Несколько мгновений я лежу с открытыми глазами, настороженно вслушиваясь в доносящийся с улицы шум. Мне нужно вскочить, захлопнуть окно, чтобы чудовище не смогло влезть, но нет сил пошевелиться!
А оно – там. Скребёт когтями по бетонным плитам. Моя квартира на втором этаже, но я знаю - Оно доберётся до окна.
Скованный холодным ужасом, я лишь наблюдаю, как медленно, но уверенно, странное существо перемахивает через подоконник. Сначала мне кажется, что это человек, когда некто в черном дождевике спрыгивает на пол. Но когда чудовище оборачивается ко мне, на его лице вспыхивают два круглых, желтых глаза.
В темноте ничего не разобрать, но я уверен – у него совиная голова. Слышу, как щёлкает клюв, как с противным клекотом он медленно движется ко мне. Когда Нечто прикрывает свои луноподобные глаза, оно на мгновение сливается с тьмой, и мне думается, что всё это – дурной сон! Но вот глаза вспыхивают вновь. Ближе. Ещё ближе...
Я знаю, что половицы в моей комнате громко скрипят, стоит наступить на них, но под Его лапами подгнившие доски остаются недвижимы. Гвозди со стальным терпением замерли. В комнате пахнет прелой листвой и человеческим потом.
Тянусь к прикроватной тумбе и касаюсь пальцами клавиатуры телефона. Мобильник взрывает тьму голубоватым свечением, вычерчивая контуры предметов и освещая ближайшие из них. Теперь мне отчетливо видна вся комната: компьютерный стол с пузатым монитором, хищно поблескивающая стенка шифоньера и распахнутое окно. Тюлевая занавеска покачивается от прикосновений холодного ночного ветра.
Тишина, покой... Только сердце испуганно колотится в груди.
Я вскакиваю с кровати, протягиваю руку к занавеске, отдергиваю её и... ничего. Вползает в комнату бодрящая прохлада, по улице проносится с птичьим клёкотом старенький жигулёнок с желтыми, как совиные глаза, фарами.
- Это всего лишь сон,– говорю я себе и в страхе замираю, не веря своим глазам – на подоконнике лежит небольшое птичье перо.
* * *
- Я тебе верю, - кивает Витёк – мой сосед и одногодка. Ему, как и мне, одиннадцать лет.
Мы сидим на макушке крепкого, кряжистого клёна, нависающего над улицей. Внизу, в паре метрах под нами ходят люди, время от времени удивлённо поглядывая наверх, где трое ребят устроили некое подобие шалаша. Трое, потому что с нами Егор – он старше, ему тринадцать. Почти взрослый! Поэтому в нашей компании он самый главный.
- Ерунда, – перегнувшись через могучие ветви, говорит Егор, - не бывает монстров. Вы что, маленькие совсем?.. Ну да, я же забыл, что вы маленькие.
На его конопатом лице играет противная ухмылка и нам с Витьком вдруг становится стыдно.
- Он перо нашел, - восклицает Витёк, глядя, как густо я покраснел.
- Перо? Ну и что?
- А вот то! – я запускаю руку в карман шортов и достаю оттуда небольшое серое перо. Даже не перо – пёрышко.
- У вороны, что ли, выдрал? – тянет к нему свои худые пальцы Егор.
Я обиженно отдергиваю руку с находкой.
- Сам ты ворона! – бурчу я, - это на подоконнике было.
- Да ну?! – притворно удивляется конопатый. – Дай гляну, что за «трофей».
Он бесцеремонно отбирает у меня «трофей» и принимается с видом знатока вертеть перо в руках. То касается пальцами, то пытается согнуть.
- Перо как перо! – наконец заявляет Егор.
- Да говорю же тебе, его тот монстр оставил, когда от меня убегал!
- Это он тебя так испугался, что ли?
- Он мобильника испугался.
- У тебя сотик такой, - хохотнул Егор, - что им можно кого хочешь напугать.
