Мужчина, лежащий на кушетке был Лестер Биллингс из Уоттербери.
Согласно записи в формуляре, сделанной сестрой Викерс: двадцать
восемь лет, служащий индустриальной фирмы в Нью-Йорке, разведен,
отец троих детей, все дети умерли.
- Я не могу обратиться к священнику, потому-что неверующий. Не
могу к адвокату, потому-что за такое дело он не возьмется. Я убил
своих детей. Одного за другим. Первого, второго и третьего.
Доктор Харпер включил магнитофон.
Биллингс лежал прямой как палка - каждый мускул напряжен, ру-
ки сложены на груди, как у покойника, ноги свешиваются с кушет-
ки. Портрет человека, приготовившегося пережить унижение. Он
разглядывал белый потолок так, словно на нем были изображены жи-
вые картины.
- Хотите ли вы этим сказать, что вы самолично их убили, или...
- Нет, - нетерпеливо отмахнулся он. - Но они все на моей
совести. Денни в шестьдесят седьмом. Шерли в семьдесят первом.
Энди совсем недавно. Я хочу рассказать вам, как все было.
Харпер промолчал. Он думал, что Биллингс выглядит изможденным
и старше своих лет. Волосы поредели, цвет лица нездоровый. Под
глазами мешки от пристрастия к спиртному.
- Они были убиты, но никто этого не понимает. Если бы
понимали, мне стало бы легче.
- Почему?
- Потому, что...
Биллинг осекся и, привстав на локтях, уставился в одну точку.
- Что там? - резко спросил он. Глаза сузились до щелок.
- Где?
- За дверью.
- Чулан, - ответил доктор Харпер. - Я вешаю там плащ.
- Откройте. Я хочу посмотреть.
Доктор не говоря ни слова, подошел к чулану и открыл дверь. На
вешалке висел рыжеватый дождевик (остальные вешалки были
свободны), внизу стояла пара черных туфель. Больше ничего.
- Все в порядке? - спросил Харпер.
- Да. - Биллингс снова вытянулся на кушетке.
- Вы сказали, - напомнил доктор, занимая свое место на стуле,
- что если бы факт убийства был бы доказан, вам стало бы легче.
Почему?
- Я бы получил пожизненное, - тотчас откликнулся Биллингс, - а
в тюрьме все камеры просматриваются. Все, - он улыбнулся
неизвестно чему.
- Как были убиты ваши дети?
- Только не вздумайте тянуть из меня подробности! - Биллингс
повернулся на бок и с неприязнью уставился на Харпера. - Я сам
скажу. Я не из тех, кто привык тут у вас изображать из себя
Наполеона или объяснять, что он пристрастился к героину из-за
того, что его в детстве не любила мамочка. Вы мне не поверите, я
знаю, но это неважно. Мне все равно. Для меня главное рассказать.
- Я вас слушаю, - доктор Харпер достал из кармана трубку.
- Мы с Ритой поженились в шестьдесят пятом, мне стукнул
двадцать один, ей восемнадцать. Она уже ждала ребенка. Это был
Денни. - на губах появлась вымученная улыбка, которая тут же
погасла. - Мне пришлось бросить колледж и зарабатывать на жизнь,
но я не жалел ни о чем. Я любил жену и сына. Мы были счастливой
семьей.
Вскоре после рождения нашего первого Рита снова забеременела,
а в декабре шестьдесят шестого на свет появилась Шерли. Энди
родился летом шестьдесят девятого, к тому времени Денни уже не
было в живых. Энди был зачат случайно. Это не мои слова. Рита мне
потом объясняла, что противозачаточные средства иногда дают сбой.
Случайно? Сомневаюсь. Дети связывают мужчину по рукам и ногам, а
женщине только этого и надо, особенно когда мужчина умней ее. Вы
со мной согласны?
Харпер неопределенно крякнул.
- Не суть важно. Я его сразу полюбил, - он произнес это с
какой-то мстительной интонацией, словно ребенка он полюбил назло
жене.
- И кто же убил детей? - спросил доктор.
- Бука, - тотчас ответил Лестер Биллингс. - Всех троих убил
Бука. Вышел из чулана и убил. - Он криво усмехнулся, - Считаете
меня сумасшедшим? По лицу вижу. А мне все равно. Расскажу эту
историю, и больше вы меня не увидите.
