная, как затея с венком для Малахитовой. И не погорячился ли он насчет «выспаться»?
За эти полтора месяца он не встречался с уволенной главбухшей, но раза два или три видел ее издалека.
И теперь ему предстояла последняя ночь в одном с Малахитовой квартале.
По дороге он остановился у магазина и взял себе пару дисков с комедиями. Смех – способ выживания, не так ли?
Но только ему было не до смеха. И на комедии он не сильно надеялся.
Комедии ничем ему не помогли. Он даже в сюжет не вникал, шутки и ужимки героев его не смешили. Когда второй фильм закончился, Васнецов оставил телевизор включенным, а сам принялся бесцельно ходить по квартире. Торжества победы он не испытывал, хотя мстительная главбухша погибла, а он жив. Какое еще торжество? Малахитова ушла, оставив его в неведении относительно тех ее планов, что касались лично его – а планы такие были, наверняка были, не тот она человек, чтобы простить и забыть. Должно быть, терзаемая страхом за будущее сына и внучки, Малахитова металась туда-сюда, пытаясь как-то исправить ситуацию. Перехватить взаймы или даже, пустив в ход своё изощренное обаяние, пристроиться на работу к другому олуху, вроде Романченко. Спешка ее сгубила.
Не. Справилась. С. Управлением.
Прямо как в журнале «Очевидное – не очевидно».
Сгубила-то Малахитову спешка, да только спешила она из-за него, Васнецова.
«А так у нее есть прямой виновник – ты».
Васнецов достал заначенную пачку сигарет и откупорил коньяк. Всё равно ему сегодня не спать. Закурив, продолжил мерить шагами линолеум, нет-нет да и поглядывая в окно на соседний дом. Бутылка коньяка опустела на треть, и Васнецов постепенно успокаивался, а потом в одном из окон квартиры Малахитовой зажегся свет.
Васнецова пробрало током вдоль загривка. (Когда он приехал, ему подвернулся газосварщик Евграфов, изрядно принявший на грудь. Евграфов подхалтуривал на стройках, но давно уже напрашивался в штат к Васнецову. Пришлось по новой вдалбливать ему в голову, что сначала пусть напишет резюме. Хотя бы от руки. В благодарность за «участие», газосварщик рассказал о печальной судьбе «новой жилички» и о том, что гроб с ее телом брошен на ночь без присмотра). Васнецов поморгал глазами, но свет продолжал гореть. Он пересчитал этажи – может, ошибся? Да нет, всё правильно. Восьмой этаж.
Ладно. Мало ли – вернулся кто из родни, может, забыл чего. Может, что из ценностей постеснялся при других выносить… да откуда у Малахитовой ценности? Всё вложено в деньги, а деньги переведены на счет сына.
Самый простой вариант – в квартиру вломились воры. Район здесь не то чтобы криминальный – неблагополучный, домушничает, в основном, молодняк. Но тут свет загорелся в другом окне, затем засветилось третье окно, несколько раз мигнуло – и тоже погасло. Ворам ни к чему семафорить, если только они не накурились травы, подумал Васнецов и пошел за биноклем.
Бинокль у него был хороший, армейский. Сам командир гарнизона подарил на дембель.
Настроив резкость, он долго рассматривал окна Малахитовой. Ничего особенного. В среднем окне виднелся торец гроба, но тело с такого ракурса было не разглядеть. Свет опять замигал, будто кто-то игрался с выключателем. Вот чертовщина. Вор чистит хату, насвистывая для бодрости похоронный марш, да заодно веселит сам себя иллюминацией? Стоп, чистить там нечего, об этом уже договорились… Если только стащить с Малахитовой костюмчик? Стащить костюмчик и оставить ее в одном нижнем белье. Вот родне-то счастья будет! Еще и перебрехаются, выясняя, какой кретин придумал не оставлять на ночь дежурных.
Васнецов трехэтажно выругался и отложил бинокль. Разгадывая этот ребус, недолго и с катушек съехать. Полтора месяца он рисковал загреметь в психбольницу, но теперь осталась одна-единственная ночь, по прошествии которой госпожа Малахитова сгинет навсегда. Поэтому нечего пялиться на ее окна: воры там, или родственники – ему-то что?
Коньяк окрылял его, возвращая веру в собственные силы. Васнецов взял бутылку и развалился на диване перед телевизором. Включил диск заново – на этот раз кино смотрелось вполне нормально. Над некоторыми эпизодами Васнецов даже посмеивался. Смех и коньяк в лицо страха! Этого страх уж точно не выдержит.