- Я уверен, что он из-за света убежал. А пока было темно – стоял в комнате и...
- Ты только что нам рассказывал, - отмахивается конопатый.
Я молчу, вспоминая, как плескались желтизной фары машины, как свистел ветер. Может это был сон? Просто сон. Они ведь бывают очень реальными.
- А может твой монстр, - говорит Витёк, - специально перо оставил?
- Ага, - подхватывает Егор, - чёрная метка. Малой, он к тебе сегодня ночью придёт и слопает.
При этих словах я топаю ногой, отчего ветви подо мной начинают шуметь, а вниз, на асфальт, летят зелёные «вертолётики» - семена клёна. Вскидывает голову идущая внизу женщина:
- Что делают, шантрапа! – кричит она, вынимая из пышной шевелюры, насыпавшиеся сверху листья и кору.
А мы, позабыв про обиды, смеёмся, то ли радуясь тому, что крупногабаритной тёте до нас не добраться, то ли представляя, как она будет лезть на дерево, реши всё же проучить негодников.
- Ты на нас не обижайся, - говорит Егор, - просто глупо это – монстров бояться. Ты чего? Эй!
Он толкает меня в плечо.
- Ты чего замер?
Я не отвечаю, с ужасом глядя на человека, только что прошедшего под деревом. Вот начинает кричать громкоголосая женщина, обратив к нам розовощёкое лицо... Вот огибает её один человек, второй... и Он – третий прохожий. Высокий, тощий, с крючковатым носом и выступающими скулами, в потрёпанной черной ветровке и таких же черных брюках. Осторожно отстраняет он костлявой рукой раскричавшуюся даму и бросает на нас короткий, резкий взгляд. Его глаза – большие, круглые и отливающие желтизной будто прожигают во мне дыру.
- Это он! – шепчу я, тыча пальцем в незнакомца, который быстрым шагом идёт в сторону парка.
- Кто? – непонимающе спрашивает Егор.
- Монстр, - отвечаю я, и мне вспоминаются круглые желтые глаза той бестии, что смотрела на меня из мрака комнаты. Это не мог быть сон! Не мог!
- Да это бомж, - широко улыбается Витёк, - он в парке в вагончиках ночует. На колесе обозрения. А раньше жил на пристани, где дом такой с желтым забором и...
- Это он, - с уверенностью говорю я.
- А перья где? – ехидно интересуется друг.
- Не знаю, но глаза...
- А может, - вновь вклинивается в разговор любитель страшилок Витёк, - ночью он превращается в сову и кружится над домами? Забирается в окна... А днём превращается в человека!..
- Не, - со знанием дела возражает Егор, - то оборотень. А это – бомж.
Витёк азартно хлопает в ладоши:
- А давайте за ним проследим! Пойдем до самого парка, посмотрим, что он там делать будет!
Егор пожимает плечами. Его явно не радует перспектива слезать с облюбованного дерева.
- Давай! – поддерживаю я инициативу друга.
- А ты не испугаешься? – подзуживает Витёк.
- Не испугаюсь!
- Мы идём в страшный-страшный парк ловить страшного-страшного оборотня.
- И ничего он не страшный, этот парк, - со вздохом прерывает наш диалог Егор, - сейчас часов шесть – светло ещё. Давайте спускаться, да пойдем быстрее. А то я вечером хочу на «Сверхъестественное» успеть. Там последние серии.
* * *
- Зря мы это затеяли! Ох, зря... – прежде бесстрашный Витёк сейчас переминается с ноги на ногу, глядя на высящееся невдалеке колесо обозрения. На фоне колосса три детские фигурки кажутся крошечными, и это пугает Витька. Впрочем, меня тоже.
- Давай-давай! – подначивает Егор, - сам предложил за бомжом следить, а теперь что, струсил?
Витёк смотрит на него, потом на меня. Переводит взгляд на ограду, за которой вздыбился гигантский аттракцион.
