Все началось 10 июня. Денек выдался преотличный.
За окнами проносилась всяческая красота: лесочки, деревеньки, поля…
- У-у, смотри, какая псина! Слопает любого и не подавится!
- Вот так домик! И флюгера на крыше…
- Корова, корова!!!
- Глянь, глянь! Лошадки! Большие? Ха! Еще какие! Не то, что игрушечные.
Солнце палило так, будто хотело расплавить железную коробку на колесах. Кургузый автобусик покряхтывал, подпрыгивая на ухабах. Всякий раз, когда начиналась тряска, мы с Сенечкой начинали громко хохотать. Даже мамка улыбнулась пору раз, когда Дядя Игорь прижался к ней на очередном повороте. Разумеется, случайно…
Только Анка сидит хмурая. Щурится на солнце, словно фараон, только что вылезший из гробницы. Под мышкой – книжица. Стихи, конечно. Всем известно, что ничто не просвещает человека, как поэзия. Но с нашей Анкой все по-другому. Поэзия ее не просвещает, а просвечивает. Щеки ввалились, а лицо белое-белое. Того и гляди, в обморок хлопнется.
Заметила, что я на нее смотрю. Улыбается. Э, нет, и не надейся! Все равно не буду тебя любить. Не нужны мне никакие левые сестры.
Этакое эфемерное создание досталось мне в подарок от мамкиного хахаля. То бишь муженька ее нового.
Толстушка-кондукторша задремала на своем сидение. Позади устроился какой-то лысый субъект. Ишь, в портфель вцепился. Небось партийный. А рядом с субъектом – блондиночка. Молоденькая, кокетливая. Дочка? Жена? А шут его знает. Неужто и они в наше теплое местечко намылились? Ухватят домик поуютней, и придется нам на улице ночевать. В палаточке.
- Ка-зю-ля! – Сенечка тыкает пальцем в стекло.
- Ага! Во какая рогатая!
Водила затянул басом:
"Ка-ак провожают пароходы…
Совсем не так, как поезда…"
- Эх, ты! Лучше б про нас, про Урал спел! – зевнула кондукторша, и снова провалилась в блаженную дрему.
Хорошо-то как. Надоело мне каждое лето в школьном лагере окна мыть. Да и братику свежий воздух полезен. Сам Лев Львович так сказал, светило неврологии.
На Огородной в автобус загрузилась бабулька в кружевном платочке.
- До двенадцатого километра доеду? Ой, славно!
Думала, усядется на свое место чинно-благородно, как и полагается дамам ее возраста. Ан нет. Говорливая оказалась – жуть. У мамки все про Свердловск расспрашивала, у Анки книжку просила, даже к лысому подкатывала. Все ей интересно… Такой только дай языком почесать. Видно, первая на деревне сплетница. И в окно то и дело зыркает. Посмотрит пару раз, и качает головой:
- Ишь, как жарит… Быть грозе. Нехорошо, нехорошо…
И мамке говорит:
- Ехали бы вы назад.
Я поворачиваюсь к бабулетке и улыбаюсь:
- Ничего, бабушка! Мы не сахарные, не растаем!
- Ой, девка! Иной раз так прогремит…
- Да вы не бойтесь. У нас и брезентуха имеется, - объясняет дядя Игорь.
А она бурчит что-то себе под нос.
- Далече вы или как?
Я объясняю:
- До Больших Холмищ, а там на озеро. Слыхали, там деревенька рядом, остановится можно.
- Да, люди там хорошие, не откажут.
- Да мы и приплатим.
- Может, и пронесет. Кто его знает…
Увидела Сенечку, улыбнулась беззубым ртом:
- Ой, малышек какой! Во как смотрит! И ведь все понимает…
- Конечно, понимает! – набычилась я, - Вы не подумайте, что он…
- А все-таки…
Она наклонилась прямо к моему уху и зашептала:
- Ехала бы я отсюда на твоем месте. Вон, как воздух звенит. Слышишь?
Я вежливо кивнула. Нехорошо обижать пожилого человека. На двенадцатом километре она и правда вышла и бодро потопала в сторону Брусян. В салоне все сразу вздохнули с облегчением. И попадаются же такие вредные бабушки!
Через полчаса показалась наша Кедровка. Выгрузились все дружно, как солдаты на парад. Остановочка поросла травой: зеленые стебли пробивались сквозь деревянную скамейку. Вокруг – ни души.
И вдруг – потемнело. Замолчали птичьи голоса, притихли цикады в траве. Мир замер в ожидании. Огромная, иссине-черная туча заполнила небо своим густым, клокочущим телом. Отовсюду послышался низкий, утробный гул, словно кто-то ударил в исполинский колокол.
- М-да… Накаркала наша бабулька. – мрачно сообщил дядя Игорь.