- Я вас слушаю, - повторил Харпер.
- Это началось, когда Денни было около двух, а Шерли только
родилась. Ее кровать стояла рядом с нашей, Денни же спал в дру-
гой спальне. С какого-то момента он стал постоянно плакать, сто-
ило Рите уложить его на ночь. Я сразу решил, что это он из-за бу-
тылочки с молоком, которую ему перестали давать в постель. Рита
считала, что не стоит идти на принцип, пусть, дескать, пьет себе
в свое удовольствие, скоро сам отвыкнет. Вот так в детях воспиты-
вают дурные наклонности. Напозволяют им черти-чего, а после за
сердце хватаются, когда он в пятнадцать лет подружку обрюхатит
или сядет на иглу, или, еще хуже, сделается "голубым". Представ-
ляете ? Просыпаетесь в один прекрасный день, а ваш сын "голубой"!
Короче, я стал его сам укладывать. Плачет - я ему шлепок.
Рита мне: "Знаешь, он все время повторяет "свет, свет". Не знаю,
Разве можно разобрать, что они там лепечут. Конечно, матери - оно
виднее...
Рита предложила оставлять включенным ночник. У нас был такой,
знаете, с Микки Маусом на абажуре. Я запретил. Если не
преодолеет страх перед темнотой в два года, всю жизнь будет
бояться.
Да... В общем, он умер в первое лето после рождения Шерли. Я
уложил его, помнится, в кровать, и он с ходу начал плакать. В тот
раз я даже разобрал, что он там лепечет сквозь слезы. Он
показывал пальчиком на чулан и приговаривал: "Бука, папа... Бука"
Я выключил ночник и, придя в нашу спальню, спросил у Риты,
зачем она научила ребенка этому слову. Она сказала, что не учила.
"Врешь, дрянь", - сказал я. Хотел даже устроить ей легкую
выволочку, но сдержался.
Лето тогда выдалось тяжелое, понимаете. Никак не мог найти
себе работу, и вот нашел: грузить на складе ящики с пепси-колой.
Дома валился от усталости. А тут еще Шерли по ночам орет и Рита
ее без конца укачивает. Я был готов выкинуть их обеих в окно,
честное слово. Дети иногда могут до того допечь, так бы, кажется,
своими руками и задушил.
В ту ночь Денни разбудил меня в три, как по часам. Я поплелся
в уборную, можно сказать, с закрытыми глазами, а Рита мне в
догонку: "Ты не подойдешь к нему ?" Сама, говорю, подойдешь. Ну и
завалился снова в постель. Уже совсем засыпал, когда она подняла
истошный крик.
Я встал и пошел в другую спальню. Малыш лежал на спине,
мертвый. В лице ни кровинки, глаза открыты. Это было самое
страшное: открытые остекленевшие глаза. Помните фотографии убитых
детей во Вьетнаме ? Вот такие глаза. У американского ребенка не
должно быть таких глаз. Он лежал на спине в подгузнике и
клеенчатых трусах - последние две недели он стал опять мочиться.
В общем, жуть. Такой был чудный парень...
Биллингс помотал головой, на губах появилась уже знакомая
вымученная улыбка.
- Рита вопила, как резаная. Она хотела взять его на руки и
покачать, но я не позволил. Полицейские не любят, когда
прикасаются к вещественным доказательствам. Я это точно знаю...
- Вы тогда догадывались, что это Бука? - мягко перебил его
доктор Харпер.
- Нет, что вы. Гораздо позже. Но я обратил внимание на одну
деталь. Тогда она не показалась мне какой-то особенной, но в
память запала.
- Что же?
- Дверь в чулан была приоткрыта. На одну ладонь. А я ее сам
закрывал, это я отлично помнил. У нас там стояли пакеты с
порошком для сухой чистки. Сунет ребенок голову в такой пакет, и
хлоп - асфиксия. Слыхали о таких случаях?
- Да. Что было дальше?
Биллингс передернул плечами.
- Похоронили, что. - Он с тоской поглядел на свои руки,
которым пришлось бросать горсть земли на три детских гробика.
- Медицинское освидетельствование проводили?
- А то как же. - В глазах Биллингса блеснула издевка. -
Деревенский олух со стетоскопом и черным саквояжем, а в черном
саквояже - мятные карамельки и диплом ветеринарной школы.