- Ну? – нетерпеливо спрашивает конопатый, - лезешь?
- Не, ребят, - Витёк отводит глаза.
- Трус, - констатирует Егор и обращается ко мне, - Ну, давай на ван-ту-фри, что ли, кто первый лезет.
Я с жалостью гляжу на Витька. Бедняга... Всё смеялся над нашими страхами, а теперь боится сам.
- Лезь первым, - мой голос звучит громко и твёрдо, - Слышишь, Егор, первым. Или струсил?
Конопатый напрягается. Он привык, что все и всегда подчиняются ему, а тут такое. А мне просто обидно за Витька!
- Лады, - цедит Егор сквозь зубы, - ты только не отставай, малой.
И вот мы перемахиваем через ограждение, подходим к пожарной лестнице, ведущей на вершину колеса обозрения и Егор начине восхождение, обхватывая вспотевшими руками ржавые перекладины. Я – за ним. Стараюсь не смотреть вниз, потому что знаю – там очень высоко. Так высоко, что макушка берёзы, высящейся возле аттракциона, уже на уровне моих глаз.
Где-то внизу бегает, струсивший, Витёк. Ему сейчас хуже, чем нам. Всего-то на минуту поддался страху, но долго теперь не сможет смотреть мне и Егору в глаза.
Долго бродил странный бомж по парку, то останавливаясь и прислушиваясь, то заговаривая с редкими прохожими. А потом направился сюда. Прав был Витёк – он ночевал в одной из кабинок. Затаившись за зданием билетной кассы, мы восторженно наблюдали за тем, как ловко он перемахнул через забор, взобрался по лестнице на вершину колеса и скрылся в одной из кабинок, раскачивающихся наверху, в каких-то паре метров от неба...
- Слышь, малой, - шипит Егор, когда я утыкаюсь головой в его ботинки, - ты аккуратнее, не торопись. А то столкнёшь меня. Всё равно «Сверхъестественное» пропустили... - и ползёт дальше.
А я думаю про себя: «Ого, как поздно! Уже вечер. Долго мы за бомжом ходили».
И начинает разливаться по телу неприятный холодок. А вдруг Витёк прав и насчёт оборотня... Хотя, нет - про оборотня Егор плёл. Егор! Меня вдруг захлестывает злоба к этому конопатому. Ведь он придумал забраться наверх следом за бомжом и проверить, не превращается ли тот в оборотня. Глупость! Но нет же, мы не могли устоять. Егор сказал «кто не трус» и я не имел права струсить!
Боюсь подумать, что ждет нас наверху. Может бомж пошлет куда подальше за то, что мешаем спать, а может, сбросит вниз. Это же бомж, а они бывают злыми и жестокими! Я знаю это... по фильмам.
Занятый этими странными мыслями, замечаю, что макушки берёзы уже не видно и в обе стороны от уводящей вверх лестницы только небо, в закатных сумерках взявшееся багровой пеной. Поскрипывают кабинки, кряхтит Егор.
Мне вдруг становится страшно – а что если он устанет и упадёт вниз, увлекая и меня за собой? Но тут же эту мысль вытесняет другая: «Он старше меня и сильнее. Он не упадёт».
Егор замирает. Я запрокидываю голову и едва не разжимаю пальцы, вцепившиеся в холодный металл перекладин. Старший товарищ уже на самой вершине. Ему осталось лишь вскарабкаться на небольшую площадку и забраться в кабинку, но у площадки нет ограждения – просто квадрат в метр, открытый всем ветрам. А ветер силён. Он треплет волосы, рвёт футболку.
- Я боюсь, - произносит Егор, оборачиваясь ко мне через плечо, - Мне страшно. Я сдвинуться не могу.
Да что там, и мне страшно до безумия! Я готов предложить другу плюнуть на бомжа и спускаться вниз, но вспоминаю о Витьке, который был осмеян как трус. Ну, нет, Егор, я так просто не отступлю.
