В загородном доме, ничем не отличающемся от многих домов состоятельных граждан:
-Профессор, мы не нашли его…- оправдывающимся тоном произнесли два полицейских.
-И что вы мне предлагаете? – спросил человек, к которому они обращались. Он не выглядел ни раздраженным, ни обеспокоенным, однако его спокойствие наверняка было лишь наскоро нацепленной маской.
Они оторвали его от работы – об этом ясно свидетельствовал белый халат, марлевая повязка, поверх которой тускло поблескивали лунообразные стекла толстых очков и какие – то инструменты в руках.
-Мы…можем привести нового.
-Нового? Вы издеваетесь? Мне нужен именно этот! Я почти год работал над ним, он единственный из всех остался жив…и только с ним я получил какие – то результаты, понимаете...- профессор снял очки, стянул и бросил в угол перчатки, стащил на шею мешающую разговаривать повязку и уселся на пол, вцепившись себе в волосы. Так он просидел несколько минут, и можно было подумать, что сейчас он должен заорать и начать биться в истерике, но этого не произошло.
Он был еще молод, гораздо моложе, чем можно было подумать из его звания, но уже с совершенно седыми волосами, внешне скорее напоминающий приезжего, чем урожденного террановийца. Эмигранта в нем выдавал и легкий, но заметный акцент, и даже сама манера речи. Ни о чем профессор не говорил прямо, но всегда заводил беседу издалека, и не всегда можно было понять, к чему он клонит, когда рассказывает о самке богомола, поедающей самца или о коварности росянки.
Да, он был не местным. Оставшийся неизвестным спонсор оплатил ему переезд в Терранову и щедро выделял деньги на исследования в малоизученных областях происхождения человека и нечеловеческих существ, тайные, незаконные и порой противоречащие всем понятиям гуманности и морали. В Лютеции было бы слишком сложно раздобыть материал и утаить издержки производства, а здесь за некоторую плату это можно было сделать без особого труда.
-А что…новый вам уже не нужен?
-Как раз то, что вы хотели…
-Нелюдь, не старше десяти.
-Новые мне нужны всегда! Он с вами?
-Да, в машине.
-Так приведите!
Старший из полицейских на минуту вышел и втащил в дом отчаянно сопротивляющийся материал. У профессора заблестели глаза, он живо поднялся с пола и принес деньги.
Альфонс и Фортунат, братья, работали на него с самого его прибытия в Воцберг, и получали немалые проценты с прибыли того (немалые – для них, по сравнению же с общей суммой переводов, ежемесячно поступающих из Лютеции - ничтожные гроши). Их работа заключалась в том, что они отлавливали и привозили тех, кого профессор Эрберт Доминус (было ли это его настоящее имя?) использовал для неизвестных им целей. Обычно ему нужны были нелюди, вампиры и ликантропы, изредка люди – шизофреники и аутисты (этих ему предоставляли не они). Что он с ними делал, Альфонса с Фортунатом не интересовало.
-Ну поди, поди сюда, я тебе ничего не сделаю… - мурлыкал ласковым тоном Эрберт, подманивая пальцем бедного нелюдя – Альф, не отпускай, а то он еще кусаться начнет. Ну не бойся, не бойся, я ничего тебе не сделаю… Может быть, ты выживешь…Если нет – тебе не будет хуже, ты же все понимаешь…Так надо, так надо. Сразу предупреждаю: будет очень, очень больно, но ты же сможешь потерпеть? Вот и прекрасно! – он сгреб жертву в охапку и жестом послал полицейских восвояси.
-Садист! – сказал Фортунат, усевшись за руль паромобиля.
-Зато платит. А эти…ты же сам знаешь, они только с виду люди. Так какое нам дело до того, чем он там занимается? – возразил брату Альфонс.
-Погодите, погодите! – на крыльцо дома выбежала высокая худая брюнетка в белом, местами заляпанном засохшей кровью халате – Хозяин сказал, что послезавтра вы должны привезти ему женщину – нелюдя не старше восемнадцати!
-Будет ему нелюдь! – ответил Альфонс и они поехали прочь.
Брюнетка была ассистенткой профессора и работала у него почти с самого его приезда. Он нашел ее в воцбергском дурдоме имени святого Аримана, где вампирша находилась как сумасшедшая и непременно умерла бы от голода, если бы он (изначально смотревший на нее как на обычный расходный материал) не обнаружил у нее глубоких познаний в области анатомии и не забрал бы к себе. На службе у науки Амалия получала достаточно крови и мертвечины и настолько привязалась к хозяину, что для него была готова на все, и убить кого угодно, и умереть сама.