- Может, до деревеньки добежим? – испуганно спросила Анка.
- Не успеем, - отрезала я.
И правда. Спустя несколько секунд мир почернел полностью, и на землю обрушилась водяная стена. Все разом потеряло очертания, размылось и смазалось. Ничего не было видно: ни холмов, ни дороги, ни леса. Я сжала руку Сенечки, прильнувшего к моим коленям:
- Не бойся!
Впрочем, я не услышала своего голоса.
Портфель вытащил чешский зонт, размером с парашют десантника. Зонт изогнулся, как живой, ощетинившись сломанными спицами. Через мгновенье его унесло в неизвестность.
Блондиночка что-то кричала. Мамка пыталась натянуть на голову пакет. Анка села на землю и закрыла уши руками. Грохот стоял оглушительный. Молнии, словно серебряные змеи, извивались в вышине. То по одиночке, а то и все вместе. Казалось, небесная сфера треснет, не выдержав их натиска.
Вспышка-вспышка-вспышка…
Страшно.
И вот, когда я уже думала, что мои барабанные перепонки взорвутся, все прекратилось. Шум стихал, на смену ему пришла звенящая тишина.
- Ишь, капризы природы! Н-да, а рубашка теперь ни к черту! - выругался мамкин хахаль.
Я подняла голову. Небо было синее-синее, как на экваторе (я, конечно, никогда не была на экваторе, но сравнение, на мой взгляд, подходящее). Вернулся удушливый уральский зной. Будто и не было этой безумной грозы! О ней напоминала лишь помятая трава да глубокие лужи на дороге. Но через час-другой и они исчезнут, высохнут под солнцем. Сотрется последняя память.
- Ах, как хорошо! – мамка всплеснула руками, - Вот за что я лето люблю! Побуянит пять минут, и утихнет. А осенью как? Заморосит, так на неделю.
- Ой, у меня платье испортилось! – захныкала блондинка.
- В такую жару шмотье вмиг высохнет! – усмехнулась я.
Она не удостоила меня ответом.
Сенечка засмеялся. Он был счастлив. Я присела на корточки поцеловала его в перекошенную улыбку.
Анка посмотрела на нас, казалось, с жалостью. Никак не привыкнет.
- Не смей! Не смей на него так смотреть! – крикнула я.
- Прости…
- Не прощаю.
За остановочкой простиралось поле. Всюду, куда хватало глаз. Зеленое, безбрежное море, залитое солнцем. Травяное море. Я такого чуда в жизни не видела. Вот она какая, природа!
- Ну что, Сенька, побежали!
Воздух тяжелый, будто бы вязкий. Жара страшная. И толку от этого дождя…?
Ну ничего, на озеро придем, охладимся.
- Жень, я с тобой! – кричит Анка.
Так и знала, что увяжется.
Забрались на холмы. Холмищи, Холмищи… И никакие это не Холмищи! Холмята, вот! Пологие, с круглыми вершинками, они были похожи на перевернутые блюдца.
Я сняла босоножки и пошла босиком. Травинки не кололи кожу: казалось, идешь по мягкому, душистому ковру.
Началось редколесье: сосенки маленькие, хилые. Прошли еще немного – лес гуще стал. Вот они, великанши! Не обнимешь, не обхватишь. Как с картинки в учебнике природоведенья.
Анка вдруг остановилась и схватила меня за руку:
- Замри! И глаза закрой!
- Чего-о?!
- Слышишь?
- Да ничего я не слышу!!
- В том-то и дело. Птиц нет.
До-ста-ла…
Слева кусты какие-то. Неужто малина?
И точно. Ягоды здоровые, круглые. Так и просятся в рот.
Анка нахмурилась:
- Июнь на дворе. Рановато для малины.
Я махнула рукой и сорвала несколько ягод. Глубокомысленные замечания моей новоявленной сестренки меня волновали мало.
Наевшись, я плюхнулась на траву. Анка присела рядом. Я было цыкнула на нее, но смягчилась. Не хотелось злобиться в такую погоду.
- Гляди, красота какая! Такое в твоих стихах не опишешь.
- Опишешь, - возразила она, - Я бы смогла. Возможно, не сейчас, а когда-нибудь…
- А ты чего, стихи сочиняешь? Ну-ка дай почитать!
- Не дам. Ты не поймешь.
Я вспыхнула. Тоже мне, принцесса крови! А мы, значит, второй сорт!
- Ну конечно! У меня мамка токарь, а не какая-то там певичка!
- Моя мать не певичка, - тихо сказала девушка, - Она играла в Большом Театре. Когда мне было семь, она заболела и умерла.
- А мой папа был капитаном дальнего плаванья. Его корабль потопили американцы, когда мне было четыре.