Около трех часов он задремал, но вскоре проснулся от того, что пересохло в горле. Он попил водички на кухне, сполоснул стакан и убрал его в шкаф. И тут ему бросились в глаза окна госпожи Малахитовой: во всем соседнем доме не светилось ни огонька, и только квартиру покойной заливал яркий свет.
Вновь вооружившись биноклем, Васнецов установил: однозначно там кто-то есть. Темный силуэт мелькал за окнами, но так быстро, что взгляд не успевал выцепить хоть какие-то детали. Что же за упырь там куролесит?
Под словом «упырь» Васнецов отнюдь не подразумевал какую-то нечисть. Но в квартире покойной происходило что-то такое, что не должно происходить в пустой квартире, где стоит в ожидании, когда за ним приедут, гроб с мертвым телом, у которого всё внутри переломано и разорвано, хотя снаружи это как бы и незаметно.
Васнецов накинул джинсовку, прихватил сигареты и вышел на улицу.
Фонари во дворе неохотно рассеивали предутренний сумрак. По-осеннему моросило; между домами всё заволокло туманом. Васнецов покурил на скамейке у стола для домино; следил за беспокойными окнами – то потухнут, то погаснут. Потом сидеть надоело, и он двинулся через двор к подъезду. По памяти набрал код и вошел внутрь. И чего меня сюда принесло, подумал Васнецов, стоя у лифта и вдыхая пыль из почтовых ящиков.
А вот чего. Малахитова достаточно поморочила ему голову, пока была жива. Довольно с него заморочек. Завтра он не будет париться над тем, что тут за праздник отмечался. Он выяснит это сейчас. И он не боится эту с*ку. Он – генеральный директор, и он уволил ее, и за свои действия ответит хоть перед самим дьяволом.
Хмель еще не выветрился у него из головы. Бутылка была не большая, но измученный организм благодарно впитал в себя алкоголь на раз.
Чутье подсказывало ему, что наверху его ждет ловушка. Второе, что подсказывало чутье – идти обратно домой, запереться там покрепче и досматривать шоу в бинокль. Если, конечно, будет, на что смотреть. Но он не простил себе тех пяти минут малодушия в коттедже Сотченского.
Васнецов нажал на кнопку вызова лифта.
«И дальше что?» - задался он вопросом, стоя в кабине.
Дальше он просто поднимется на восьмой этаж, посмотрит, что там, и сразу смоется. Если квартиру Малахитовой взломал упырь-домушник, зависать поблизости не в кассу – еще под следствие угодишь, мотивы отыщутся. Старая кабина жалобно скрежетала, одолевая этаж за этажом.
На восьмом Васнецов вышел и замер, прислушиваясь. Он не сразу сориентировался, что стоит спиной к двери покойной Малахитовой. Повернулся и вздрогнул – дверь приоткрыта, а из прихожей на кафель лестничной клетки падает косая полоска света.
Обоняние поймало запах духов.
В образовавшуюся между дверью и косяком щель виднелся кусок прихожей: ковер, обои и трюмо – так неожиданно близко, что Васнецов шарахнулся. Кабина лифта вдруг поехала и остановилась на седьмом этаже. Постепенно до сознания Васнецова доходила простая мысль – ему отрезают путь к отступлению.
Я не боюсь, сказал он вслух и спустился на один пролет. Сквозь решетку шахты виднелась лестничная клетка шестого этажа. Васнецов поперхнулся и закашлялся: кто-то молча смотрел на него оттуда. Какая-то черная фигура.
- Кхэ-э-э-э… кхто там?! – прокашлял Васнецов. Черная фигура, словно подхваченная ветром, вспорхнула, раскинув руки, и исчезла из поля видимости. Застучали каблуки – кто бы ими ни стучал, этот кто-то шел вниз по лестнице. Вниз, а не вверх – Васнецова это не могло не радовать. Он очень хотел не бояться, но в душе уже знал – гроб в квартире Малахитовой стоит пустой.
Грохнула подъездная дверь. Васнецов приник к стеклу: КТО-ТО вышел из дома.
Он спустился на шестой этаж; там было не продохнуть от запаха духов, цветов и косметики. Наступив на что-то мягкое, Васнецов поспешно убрал ногу – на грязном полу лежала скомканная белая тряпка. Он нагнулся и машинально подобрал ее; мигающая под потолком лампа на несколько секунд заработала в полную силу, и Васнецов, вскрикнув, отшвырнул свою находку. Это был белый чепец. Изнутри он пропитался кровью, к которой пристало несколько крашеных тускло-желтых волосков.