Кроме нее, в доме Эрберта обитали двое посторонних – глухонемой великан, у которого не было имени, безмозглый и безропотный слуга и еще одна молодая женщина, почти никогда не покидавшая одной маленькой комнатки. Она прятала лицо под непрозрачной вуалью, оставлявшей открытыми только подбородок и губы, и никто не знал, что за таинственное уродство она скрывает от окружающих. Но только с ней профессор обходился как с равной, даже проявляя слабое подобие нежности, которая была ему не свойственна от природы. Она не отвечала на эту нежность ничем, не зная, какой он терпеливый.
***
Эрберт рассматривал два мозга - здорового человека и нелюдя. Они были одинаковы – по крайней мере, с виду. Оба ничем не отличались от образца – гипсовой отливки, пестрой, как попугай (разными цветами на ней были раскрашены разные доли мозга). Это было ударом по одному из его предположений – найти в лобных долях изменения, подобные тем, которые можно обнаружить при некоторых врожденных патологиях…или вообще найти какие-нибудь изменения!
«Вполне вероятно, разница заключается во внутреннем строении» - подумал он и по очереди снял с нелюдского мозга большие полушария.
Таламус, гипоталамус, мост и мозжечок выглядели точно так же – абсолютно по-человечески.
-Высший отдел центральной нервной системы в полном порядке – недовольно произнес Эрберт – Если бы я не знал, с чем имею дело – я бы сказал, что оно было таким же, как любой из людей. Но ведь оно человеком не было! Где же тогда различие?
Возможно, оно состояло в химии чувств, деятельности малоизученных веществ – гормонов, которые по предположениям некоторых физиологов управляют эмоциями. Это бы объяснило все: и склонность нелюдей к депрессии и самоубийству, и их неполноценность в плане чувств при не уступающем человеческому интеллекте.
Но как объяснить разницу в физическом плане? Как логически обосновать то, что организм нелюдя до тридцати лет функционирует не хуже, и даже лучше, чем человеческий, а после – выходит из строя и вскоре погибает? Существо, в начале жизненного пути обладающее отменными данными, не доходит до его конца – почему?
Возможно, из – за того, что оно не обременено обязанностью вырастить потомство и передать ему опыт своей жизни, так как память крови делает это за него.
Возникает новый вопрос. Почему пара нелюдей не способна к воспроизводству? Почему одним из родителей нелюдя непременно должен быть человек?
Призвав на помощь генетику, науку молодую и не всеми признанную, но несомненно перспективную, можно вывести из этого факта то, что порок неодушевленности, передающийся по наследству, не должен передаться сразу от обоих родителей – иначе (по предположению Эрберта) эмбрион окажется нежизнеспособен и погибнет на стадии морулы.
Порок неодушевленности… Бесполезная паразитическая ветвь на древе человечества – вот чем Эрберт считал нелюдей, и поэтому для него не составляло никакого труда убить кого-то из них ради того, чтобы наконец добраться до того, что отличает их от настоящих людей. Втайне он верил, что различие это – отсутствие монады, но должна же она где – то помещаться! И во многом именно поиск ее вместилища был одной из его задач, ибо – как он считал – душа является объектом не менее материальным, чем тело, просто построенным из материи иного рода, и отсутствие ее должно быть так же обнаружимо, как врожденное отсутствие какого – либо органа.
Существо, не наделенное душой, не является человеком, даже если оно им притворяется. Следовательно, не будет грехом и его убийство. Жаль только, что власти Террановы (да и всех более – менее цивилизованных стран Старого и Нового света) всех, кто с виду похож на человека, приравнивают к людям и дают им одинаковые права.
Существование нелюдей признают в Алой империи, где их безжалостно истребляют, но там под запретом и сколько – нибудь глубокие занятия наукой, и потому работать там у Эрберта не было бы возможности.
Поэтому ему приходилось осуществлять свои идеи в Терранове, где деньги и знакомства позволяли обойти закон.
Чего он хотел?