Сказать, какой он поставил диагноз? "Младенческая смерть"!
Залудил, а? Это про двухгодовалого ребенка!
- О младенческой смерти обычно говорят применительно к первому
году, - осторожно заметил доктор Харпер, - но иногда, за
неимением лучшего термина, врачи употребляют его...
- Чушь собачья! - Биллингс словно выплюнул эти два слова.
Доктор разжег погасшую трубку.
- Через месяц после похорон мы перенесли Шерли в комнату
Денни. Рита стояла на смерть, но последнее слово было за мной.
Далось оно мне нелегко, можете мне поверить. Мне нравилось, что
малышка при нас. Но над детьми нельзя дрожать, так их только
испортишь. Когда моя мать брала меня с собой на пляж, она себе
голос срывала от крика: "Не заходи в воду! Осторожно, там
водоросли! Ты только что поел! Не ныряй!" Акулами меня пугала,
дальше уж ехать некуда. И что же? Теперь я к воде близко не
подойду. Ей-богу. У меня при одном ее виде ногу судорогой сводит.
Когда Денни еше был жив, Рита меня достала: свози их в Сэвин Рок.
Так вот, меня там чуть не стошнило. Короче, в этих делах я
кое-что смыслю. Над детьми нельзя дрожать. И самим тоже нельзя
раскисать. Жизнь продолжается. Так что Шерли сразу переехала в
кроватку Денни. Только матрас мы выбросили на свалку - сами
понимаете, микробы, то-се.
Год проходит. Укладываю я Шерли спать, а она вдруг устраивает
настоящий концерт. "Бука, - кричит, - Бука!"
Я аж вздрогнул. Прямо как Денни. Тут в памяти и всплыла
приоткратая дверь в чулан. Сразу захотелось унести Шерли в нашу
спальню.
- Даже так?
- Нет, "захотелось" - это, конечно, громко сказано. - взгляд
Биллингса снова упал на руки, и сразу щека задергалась. - Не мог
же я признать перед Ритой, что оказался неправ. Я обязан был
проявит силу воли. Вот она бесхарактерная... запросто легла со
мной в постель, когда браком еще и не пахло.
Харпер не удержался:
- А если взглянуть иначе: что это вы запросто легли с ней в
постель задолго до женитьбы?
Биллингс оставил в покое свои руки и повернулся к доктору.
- Умника из себя строите?
- Вовсе нет.
- Тогда не мешайте мне рассказывать по-моему, - огрызнулся
Биллингс. - Я пришел облегчить душу. Вспомнить, как все было.
Если вы ждали, что я здесь начну расписывать всякие постельные
подробности, то вы сильно просчитались. У нас с Ритой был
здоровый секс, никаких там грязных извращений. Я знаю, некоторые
заводятся, рассказывая про всякое такое, но я не из их числа,
понятно?
- О'кей, - примирительным тоном сказал доктор.
- О'кей, - в тоне Биллингса был вызов, но не было уверенности.
Казалось, он потерял нить разговора и только беспокойно
поглядывал на плотно прикрытую дверь чулана.
- Открыть? - спросил Харпер, проследив его взгляд.
- Нет! - вскинулся Биллингс и позвлил себе нервный смешок. -
Что я, галош не видел?
Он помолчал.
- Шерли тоже стала жертвой Буки. - Биллингс потер лоб, словно
помагая себе воскресить детали. - Не прошло и месяца. Но перед
этим кое-что случилось. Однажды ночью я услышал шум, а затем ее
крик. В холле горел свет, и я быстро добежал до соседней спальни.
Я распахнул дверь и увидел... она сидела в кроватке, вся в
слезах, а в затемненном пространстве перед чуланом... что-то
двигалось... шлепало по мокрому...
- Дверь была открыта?
- Немного. На ладонь. - Биллингс облизнул губы. - Шерли
кричала: "Бука, Бука!" И еще что-то, вроде "уан". Прибежала
Рита: "Что стряслось?" "Испугалась, - говорю, - теней от
веток на потолке".
- Вы сказали "уан"?
- А что?
- Может быть, она хотела сказать "чулан"?
- Может быть. А может, и нет, - он перешел на шепот и как-то
странно покосился на дверь.
- Вы заглянули в чулан?