- Правда?! – она встрепенулась, - Ты мне не рассказывала!
Неужели купилась?
- Понимаешь, он плавал далеко, и все налево.
Анка отшатнулась, как от удара и вскочила с места. Поняла.
Может, я все же переборщила?
Дядя Игорь кричит, чтоб мы далеко не убегали. Ничего, не потеряемся! Тишина такая, что шаги за версту слышно. Пичуги молчат, верно попрятались по гнездам. Еще бы, в такой-то зной!
А Портфель-то ни на шаг не отстает. Разболтался, разговорился. А фифочку блондинистую звать Леночкой, мол, невеста его. Ну да. Знаем мы таких невест.
- Опять с сестрой поругалась! Ох, Женька! – вздыхает мать.
Озеро было огромным. Воды прозрачные, будто стеклянные. И другого берега не видать. Само круглое, правильной формы. Как зеркало. Красотища! Вот он, какой Балтым! Вдалеке – леса, поля. Дикая природа, где нога человека не ступала.
Неподалеку было разбросано несколько домиков. Маленькие, белые, с пластиковой крышей. Будто игрушечные.
- Держите меня восемь человек! – мамка вскрикнула,- А где ж деревня?!
- Что это за коробки на колесах? Такие на стройках обычно стоят. Может, карьер где роют? – удивился муж.
А, колеса-то я и не приметила.
- Так Лидочка ясно сказала: недалече от бережка, домик зеленым заборчиком. Там баба Шурка живет. Да Холмищи-то большие, домов сорок будет.
Дядя Игорь почесал затылок. Задачка!
- Заплутали.
- Нет, не заплутали, - осторожно сказал Портфель, - У меня и карта, и компас имеется. На всякий случай.
- Так что… Получается, снесли?
- Получается, так.
- За неделю?!
- Удивительное непотребство.
Леночка хмыкнула:
-Милый, да ты восток от запада не отличишь! Это тебе не бумажки перебирать!
Портфель густо покраснел.
- Так и озеро не то, кажется! – причитала мамка, - Балтымчик-то вроде маленький, чистая лужица! А тут такое…
- Тань, да ты напутала все!
Ох уж эти взрослые. Вечно они все усложняют! То, не то…
- Дяденьки-тетеньки! Да вы посмотрите, вода какая! Прозрачная…. И пляж, и песочек есть. Мы купаться приехали или как?
- Женька дело говорит. Сейчас по домам пойдем, спросим. Разберемся.
Анка стояла в стороне и молчала. Лазурные, искрящиеся воды ее завораживали.
- Эй! Есть кто? – я постучала кулачком в дверь, - Ой! Не заперто. И ключ в замке оставили.
Загляну-ка внутрь. Может, кому помощь нужна?
В домике было чисто, не по-нашему чисто. Две кровати да столик, вот и вся мебель. На окошке – чайник с проводом. Вот это да! А какой миленький! Нам бы его в коммуналку нашу.
Может, иностранцы тут обосновались?
На столике – кружка с недопитым чаем. Тут уж я насторожилась. Такое чувство, что хозяева вышли на пару минут. Или сбежали впопыхах.
- Женька, вот коза! В чужой дом залезла!
- Мам, да я глянуть только!
А дядя Игорь с портфелем о чем-то спорили:
- Может, курорт какой-нибудь… нелегальный? Не строители, ведь, точно!
- А куда они делись все? Объясняете?
- Да ничего я не объясняю! Просто выдвигаю гипотезу!
А порешили вот что. Расположимся в палаточках, на берегу, на песочке. А завтра, если хозяева вернутся, все расспросим. Может, и правда деревню рас-фор-ми-ро-вали. Портфель надулся, как индюк. Было ясно, что он-то и будет все выспрашивать. И разберется, что за «непотребство» тут творится.
А автобус на Свердловск будет все равно только утром.
Вот и славно.
Анка прошлась по берегу. Ноги утопали в горячем песке. Вдруг она заметила какую-то зеленую тряпку. Плед. Точно, плед! Скомканный, брошенный. А рядом – раскрытая книга. Не то буквы, не то символы….
Все это время ее не покидало странное ощущение нереальности происходящего. Мир как будто замер, застыл. Она почувствовала это в тот самый миг, когда они поднялись на холмы. Но ведь гроза уже разразилась! Так почему в воздухе нет того облегчения и свежести, что бывает после дождя?
Все было настолько ярким, цветными, что переставало быть настоящим.
«Нет… Просто я слишком долго сидела в четырех стенах» - подумала она.
И вдруг…
Девушка наклонилась и помахала рукой.
Осознание того, что случилось, пришло не сразу.
Тени не было.
Секунду назад тень была, а теперь исчезла.
Ничего не изменилось. Солнце сияло все так же ослепительно. Женька и Сенечка плескались на мелководье. Интересно, заметили ли они?