- Загляни в кабинку, – говорю я, но конопатый лишь мотает головой. Для того, чтобы заглянуть, ему надо взобраться на маленькую площадку, с которой можно легко упасть вниз.
Сколько там метров? Двадцать? Тридцать?
А вокруг сгущаются холодные сумерки, даже небо, минуту назад яркое и румяное, теперь потускнело.
Нам пора домой! Давно пора! Давай же, Егор, посмотри на бомжа, убедись, что он там...
И тут у меня на поясе начинает предательски звенеть мобильник.
«Внимание... – разносится над сонным парком, - мама звонит».
В давящей тишине звук этот чудовищно громок. Егор вздрагивает, испускает не то стон, не то вой.
Это звонит мама... Она спросит, где я и когда приду домой...
Мама... мамочка!
«Внимание... Мама звонит...»
Замерившая в пиковой точке кабинка вздрагивает, из неё вырывается огромная сова и с уханьем пикирует вниз, мелькнув на фоне потухшего небосвода.
Наш крик слышен далеко...
- Вниз, вниз! – вопит Егор, и я что есть силы перебираю ногами и руками, спускаясь по треклятой лестнице. А телефон всё не умолкает...
«Внимание... – заезженной пластинкой хрипит он из ременного чехла, - Мама звонит...»
Внизу что-то кричит Витёк и в его голосе проскальзывают истерические нотки. Ухает сова, кружась вокруг колеса, кричит Егор, кричит Витёк. Кричу я – так, что в горле начинает першить.
Мама! Мамочка!
Наконец, мои стопы касаются земли, и тут же в плечо впивается рука Витька:
- Сова, пацаны! Вы видели?!
- Валим! Валим отсюда! – хрипит соскочивший с лестницы Егор и бросается к забору.
Вслед за старшим товарищем мы перепрыгиваем через забор и бежим прочь из этой части парка на пустынную аллею, едва не сбиваем с ног парня и девушку, стоящих, обнявшись, в темноте. Несёмся, не разбирая дороги, то продираясь сквозь кустарник, то громко топая подошвами кроссовок по асфальту.
Лишь теперь я замечаю, что телефон больше не трезвонит. Я останавливаюсь, гляжу на дисплей:
«Один пропущенный вызов»
Это мама... она звонила...
- Ты что встал?! – дёргает меня за рукав Егор, – бежим! Это он! Ты был прав. Это он!
- Кто?
- Сова! Тот бомж превратился в Сову! - он на миг умолкает, а потом, указывая на просвет между деревьев, туда, откуда мы только что пришли, вопит, - Вон он!
И я замираю, не в силах пошевелиться. По аллее, взметая крыльями пыль, летит огромная сова. Нет, даже не сова – филин. Огромный. Два желтых глаза светятся злобой, клюв раскрыт.
За моей спиной вскрикивает Витёк и есть отчего - в полёте филин изгибается, выставив перед собой когтистые лапы.
- Бежи-и-им!.. – теряется в стуке сердца сдавленный вопль Егора.
Я вскидываю руки перед собой, пытаясь заслониться от острых когтей, и в этот момент дисплей телефона вспыхивает, а из динамика слышится:
«Внимание... Мама звонит...»
С воем филин делает вираж, уходя от яркого пятна света, и исчезает в кронах деревьев.
«Внимание... Мама звонит...»
- Что это было? – шепчу я.
Егор, молча, протягивает два серых пера.
- Откуда?
- Оттуда... – глухо отвечает конопатый, – я заглянул внутрь... когда вылетела сова... там были только перья.
Я, обессилено, киваю, нажимаю на кнопку вызова и подношу телефон к уху.
- Ты где? – едва пробивается сквозь непонятные помехи обеспокоенный мамин голос.
- В парке, – отвечаю я трясущимися губами, - Мама...