- Д-да. - Биллингс сжал пальцы так, что побелели суставы.
- И увидели там Б...
- Ничего я там не увидел! - взвился Биллингс. Слова вдруг
хлынули из него потоком, точно где-то внутри вытащили пробку. -
Она вся почернела, слышите? А глаза, глаза смотрели прямо на
меня, словно говорили: "Вот он меня и убил, а ты ему помог, ты
ушел в другую комнату..."
Он бормотал нечто невразумительное, на глаза навернулись
слезы.
- В Хартфордском госпитале, после вскрытия, мне сказали, что
она проглотила собственный язык из-за мозговой спазмы. Я уехал
оттуда один, потому-что Риту они накачали транквилизаторами. Она
была не в себе. Я возвращался домой и думал: "Чтобы у ребенка
случилась мозговая спазма, его надо до смерти напугать". Я
возвращался домой и думал: "Там прячется ОНО". Я лег спать на
кушетке. С зажженным светом.
- Что-нибудь еще произошло в ту ночь?
- Мне приснился сон. Темная комната, а рядом, в чулане...
кто-то, кого я не могу толком разглядеть. Оно там... шуршало.
Этот сон напомнил мне комикс, который я чтал в детстве.
"Таинственные истории" - помните эту книжку? Картинки к ней
делал этот тип Грэм Инглз, он мог вам нарисовать любую жуть,
какая только есть на свете... и какой нет - тоже. Короче, была
там история про женщину, утопившую своего мужа. Она привязала ему
к ногам по камню и столкнула в карьер, заполненный водой. А он
возьми и заявись домой. Распухший, зеленый, весь в водорослях.
Пришел и убил ее... И вот я, значит, проснулся среди ночи оттого,
что будьто надо мной кто-то наклонился...
Доктор Харпер взглянул на часы, встроенные в писменный стол:
Лестер Биллингс говорил почти тридцать минут. Доктор спросил:
- Как повела себя по отношению к вам жена после возвращения из
больницы?
- Она по-прежнему меня любила, - в голосе Билингса звучала
гордость. И по-прежнему готова была меня во всем слушаться. Жена
есть жена, верно? Эти феминистки - все ненормальные. По-моему,
так: всяк сверчок знай свой шесток. У каждого человека свой...
как бы это сказать?..
- Свое место в жизни?
- Вот! - Биллингс щелкнул пальцами. - В самую точку. В семье
главный кто - муж. В общем, первые месяцы Рита была как
пришибленная - тенью слонялась по дому, не пела, не смеялась, не
смотрела телевизор. Но я знал: это пройдет. К маленьким детям не
успевают так уж сильно привязаться. Через год без карточки и не
вспомнишь, как они выглядели.
- Она не хотела нового ребенка, - добавил он мрачно. - Я был
против. Не вообще, а пока. Надо же сначала в себя прийти.
Поживем, говорю, хоть немного в свое удовольствие. Когда нам было
жить? В кино выбраться - носом землю роешь в поисках сиделки. На
бейсбольный матч съездить - детей к ее родителям подбрасываешь.
Моя мать - та наотрез отказывалась. Не могла простить, что Денни
родился не через положенные девять месяцев после свадьбы. Она
называла Риту уличной девицей. У нее все были уличными девицами -
ну, не анекдот? Однажды она усадила меня перед собой и стала
рассказывать, какими болезнями может наградить мужчину
уличная... ну, то есть проститутка. Назавтра у тебя на... на
члене появится краснота, а через неделю он отсохнет. Вот так. Она
даже на свадьбу к нам не пришла.
Биллингс забарабанил по груди пальцами.
- Гинеколог предложил Рите поставить спираль. Это, говорит, с
гарантией. Вы и знать не будете, что она у вас стоит. - Он
усмехнулся, глядя в потолок. - Вот именно, никто не знает, стоит
она там, или не стоит. А потом - бац - опять залетела. Правильно,
с гарантией.
- Идеальных противозачаточных средств не существует, - подал
голос доктор Харпер. - Таблетки, например, оставляют два процента
риска. Что касается спирали, то ее могут вытолкнуть сокращения
матки, или месячные, или...
- Или ее просто вытаскивают.
- Тоже возможный вариант.