Анка зажмурила глаза и досчитала до десяти.
Ну не бывает же так.
И точно. Стоило ей открыть глаза, тени вернулись. Для верности она даже подняла над головой плед.
Главное, не разнервничаться. Вдох-выдох. Она знала, что это от мамы. Странности.
Девушка провела ладонью по лицу. Лоб и щеки были сухими и горячими.
Точно, голову напекло…
Вдалеке, на горизонте собирались тучи.
Наверное, завтра будет гроза…
Стемнело как-то быстро, по-южному.
Иван Терентьев бодро забирался на холм, держа под руку свою даму сердца. Левой рукой он стискивал портфель. С каждым шагом они все дальше уходили от поля, палаток и озера.
- Леночка, я верен, что мы найдем прекрасное место, чтобы обсудить все. Я ведь соскучился по тебе. И по природе. По романтике, в конце концов!
Леночка фыркала, выслушивая его тираду.
- Ради тебя я бросила институт, Ваня! – девушка нахмурила бровки, - Надеюсь, ты высоко оценишь мою жертву.
- Д-да…. Я очень ценю тебя! Ты самое ценное, что есть в моей жизни…
- После твоей обожаемой женушки, конечно.
«Затащил меня в эту глушь… Нет чтоб в Сочи. Как нормальные люди! Романтики ему захотелось… Старый козел» - зло подумала она.
Они углубились в лес и вскоре вышли на маленькую полянку.
- Как же здесь замечательно!
Леночка расстелила плед. Иван Терентьев извлек из портфеля бутерброды и бутылочку вина.
«Нервничает… Это хорошо. Значит, созрел»
- А вдруг здесь насекомые? Вань, у меня ноги голые!
- Да нет здесь никаких насекомых! То еще местечко. Даже комарье не жужжит. А бывало, на картошку ездили – так были с головы до ног покусанные. Эх, выстроить бы тут дачку! И звезды, звезды какие! А луна где?
Сколько он ни вертел головой, луны так и не нашел.
- Странно. Вроде бы полнолуние сегодня…
Он сообщил о своих подозрениях Леночке.
- Луна испугалась нас и убежала, - пошутила она.
«Чертов романтик! Да когда же он достанет кольцо?!»
- Кажется, ты хотел мне что-то сказать…
- Понимаешь, Леночка… Надеюсь, посмотрев на эти сияющие звезды, ты сможешь понять меня…
- Ближе к делу, Ванюша!
Он откашлялся:
- Это наша последняя встреча. Она запомнится нам обоим как…
- Что?- не поверила она.
- Повышение, Леночка. Развод с Лизой будет для меня концом всего.
- Значит, ты притащил меня в этот чертов лес, чтобы сказать это?! – взорвалась она, - А я-то надеялась.. Ну, тебе это даром не пройдет! Завтра же позвоню твоей Лизавете! И не трогай меня! Иди, луну свою ищи!!
Девушка передернула плечами и побежала прочь.
- Лена, стой! – он попытался было догнать ее, да так и застрял в кустах.
«Ну вот… Весь сарафан ободрала. А что поделаешь? Надо же показать характер! Ничего, теперь он мне дорого за свое повышение заплатит… И не только в советских рублях!» - Леночка стянула туфельки и босиком помчалась вниз, не обращая внимания на сучки и ветки. Девушка просто клокотала от злости.
И тут до нее донесся крик. Визгливый, полный нечеловеческого ужаса.
Ваня?
Девушка замерла. Возвращаться ей не хотелось. А если он ногу сломал?
- Слушай, если это твои дурацкие шутки, берегись! – громко сказала она.
На полянке, разумеется, никого не было. Спрятался. Вот уж точно, седина в бороду… Сейчас выползет из кустов на коленях.
Лена сжала кулаки, кляня себя за то, что попалась на такой дешевый трюк.
Вдруг она заметила на траве что-то белое. Битая бутылка? Или он все же решил сделать ей сюрприз?
Она наклонилась ближе.
И закричала.
Точнее, ей только показалось, что она закричала. На самом деле она просто замерла на месте.
И смотрела, смотрела, смотрела…
Это не должно здесь быть.
Этому здесь не место.
Человеческой руке было не место в таком красивом лесу.
Ей место в дешевых романчиках в мягких обложках, продаваемых из-под полы, и в идиотских пионерских страшилках.
Но не в ее жизни.
Рука, еще теплая, была отрезана по локоть. Очень аккуратно отрезана, надо сказать. Не было сомнений, что она принадлежит Ване – на мяснистом безымянном пальце красовалось кольцо. То самое, которое она, Леночка, так ненавидела.
Ее охватила беспомощность, смешанная с ужасом.