Мотать отсюда и прямо сейчас.
…Уже выскакивая на свежий воздух, он вспомнил, что не посмотрел, куда делась черная фигура. К счастью, у подъезда никого не было. Но в воздухе, мешаясь с туманом, таял всё тот же приторный запах.
Господи, сказал Васнецов.
Из тумана донесся стук каблуков. Стук как будто удалялся – напрягая зрение, Васнецов разглядел (или ему показалось, что разглядел) движущийся силуэт. Силуэт скрылся за углом восьмиэтажки, и Васнецов выдохнул всё, что было в легких. Ему пора возвращаться к себе, ему совершенно точно пора возвращаться к себе – и он уже направился к своему дому, но вдруг неожиданная мысль едва не пришибла его на месте, как молния: а вдруг ЭТО уже ждёт его в квартире???
Мало ли кто завернул за угол – это мог быть кто-то другой. А ТО, что оставило на шестом этаже белый чепец, испачканный кровью, могло уйти совсем в другую сторону. Например, к нему домой.
О, господи, забормотал Васнецов, крутясь на месте, чтобы никто не мог подобраться к нему сзади. О, блин! О, черт. И ведь он же видел, что происходит у Малахитовой со СВЕТОМ, как мигают и гаснут окна – ну зачем самому-то было туда переться! О, черт, о, блин.
Если какая-то тварь подстерегает его дома – пусть. Васнецов уже нашел выход из положения – переждать до наступления дня, и переждать на приличном расстоянии от квартала. Потом он купит жетон для таксофона (мобильный остался на телевизоре) и позвонит Сотченскому. Это по его части. В квартиру они войдут вместе, и, если кто-то есть там… ну, не важно.
Васнецов начал скоростной марш-бросок к автобусной остановке. Там проезжая часть, там машины, там РЕАЛЬНОСТЬ. Когда он несся через аллею, ему казалось, что вот-вот черная фигура выпадет неуклюже из кустов, преграждая путь. И тогда он тут же на месте сойдет с ума. Потому что он знает, что это за фигура и откуда она здесь появилась.
Нити фантасмагории, опутавшие это утро, сплетались в удавку.
Остановка была, разумеется, пуста, а местность вокруг – и вовсе безлюдна, как поверхность Луны. Васнецов рухнул на железную скамейку, полез за сигаретами – в пачке осталось две штуки. Надо идти к дальней остановке – оттуда автобус огибает квартал, приезжает сюда и дальше уже экспрессом следует до метро. Да и машины редко попадаются; в тумане и в темноте видно только проносящиеся мимо огни фар. Но скоро рассветет… а где-нибудь в половине девятого можно звонить Сотченскому.
Поеживаясь от холода, Васнецов мысленно рисовал кошмарную картину – госпожа Малахитова совершает свой последний променад по кварталу. Вдалеке, наверное, воют дворовые собаки, учуяв запах движущейся смерти. Желтые волосы Малахитовой немилосердно треплет ветер, но от тумана они отсырели и прилипают к лицу. У Малахитовой, должно быть, жуткая походка – кости ее переломаны в автокатастрофе, тело изнутри превратилось в желе - и покойница на ходу гнусно переваливается и вихляется, как пьяная.
Из-за поворота показался автобус, и Васнецов порылся в карманах, нашаривая мелочь. Скатаюсь до метро, подумал он. Посплю в автобусе, куплю баночку пивка, сигарет, а потом позвоню Игорю. Автобус остановился – Васнецов еще приметил, что у водителя какое-то странное, перекошенное лицо – а потом из распахнувшейся средней двери возникла черная фигура. Из салона донеслось: «Уважаемые пассажиры, наш маршрут оборудован автоматической системой контроля проезда – АСКП…», автобус тут же снялся с места и покатил дальше, а Васнецов, пристыв к скамейке, вытаращенными глазами смотрел на раннюю пассажирку.
На ней был темный брючный костюм; ее тускло-желтые волосы безобразно торчали во все стороны. Погибшая в автокатастрофе, загримированная и натампонированная, госпожа Малахитова сошла с автобуса и стояла перед Васнецовым на краю тротуара.
Васнецов хотел подняться на ноги – и не смог. Словно отвечая на его движение, покойница дернулась. Под темным пиджаком контур ее тела исказился – будто бы внутри что-то осыпалось. Малахитова дернулась опять – раз, другой, потом задергалась мелко-мелко, как в лихорадке. С прилипшим к гортани языком Васнецов созерцал уродливый ритуальный танец. Руки покойницы торчали в стороны – видимо, в локтях они сгибались, но кисти и пальцы уже схватило трупное окоченение. При каждом движении под темным костюмом слышалось утробное чавканье и сухой треск – всё, что не сломалось в момент автокатастрофы, госпожа Малахитова успешно доламывала сейчас. Можно было подумать, что так она мстит своему телу за годы, проведенные в унылой компании бухгалтерских проводок и налоговых инспекторов.