- Одним словом, она уже вяжет вещи для маленького и съедает
целую банку пикулей в один присест. И щебечет, сидя у меня на
коленях, что "это Господь так захотел". Смех собачий.
- Ребенок родился в конце года?
- Да. Мальчик. Эндрю Лестер Биллингс. Я к нему долгое время
вообще не подходил. Она эту кашу заварила, пускай и расхлебывает.
Вы меня, наверно, осуждаеате, но не забудьте, что я пережил.
Ну, а потом я оттаял, да-да. Изо всех троих он единственный
был на меня похож. Денни пошел в мать, а Шерли вообше неизвестно
в кого, ну разве что в мою бабку. Зато Эндрю был вылитый я.
После работы я всегда играл с ним в манеже. Схватит меня за
палец, вот так, и заливается. Представляете, парню девять недель,
а он уже улыбается до ушей своему папашке.
Раз, помню, выхожу из лавки с прыгунком. Это я-то! Я всегда
говорю: дети не ценят своих родителей, а вырастут, еще спасибо
скажут. Я когда начал покупать ему все эти штучки-дрючки, сам
почувствовал, как к нему привязался. Я тогда уже устроился в
приличное место, в компанию "Клюэтт и сыновья", продавать
запчасти. Неплохие, между прочим, деньги зарабатывал. И когда
Энди исполнился год, мы переехали в Уотербери. В прежнем доме
слишком много было тяжелых воспоминаеий... и чуланов.
Следующий год был наш год. Я бы отдал все пальцы на правой
руке, чтобы его вернуть. Конечно, еще был Вьетнам, и хиппи
разгуливали по улице в чем мать родила, и черномазые шумели о
своих правах, но нас все это не касалось. Мы жили на тихой улице
с симпатичными соседями. Да, счастливое было времечко. Я раз
спросил Риту, нет ли у нее страха. Бог любит троицу и все такое.
а она мне: "Это не про нас". Понимаете, она считала, что Господь
отметил нашего Энди, что он очертил вокруг него священный круг.
Лицо Биллингса, обращенное кверху, исказила страдальческая
гримаса.
- Ну, а потом все как-то стало разваливаться. В самом доме
что-то изменилось. Я начал оставлять сапоги в холле, чтобы лишний
раз не заглядывать в чулан. "Вдруг оно там?" - говорил я себе. -
Притаился и ждет, когда я открою дверь". Мне уже мерещилось:
шлеп-шлеп... весь зеленый, в водорослях, и с них вода капает.
Рита забеспокоилась, не много ли я взваливаю на себя работы, и
тут я ей выдал, как в былые времена. Каждое утро у меня сжималось
сердце оттого, что они остаются одни в доме, но сам при этом,
учтите, не хотел на лишнюю минуту задержаться. Я начал думать,
что оно потеряло нас из виду, когда мы переехали. Оно нас повсюду
искало, вынюхивало наши следы. И наконец нашло. Теперь оно
подстерегает Энди... и меня тоже. Понимаете, если постоянно о
чем-то таком думать, это превращается в реальность. Реальность,
способную убивать детей и... и...
- Вы боитесь договаривать, мистер Биллингс?
Он не отвечал. Часы отсчитали минуту, две...
- Энди умер в феврале, - резко нарушил он молчание. - Риты
дома не было. Ей позвонил отец и сказал, что ее мать находится в
критическом состоянии. Рита уехала в тот же вечер. Критическое
состояние продлилось ни много ни мало два месяца. Днем, когда
меня не было дома, за Энди присматривала женщина, добрая душа. А
ночью я уже сам.
Биллингс облизнул губы.
- Малыша я укладывал в нашей спальне. Забавно. Ему было два
года, и Рита меня как-то спросила, не хочу ли я перенести его
кровать в другую спальню. Вычитала у Спока или у кого-то из этой
компании, что детям вредно спать в одной комнате с родителями.
Из-за секса и всякого такого. Не знаю, лично мы этим занимались,
когда он засыпал. И вообще, честно вам скажу, не хотелось мне
убирать его от нас. Страшно было... после Денни и Шерли.
- Но вы его убрали ? - полуутвердительно спросил Хпрпер.
- Да, - Биллингс выдавил из себя виноватую жалкую улыбку. -
Убрал.
И снова мучительное молчание.