А вслед за ужасом пришла пустота.
Через мгновенье все вокруг заполнил вой, шум и грохот.
И мира не стало…
Я еще немного посидела у костра, слушая похабные песенки подвыпившего дяди Игоря и отправилась в палатку спать. Портфель с невестушкой удалились в лес любоваться звездами.
Я уложила брата на матрасик, но он, конечно же, захныкал, выражая протест. Ну что тут поделаешь! Он всегда засыпал только со мной, забиваясь мне под одеяло, как щенок.
Тут в палатку вползла Анка:
- Женечка, ты спишь?
- Как раз собиралась. Пока ты не пришла.
- Жень, слышишь? – она подняла вверх указательный палец, - Воет что-то.
- Слышишь, не слышишь…! Опять ты за свое!
Но через мгновенье я услышала.
Вой, длинный, протяжный заполнял собой все вокруг. Будто бы разом загудели все тепловозы и сирены ПВО. За ним пришел свист, жужжащий, оглушительный, словно кто-то двигал исполинской застежкой-молнией.
Вверх-вниз, вверх-вниз…
Как же отвратительно.
Мне было трудно дышать. То ли от страха, то ли воздух стал тяжелый и разреженный. Сенечка ревел в голос и бил кулачками мне в грудь.
Спустя несколько минут вой сменился низким, утробным гулом, и все стихло.
Я опрометью выскочила наружу, ожидая увидеть нечто ужасное.
Но все было по-прежнему. Абсолютная тишина нарушалась лишь храпом дяди Игоря и мамкиным сопением.
Спят, голубки. Налакались…
- Анка, вылезай! Ядерная война отменяется!
Мамку растолкали. Она была злая и заспанная:
- Лесопилка тут рядом должна быть. Дизель включили, наверно. Или авария какая. – и дальше спать.
- М-да… - я потрясла головой.
Жень, что же это было такое? Я думала, мир взорвался! – спросила Анка.
- Меньше надо книжек читать, и не будут мысли ненужные бегать, - осадила я ее.
Но, в конце концов, мне тоже было не по себе. Да и братик не скоро уснет…
Залезаю в палатку, а он спит, как младенец. Бедный! Да и мне жуть как спать охота. А завтра утром разберемся.
Анка проводила сестру задумчивым взглядом. Да, Женьке все нипочем….
Все это время девушка чувствовала странный, безотчетный страх. Только теперь он прорвался наружу, вместе с этим воем и грохотом.
Она поняла, что не может остаться в палатке и ждать утра.
Нужно бежать. Но куда?
Вокруг – леса.
Неважно.
Не долго думая, она направилась в сторону холмов. В лесу было тихо и очень темно. Девушка постоянно спотыкалась и царапала руки о кусты и ветки. Казалось, каждое дерево излучает угрозу. Оно было чужим. Ненастоящим.
Вдруг она заметила колею. Да глубокую, будто бы проехал тяжело груженый самосвал. Несколько рядом стоящих сосенок было повалено. А малиновый куст (она узнала это место) и вовсе отсутствовал. Воздух над колеёй рябил, как от горячей печки. Железная пуговка на платье вдруг раскалилась и обожгла кожу. Ойкнув, девушка оторвала ее и отбросила.
Что за дела!?
Анка хотела побыстрей пройти неприятное место, но ноги увязли в рыхлой, горячей земле.
- Эй! Стой, где стоишь! Совсем голову потеряла? – по другую сторону колеи парень. Невысокий, смуглый. Одет как-то странно: вроде обычный плащ да рубашка, а как-то не по-нашему. А лица не рассмотреть – глаза будто съезжают. Анка моргнула пару раз. Не помогло.
Он сделал шаг вперед и прищурился:
- Гляди-ка. Какие красавицы тут водятся.
Неужто иностранец? Говорит вроде без акцента. Но на деревенского не похож, это точно.
- Добрый вечер. А что это такое, вы не знаете? – она кивнула на колею.
- Ты что? Это же граница! - он рассмеялся. – Приложи руку… Да, вот так!
Удивительно! Воздух над колеёй был теплый, упругий. Анка провела ладонью. Как стена. Только прозрачная. Воздушная стена…
- На западе сегодня знатно вертело. Мне еще повезло, что я вовремя сбежал. Гляди-ка. Говорят, в этот раз может появиться третий. Такого не было уже много лет. Нужно успеть вскочить туда, пока тут все не… - он крутанул указательным пальцем.
Анка замерла на месте. Она не понимала ничего, что он говорил. Больной, что ли?
Если что, она успеет убежать в лес, пока он через колею перелезает.
Но было любопытно. Страх немного утих, но не исчез полностью.
- Какая еще граница? Это же Свердловская область, Шалинский район!