Васнецов чуть сдвинулся по скамейке, и ритм танца изменился – он ускорился, верхняя часть корпуса Малахитовой замоталась быстро-быстро, от лица отлетел большой пласт румян, обнажив запаршивевшую пятнами кожу. Васнецов сообразил, что покойница маскирует свои намерения – она сокращала дистанцию.
- Пожалуйста, прекрати… - каким-то чужим голосом попросил он. – Ты не можешь так делать. Твоё место – в гробу.
Малахитова остановилась – уже вплотную к своему генеральному директору, а тот сидел на скамейке и не мог даже закричать. Внутри у покойницы что-то шумно осело, и погребальная блуза на груди провисла складками. Фиолетовые губы жестко шевельнулись, и Васнецов услышал, как из мертвого горла с сипением вырывается воздух.
- Арпшшшш, - сказала покойница. – Пршшшшш. – С артикуляцией у нее были серьезные проблемы.
Стеклянно-мраморный взгляд ее глаз требовательно уперся в Васнецова, и тому почудилась надпись белым по черному – «Обращение к сбойному сектору памяти».
Фиолетовая ухмылка стряхнула остатки румян со щек, и Васнецов понял – Малахитова его ВСПОМНИЛА.
- АМНГММММ!!!!!! – разнесся над остановкой вопль – это труп наконец-то нашел внутри себя голосовые связки. Перед лицом Васнецова зависла рука – он смотрел на нее, не отрываясь – пальцы, захрустев, растопырились. Васнецов вжался в стенку позади. Рука упала на его плечо, и ногти содрали длинный клок рубашки вместе с кожей до самого живота. Васнецов заорал – но не от боли, ее он пока не почувствовал – а от того, что следом за рукой на его плечо упала и голова. Возле уха что-то лязгнуло. Рванувшись, Васнецов вскочил (оставив в зубах трупа правый рукав куртки) и бросился бежать, а за спиной слышал крик: АПФСНЦФФФФ!!!!!! Он всё бежал и бежал, а его изодранная рубашка намокала от крови. Потом он свернул в сторону, налетел на ограждение, и, кувырнувшись через него, покатился с откоса.
По факту взлома квартиры Малахитовой (с подачи родственников покойной) было возбуждено уголовное дело. Но, поскольку ничего не пропало, сыщики из местного отделения милиции особо не надрывались. Правда, один из оперов – первым прибывший по вызову в девять утра – поделился с коллегами впечатлением, что покойница выглядела так, «будто только что вернулась». Речь могла идти только о вандализме – голова умершей была небрежно обмотана рукавом от джинсовой куртки, а полагающийся по штату чепец нашли вообще за пределами квартиры – на лестничной клетке этажом ниже.
С дверными замками тоже было что-то не то – эксперт долго мялся, а потом сказал, что открывали дверь, скорее всего, ИЗНУТРИ, а не снаружи. Но меньше всего следователям понравилось, что под ногтями покойницы обнаружились остатки человеческой кожи, содранной с мясом (улучив момент, пока возмущенная родня была чем-то отвлечена, оперативники собрали остатки для лабораторного анализа). Впрочем, объяснить их наличие всё равно никто не смог, и отчет из лаборатории к делу приобщать не стали.
А Васнецова подобрали в овраге бомжи, рыскавшие по кустам в поисках пустых бутылок – если бы не они, лежать бы ему там долго. В больнице ему наложили швы и долго кололи антибиотики.
Васнецов не распространяется о цепи событий, приведших его на дно оврага за обочиной автомагистрали Опольцево. Лишь на расспросы Сотченского сказал, глядя в сторону: «Лучше бы я тогда пошел домой. Нет, лучше бы я вообще остался дома».
С должности генерального директора строительной фирмы Васнецова уволили по нетрудоспособности. Теперь он «бомбит» на своей машине, зарабатывая гораздо меньше, но на диски с кинокомедиями хватает. Ночью он зажигает по всей квартире свет и крутит комедии одну за другой.
Но к четырем-пяти часам утра, когда на окна наползает туман, комедийные герои на экране начинают мелко-мелко дергаться, а внутри у них что-то осыпается и мерзко чавкает.
@Doff