- Быстро домой, - строго говорит она, - Уже темно, - а затем спокойно и ласково, - и ужин уже давно готов. Быстрее давай.
Домой мы идём молча. Я поминутно жму на клавиатуру телефона, освещая путь перед собой, а когда, наконец, оказываемся на освещенной улице, Егор говорит:
- Малой, ты молодец.
О чем это он? О моем поведении, или о вовремя зазвонившем телефоне? Так это не моя заслуга.
- И ты молодец, Витёк... – продолжает он, - извини, что я на тебя так.
Витёк, молча, кивает. Мы больше ни о чем не хотим говорить. Там, в парке, что-то случилось. Может, нам показалось, а может, и нет... У страха глаза велики, говорите? О, да! Они большие, круглые и желтые...
* * *
- Что там было? – спрашивает Витёк, когда мы сидим на лавочке возле моего подъезда, освещаемые одиноким фонарем. Егор уже давно дома, а мы всё не можем успокоиться.
- Бомжа там не оказалось, - отвечаю я, - в кабинке. Только несколько перьев.
- Может он с другой стороны слез? – с надеждой в голосе спрашивает друг.
Я отрицательно мотаю головой:
- Ты же там был, не мог он мимо проскочить. Значит, он – сова... ну, то есть филин...
- А в чём разница?
- Ну, у филина лапы в перьях, а у совы – нет. И уши у филина...
Я пытаюсь вспомнить физиономию чудища, привидевшегося мне минувшей ночью, и обмираю – у монстра, забравшегося ко мне в окно, не было ушей как у филина...
Отреагировав на внезапное молчание, Витёк с опаской щёлкает пальцами перед моим лицом.
- Я думаю... про него. Почему он не напал ночью?
- Может, не был голоден, – пожимает плечами Витёк.
- Не-а... Он как будто... – я вновь замолкаю и хватаю друга за плечо, - подождешь меня минуту? Я домой сбегаю.
Витёк с опаской глядит на неосвещённую дверь дальнего, своего, подъезда, затем переводит взгляд на безлюдный двор и, не желая, чтобы я счел его трусом, согласно мотает головой.
- Только быстрее.
Я киваю в ответ, прикладываю ключ к домофону и рывком открываю дверь подъезда. Взбегаю по лестнице. Врываюсь в квартиру.
Мама на кухне. Что-то жарит. В сковороде на плите весело скворчит, а по комнатам разливается приятный запах пряностей.
- Мам, я пришел! – бодро заявляю я, скидывая кроссовки.
- Умаялся?
Отрицательно мотаю головой.
- Ужин будет через полчаса, - деревянной ложкой мама пробует горячее варево из сковороды и причмокивает, – или чуть раньше...
Я растерянно, впрочем, уже начиная понимать происходящее, замираю в дверях.
- Ты же звонила и сказала ужинать идти.
- Не обманывай, - с улыбкой отзывается мама, - Телефон в твоей комнате заряжается, а я на кухне весь вечер.
На негнущихся ногах я иду в свою комнату. Открываю дверь, включаю свет. Мамин телефон лежит на кровати, рядом валяется зарядное устройство, а на полу – прелые листья и пара перьев.
Я хватаю телефон – простенький, но очень маркий и постоянно царапаемый, стоит маме положить его в один карман с ключами, подношу ближе к глазам и замечаю на корпусе едва заметные бороздки... от когтей.
Сова! Это была сова – то существо, пробравшееся в мою комнату. Оно позвонило мне и спасло от филина!
Через окно прекрасно видно высящееся над крышами домов колесо обозрения. Мне представляется, как своим чудовищным зрением наблюдает отсюда огромная сова за детьми, лезущими на вершину колеса, и спасает их, позвонив. В тот момент я был так напуган и телефон так сильно хрипел, что мамин голос был едва различим. Но это звонила сова!
А злой филин – бродяга с желтыми глазами. Он превращается...