Он наклонил голову:
- Граница разделяет миры. Миры параллельны, и не должны пересекаться. Но иногда это происходит. И тогда появляется граница. Пройти ее можно, если только быстро. А назад нельзя – голову оторвет. Во всем виноваты грозы. Особые грозы. Они приходят с изнанки и заставляют миры сталкиваться. Да зачем я тебе это все рассказываю?! Или ты новенькая? Ты же искатель, верно?
- Я студентка, – Анка чувствовала себя полной дурой.
Его взгляд посерьезнел. Казалось, он был готов броситься через колею, но сдержался. Он подошел вплотную к воздушной стене:
- Посмотри мне в глаза! Не можешь, верно? А теперь объясни мне, как тебя занесло на пограничные земли?!
Ничего себе! Пять метров в за один прыжок! Анка подумала, что сбежать она, пожалуй, и не успеет.
- Мы просто ехали на озеро! Папе дали выходной! – она почти кричала, - Мы не хотели ничего такого! Нет, я, конечно, заметила странности! Тени пропадают… А еще…
Он смотрел на нее, казалось, с жалостью.
- Гляди-ка. Да ты совершенно не понимаешь, что происходит!
- Похоже, что так…
- Беги. Только не на запад. Колокольчики еще не звенели. Возможно, пограничье еще не отделилось. Ты успеешь. До второй грозы.
- Нет! – она сжала кулаки, - Расскажите все по порядку! Я не знаю, что делать! Папа и Женька будто бы и не видят ничего. Но уверена, что они тоже чувствуют! А вы расскажите, я поверю!
Он понял ее! Анка была готова кричать от радости. Он озвучил ее собственные мысли. Бежать, бежать, бежать. Это чувство стучало в голове. Значит, дело не в ней. Дело в этом месте!
- Глупая. А тебе известно, что ты теряешь драгоценное время?
Девушка кивнула.
- Что ж… Ты со своей семьей попала на пограничные земли. Их размер – всего несколько километров вокруг границы. Они не принадлежат ни одному из миров. Это место живет по своим законам. Пространство и время здесь очень относительны.
- Птиц нет… И насекомых. Это от этого, да?
Он махнул рукой:
- Это частности. При соприкосновении ткань миров натягивается, как струна. Краски становятся яркими. Чувства обостряются. В конце концов, пограничье- прекрасное место. Иногда его посещают туристы - экстремалы. Правда, они всегда сбегают при первой же опастности.
Анка вспомнила домики с брошенными вещами.
- А потом случается вторая гроза, и миры расходятся. Пограничье исчезает за ненадобностью. Точнее, его разрывает.
- А это… плохо?
- Плохо тем, кто не сумел вовремя сбежать. Первые разрывы уже начались. Слышала?
Девушка кивнула. Она ловила каждое слово.
- А вы кто такой?
- Я – искатель. Мы путешествуем по разным мирам.
- Значит, вы… - девушка похолодела, - Не из нашего мира?
- Разумеется. Ты же не никак не можешь рассмотреть мое лицо. Это эффект Лайела. У тех, кто меняет миры, как перчатки, это проходит.
- А почему вы говорите по-русски?!
- Это все пограничье. Здесь все друг друга понимают. Но сейчас, - продолжил он, - Сейчас особенный случай. Появится третий. Новый, неизученный мир. Он уже наплывает, скоро появится и его граница. Ткань миров дрожит… То-то пограничники суетятся!
- Так вы… туда?
- Каждый искатель мечтает открыть новый мир. Возможно, он будет непригоден для жизни. Или опасен. Но дело стоит того! Это называется разумным риском. Кстати, не хочешь со мной?
Девушка покачала головой.
- Шутка. Прощай, – он качнул рукой, делая какой-то странный жест. Помни про колокольчики. Они предвещают вторую грозу.
И скрылся в лесу.
Искатель, значит… Удачи вам. И спасибо.
- Женя, Женя просыпайся! Просыпайся!! Нужно родителей будить! Они выпили, конечно, но может, смогут идти!
Я с трудом разлепила веки. Опять Анка?!
- Женя, уходить нужно! Нужно бежать!
- Ты что, чумная? Сеньке здесь нравится. Никуда я не поду. Да еще и ночью…
Анка кусает губы. Руки дрожат. Да что с ней опять такое?!
- Женечка, милая, ты же вой слышала?
- Ну слышала. Мамка говорит, лесопилка.
- Да какая лесопилка! Завтра еще хуже будет. Уже не сбежать! Граница исчезнет!!
Она говорила громко, с надрывом. Сенечка проснулся и захныкал. Я погладила его по голове.
- Не бойся, это Анка-истеричка.
А на нее прикрикнула:
- Пошла отсюда! Не желаю слушать твои бредни! Я ведь все про тебя знаю, и про мать твою! Иди, в озеро окунись, дурь-то и уйдет!