Во – первых, узнать, чем все – таки отличается нелюдь от человека. Во – вторых, попытаться наделить его монадой (если это возможно). В – третьих, если второе осуществимо – попробовать сделать нелюдем человека, лишив его данной от рождения монады. В – четвертых (в далекой перспективе) – заняться непосредственно тем, чего от него ожидал неизвестный спонсор и попытаться создать существо с данными нелюдя в области физических и магических данных, но лишенное нелюдской смертельной тоски и вместо нее наделенное исполнительностью и покорностью, идеального солдата, лишенного души и чувств.
Кому и зачем мог понадобиться подобный недосверхчеловек, Эрберта мало интересовало. Для него ведущую роль играло то, что он имеет возможность удовлетворить свою жажду познания.
Он видел мир по – другому, не так, как видят его те, кто просто принимает все, в нем существующее, не ища объяснений непонятному, не пытаясь сделать известным неизвестное, относясь к тайне не как к задаче, а лишь как к данности.
***
- «Поздним утром при стечении большого количества народа из-под моста был выловлен труп неизвестного молодого мужчины. Несколько позже установили его личность: это был итальянец Нателло Фальконе, больше известный, как Сокол, любовник молодой готландской наркобаронессы Берты Шикльгрубер, несколько позже найденной отравившейся морфием в номере отеля «Сириус» - прочитал на первой странице «Полуденного вестника», ежедневной воцбергской газеты Эрберт.
Берте было примерно двадцать, и она была редкостной красавицей..
Эрберт знал, что заставило шагнуть за перила ее возлюбленного и почему она сделала себе смертельный укол. Но об этом больше никто и никогда не узнает. Причины могли быть любыми, но следствие оставалось неизменным.
Он провел ладонью по гладкой коже трупа. Девушка умерла три часа назад, но сразу же была доставлена к нему. Альфонс и Фортунат, братья – полицейские, помогли ему отвезти ее не в морг, а в лабораторию.
Воплощенное совершенство предстало перед ним на блестящем железном столе. Стройный стан, достойный Афродиты – ей не нужно было ни затягивать талию в корсет, ни подкладывать под юбку турнюр для того, чтобы придать своей фигуре идеальные очертания. Прекрасно сформированные ноги, какие редко увидишь у той, которая всегда носит платья в пол (по моде Старого Света: в Терранове девушки ее возраста предпочитали что – нибудь немного ниже колен или даже штаны). Единственный недостаток – широкие, достойные фермерши ладони и не по – женски большие ступни, выдающие низкое происхождение. Но здесь родословная не имеет значения, и потому никому не придет в голову обращать на это внимание.
В остальном Берта была идеальна. Модно уложенные блестящие волосы, ниточки светлых бровей, маленькие, но красиво очерченные губы, мушка на щеке – все было именно так, как должно было быть.
Его интересовало, можно ли искусственным образом создать нелюдя, вдохнув жизнь или ее подобие в мертвое тело.
Он знал о зомби, «живых мертвецах», но не хотел в результате получить зомби, разлагающееся тело, лишенное собственной воли и сознания. Надо было восстановить все жизненные функции, осознание себя, но при этом не вернуть душу…
-О, как ты рвешься в путь крылатый
Безумная душа моя
Из самой солнечной палаты
В больнице светлой бытия!
И, бредя о крутом полете
Как топчешься, как бьешься ты
В горячечной рубашке плоти,
В тоске телесной тесноты,
Иль, тихая, в безумьи тонком
Гудишь – звенишь сама с собой,
Вообразив себя ребенком,
Сосною, соловьем, совой.
Поверь же соловьям и совам,
Терпи, самообман любя –
Смерть громыхнет тугим засовом
И в вечность выпустит тебя…
- негромко произнес он знакомые с юности строки.
Амалия спала на полу, свернувшись клубком. Ее одежда и губы были в крови, а в зубах она держала полуобглоданную человеческую руку, судя по татуировке, принадлежавшую моряку.
Иногда Эрберт начинал побаиваться девушки, особенно когда они вместе препарировали трупы, и в ее черных глазах загорался нечеловеческий огонь, достойный голодной волчицы. Иногда она начинала облизывать пальцы и инструменты, жадная до человеческой крови, и тогда мороз проходил по его коже. Вот и сейчас она несколько минут пожирала взглядом прекрасное тело Берты, но ответным взглядом Эрберт дал ей знать, что на этот раз ее помощь не требуется, и она с легким недовольным ворчанием снова заснула.
Была ли она на самом деле вампиршей или просто одержимой безумицей? Для него это не имело никакого значения. Ему достаточно было ее знаний и ее собачьей преданности. Именно таким должен был быть бездушный сверхсолдат.