Вспомнив об оставшемся на улице Витьке, я выбегаю в коридор, на ходу надевая кроссовки, сломя голову бегу вниз по лестнице, и уже собираюсь отпереть металлическую створку, как вдруг замираю, заслышав голоса.
- Голову забирай, а я возьму тушку... – хрипит один.
- Зачем ты звонил ребёнку? – спокоен и властен второй голос.
- А ты хотел, чтобы они забрались в гнездо? Бери и не вымажись в крови.
- Нужно быть осторожнее.
- Как? – каркающе, изрекает первый. – Мы и так не убиваем людей в постелях, чтобы не было слухов. Что ещё можем сделать?
- Улететь, – произносит второй.
Слышится удар о землю чего-то тяжелого, но мягкого.
- Куда улететь?
- В город побольше. Этого ребёнка нам надолго хватит – мясо хорошее.
- Согласен, – клокоча, отзывается первый, – А там опять превратимся в людей...
Я распахиваю дверь. Знаю, что не нужно этого делать, что за ней – смерть, но не могу иначе, ведь снаружи мой друг.
- Витёёё!.. – кричу я, и тут же замолкаю, прижатый к стене.
Увиденное, потрясает – возле лавочки в свете тусклой лампы стоит грузный, невысокий мужчина в дождевике. Глаза его отливают желтизной, а руки, сжимающие что-то бесформенное, напоминают обезьяньи – длинные, волосатые, с крючковатыми когтями. Это – сова...
А филин – бомж в серой ветровке, прижимает меня к стене, закрыв рот ладонью.
- Тихо! – зло шипит он. – Если будешь молчать – выживешь. А если заговоришь...
Его глаза внезапно вспыхивают багрянцем, нос и рот на глазах превращаются в клюв, а небритый подбородок прорастает мелкими серыми перьями.
- Будешь молчать?
Я киваю.
Щёлкая клювом, филин оборачивается к сове и что-то по-птичьи говорит ему.
Тот отвечает по-человечески:
- Ну, так прикончи!
Филин недовольно морщится:
- Одного унесём с собой на мясо. Двух не сможем. Трупы оставлять нельзя.
- Тогда выруби его, - произносит сова и поднимает с земли свой бесформенный свёрток. Это голова... Широко раскрытые глаза Витька, остекленело, смотрят на меня. Из полуоткрытого рта на асфальт стекает струйка вязкой крови.
Ноги подкашиваются, и я погружаюсь в беспамятство...
* * *
Врач говорит, что я почти здоров...
Он даёт мне таблетки и улыбается, как старому знакомому, но я даже имени его не знаю. Просто врач.
Мама говорит, что он вылечит меня, и я снова стану нормальным. Она не верит мне. Мой рассказ о сове и филине, об обезглавленном Витьке... она ни во что не верит!
Приходил полицейский, спрашивал меня и тоже не поверил. Они думают, что Витьку похитили, потому что у подъезда было много крови, а я видел это похищение и сошел с ума! Но я не сошел с ума! Клянусь!
Вчера я видел, как глаза у новенького санитар блестели желтым. А сегодня сказали, что сбежала пациентка, девочка моего возраста. Я знаю, что она никуда не сбегала. Это филин-санитар её съел! Слопал, как говорил Егор. Сколько же их в нашем мире – оборотней, которых мы считаем людьми! Они бродят рядом с нами, а мы и не замечаем, пока не блеснут их безумные глаза, пока не щелкнут клювы, не вытянутся когти.
Мама... мамочка...
Доктор говорит, что в палате окно замкнуто на ключ, а ещё снаружи решетки, и никто не сможет ко мне забраться! Но филин в здании! Я кричал, что он рядом, а мне не поверили. Только сделали укол...
Прежде, чем я погрузился в беспамятство, санитар сказал: «Спи крепко, мышонок» и засмеялся с подсвистом и клёкотом.
Может всё это - лишь дурной сон?