Она покачала головой.
- Женя…
- И слушать не желаю!
- Хорошо, я… уйду. Я одна уйду. А ты права, и про маму, и про меня. Я действительно такая. Я жуткая трусиха…. Прости, сестренка. Прости… - и убежала прочь.
Слава тебе. Господи! Теперь и поспать можно.
Утром обнаружилось, что Анка действительно сбежала, прихватив с собой две бутылки минералки и рюкзак. Мамка пребывала в прострации. Дядя Игорь читал мне нотации. Ну конечно. На меня все хотите повесить.
- Мы уходим. Немедленно, – решил он.
Я кинулась в палатку, ругая все на свете, в том числе и больную на всю голову Анку. Кто же мог подумать, что она и в самом деле сбежит? Если б знала, связала бы ее простыней, чтоб не рыпалась.
Да еще и Портфель со своей блондиночкой куда-то запропастились! Видно решили поиграть в робинзонов после бурной ночи. Ждать мы их, конечно, не будем. Люди взрослые, сами разберутся.
Да и рада я была, если честно. Не хватало еще, чтоб всякие лысеватики на мамку пялились. С дядей Игорем еще можно примириться, он мужик неплохой. А попадется вот такой Портфель в отчимы, и все надевай белые тапочки и ложись в мавзолей к дедушке Ленину.
Я пошла вперед через лес, к остановке, подхватив Сенечку на руки. Погодка была не хуже вчерашней: еще бы купаться и купаться! Солнце печет, как бешенное.
Пробежали сосенки. Вдруг братик вцепился мне в маечку и задрожал, как испуганный зверек. Вот уже и глаза на мокром месте.
Я замерла.
- Ты чего это? Эй! Не плакай! Ты ж мужчина!
Чего он так разнервничался? Ну, Анка, попадись она мне! Напугала малыша.
А в душе волнуюсь: может, животик заболел? Ведь не скажет он ничего, как не проси!
Озирается по сторонам. И зажал уши ручками.
- Что-то слышишь? Птички? – спросила я, зная, что никаких птиц здесь нет.
А потом я тоже услышала. Звон колокольчиков. Едва слышный, на грани восприятия.
Тинь-динь…
Когда колокольчики зазвенят, будет уже поздно.
Я схватила брата в охапку и понеслась, не разбирая дороги. Сейчас сядем в автобус, и все плохое забудется.
Верно, Сенечка?
Вот оно, поле. Травяное море. Да нет, не море, а океан. Бесконечный зеленый океан до самого горизонта. И трава не та: колосики длинные, стебли до самого пояса. А остановочки и дороги и в помине нет. Да кого там! Будто бы и не ступала здесь нога человека. Тишь да гладь!
Неужто заблудились? Нет. Невозможно. Тут и блуждать-то негде.
Совсем-совсем невозможно.
Вижу – бабулька. Сухонькая, в платочке. А чешет по-мужицки, прямо через поле. Господи, счастье-то какое!
- Бабушка! -кричу я, -Скажите, остановка где? Мы вчера приехали!
Она остановилась и взглянула на меня добрым жалостливым взором.
Ничего себе! Да это та самая говоруха из автобуса!
- Да я разве знаю? Я тут проездом…
- Что же это… Да что тут вообще творится!! – мне хотелось закричать, зарыдать от злости и страха. Какой стыд!
- Бедная, бедная… - бабушка покачала головой, - Я же говорила, предупреждала. Да ты не бойся! Может, и выберешься.
- Помогите! Кто-нибудь!
Мамка кричит! Я наплевала на бабку и опрометью кинулась назад.
Мужик в черной одежде, похожей на одежку заключенных, схватил маму за локоть. Дядя Игорь стоит рядом, как статуя.
Муженек, блин!
Ну, я времени даром не тратила, напрыгнула на мужика и давай ему космы драть.
- Зэк! Я тебе покажу как мамку лапать! Папахен, ты чего стоишь?! Бей его палкой.
Уголовник сбросил меня на траву, легко, как пушинку.
Мамка подскочила ко мне и порывисто зашептала:
- Доченька, не надо, он не зэк, у него удостоверение имеется! А нам здесь быть нельзя, мы сюда неправильно приехали…
- Мать, да ты чего!
Дядя Игорь молча смотрел в землю.
Зэк повернулся ко мне и сунул под нос какую-то книжецу, вроде паспорта.
- Охрана границы. Вы задержаны как искатели. – спокойно сообщил он. Слишком спокойно для человека, которому минуту назад выдирали волосы.
- Да ты что! Убери-ка свою ксиву! И написано там не-по нашему! Мы, между прочим, честные советские граждане!! – я зло взглянула ему в глаза. А лицо не рассмотреть никак. Я зажмурилась. А толку? Глаза будто съезжают.