- Я был вынужден! - взорвался он. - Вы слышите меня,
вынужден! Когда Рита уехала, оно... оно осмелело. Начало... Нет,
вы мне не поверите. Однажды ночью все двери в доме вдруг
открылись настеж. В другой раз, утром, я обнаружил цепочку
грязных следов на полу, между чуланом и входной дверью. Паркет
выпачкан илом, зеркала разбиты... и эти звуки... звуки...
Он запустил пятерню в свою поредевшую шевелюру.
- Под утро проснешься - как будто только часы тикают, а
вслушаешься - крадется ! Но не бесшумно, а так, чтобы его
слышали! Точно лапами - легко так по дереву. А ты лежишь... и с
открытыми глазами-то страшно - еще, не дай Бог, увидишь, и
закрывать боязно - сейчас как ударит тебя хохотом и гнилью...
и за шею тебя скользкими своими щупальцами...
Биллингс, белый? как полотно, пытался совладать с дрожью.
- Я вынужден был убрать малыша от нас. Я знал, что оно
окажется тут как тут, ведь Энди слабейший. Так все и вышло. Среди
ночи он закричал, и когда я, собрав все свое мужество, перешагнул
порог его спальни, Энди, стоя в кровати, повторял: "Бука...
Бука... хочу к папе..."
Голос Биллингса сорвался на детский фальцет. Он весь словно
съежился на кушетке.
- Но я не мог его забрать в нашу спальню. Не мог, поймите вы
это... А через час крик повторился, но уже какой-то сдавленный. Я
сразу кинулся на этот крик, уже ни о чем не думая. Когда я
ворвался в спальню, ОНО трясло моего мальчика, словно терьер
какую-нибудь тряпку... трясло, пока у Энди не хрустнули шейные
позвонки...
- А вы?
- А я бросился бежать, - бесцветным неживым голосом отвечал
Биллингс. - Прямиком в ночное кафе. Вот что значит - душа в пятки
ушла. Шесть чашек кофе, одну за другой. А затем уж отправился
домой. Светало. Первым делом я вызвал полицию. Когда мы вошли в
спальню, мальчик лежал на полу, в ушке запеклась капля крови.
Дверь в чулан была приоткрыта на ладонь.
Он умолк. Доктор Харпер взглянул на циферблат, прошло
пятьдесят минут.
- Запишитесь на прием у сестры, - сказал доктор. - Вам
придется походить ко мне. Вторник и четверг вас устраивают?
- Я пришел рассказать историю, больше ничего. Думал облегчить
душу. Знаете, полиции я тогда соврал. Он у нас, говорю, уже
выпадал из кроватки... и они это проглотили. А что им, интересно,
оставалось? Картина обычная. Сколько таких несчастных случаев. А
вот Рита догадалась. Уж не знаю как... но она... догадалась...
Он прикрыл глаза ладонью и заплакал.
- Мистер Биллингс, нам предстоит долгий разговор, - сказал
доктор Харпер после небольшой паузы - Надеюсь, я помогу вам
освободиться, хотя бы частично, от чувства вины, которое гнетет
вас. Но для этого вы сами должны хотеть освободиться.
- А вы думаете, я не хочу? - Билингс убрал ладонь. В красных
слезящихся глазах стояла мольба.
- Пока я в этом не уверен, - осторожно сказал Харпер. - Итак,
вторник и четверг?
После некоторого молчания Биллингс недовольно проворчал:
- Психиатры чертовы. Ладно, будь по-вашему.
- Тогда запишитесь у приемной сестры, мистер Биллингс. Желаю
вам удачного дня.
Биллингс хмыкнул и вышел из кабинета, даже не оглянувшись.
Сестры за столом не оказалось. Аккуратная табличка извещала:
ВЕРНУСЬ ЧЕРЕЗ МИНУТУ.
Биллингс снова заглянул в кабинет.
- Доктор, если приемная сестра...
Никого.
Только дверь в чулан приоткрыта на ладонь.
- Чудненько, - донесся оттуда приглушенный голос. Можно было
подумать, что у говорившего рот набит водорослями. - Чудненько.
Биллингс прилип к полу, чувствуя, как между ног расползается
теплое влажное пятно.
Дверь чулана открылась.
- Чудненько, - повторил Бука, вылезая на свет.
В зеленоватых пальцах утопленника он держал маску доктора
Харпера.