Он проводил меня долгим взглядом.
- А-а. Ясно,– на его лице мелькнуло понимание, - Приношу свои извинения. Но все я вынужден сопроводить вас на пункт. Здесь опасно.
Звон колокольчиков теперь слышался гораздо отчетливее.
Я нахмурилась. Мне это все не нравилось. И Сенька стоит, как сомнамбула.
- Пройдемте.
Мать и дядя Игорь шептались:
- Я знал, это плохо кончится. Нужно было сразу уезжать. Какая-то граница! Неудачно вышло. А если КГБ?
- Думаешь, уволят?
- Уволят… Хорошо, если просто уволят…!
Я не разделяла их страхов. Точнее, страх все же был. Но другой страх. А еще сильнее – непонимание. Мне хотелось схватить этого мужика в черном и трясти, трясти, трясти… Пока он не расскажет всю правду.
Широкая грунтовая дорога разрезала лес напополам. Готова поклясться, вчера ее тут не было. Мать с отчимом были так напуганы, что ничего не заметили.
И к лучшему, к лучшему, к лучшему…
А ведь они еще не знают, про остановочку-то. Да и как им расскажешь?
Анка все знала, это ясно. Вот и сбежала, как трусливая шавка.
На обочине стоял длинный черный автобус тонированными стеклами. Мамка замерла на месте и всхлипнула: до того ей не хотелось садиться в этот катафалк.
- Мама, пошли! – я тронула ее за руку. И не дрожжи, прямо как маленькая.
В салоне было прохладно. И воздух свежий, живой. Я подхватила братика и села на последнее сиденье. Кресла были мягкие и удобные. На миг я закрыла глаза. Внутри вдруг стало так спокойно…
Да вот только надолго ли?
За стеклом промелькнуло что-то неуловимое, будто рябь в воздухе. И в тот же миг я вспышку света. Близко, за деревьями.
Молния ударила?
Потемнело.
Пограничник дернулся и заскочил в кабину. Тоже человек, тоже боится.
- Не смотрите в окна! – крикнул он, - Такое лучше не видеть. Особенно вам.
Сенька уткнулся мне в грудь. Дрожит, будто тоже чувствует. Конечно, чувствует. Он ведь у нас особенный.
Автобус сорвался с места. Я хотела зажмуриться, но вместо этого закрыла рукой глаза брату.
Я смотрела в заднее стекло, не отрываясь. Да я и не смогла бы это сделать. Наверно, я даже на какое-то время перестала дышать. Не было сил сделать вдох.
Мир вокруг разрушался. Сворачивался, как картонка. Небо, сосны, кустарники, ярко-зеленая трава… Все растворялось, ломалось, рушилось, исчезало, превращалось в ничто. Землю прорезывали глубокие трещины, и она рвалась на части, как простыня. Вспышки белого света, лишь отдаленно напоминавшие молнии озаряли все вокруг.
И все это происходило в полнейшей тишине, не считая приглушенного шума двигателя.
Сейчас этот круговорот подхватит и автобус, и мои руки растворятся в этом сиянии. Или разлетятся на кусочки, как эти исполинские деревья, которые ломались, будто спички.
Только пусть это произойдет как можно скорее, чтобы мне не пришлось смотреть.
Прости, братик. Я не смогла тебя уберечь…
- Эй! Очнись! Очнись-очнись-очнись!
Что за тошнотворный запах!
Лежу на скамейке.
Я раскрыла глаза и увидела склонившуюся надо мной смуглую девушку. Вот только лица ее никак не рассмотреть…
- Я совсем не недавно стала пограничником! – улыбается она, - Увидеть, как ткань сворачивается! Я даже тебе завидую немного.
- А как мы…
- Грозу отнесло на восток. Это ненадолго, но… Вам очень повезло.
- А мама? Братик? Они видели?
- Нет, конечно же нет!
Вот и мамка, стоит в очереди у киоска.
Киоска? Да где же мы?
Шумно вокруг. Народ ходит разный, переговариваются. Будто бы на вокзале. Слева – старички сидят, продают чего-то. Вроде базарчика. Точно, вокзал. Хиленький такой вокзальчик.
Пункт.
Автобусы пребывают. Белые такие, без номеров. И все окна белой краской замазаны, даже кабина водительская. Как же они ездят так? Вслепую, что ли? Авария может получиться. Нехорошо.
- Женечка, нам уезжать надо. Мне сказали так. – мамка подходит, взволнованная, но не испуганная, - Мне объяснили, что ничего такого мы не нарушили. И на работу звонить не будут!
Вот и славно. А то, что я видела… Сон, приснилось.
Подходит парень какой-то, тоже в черном. Важный такой.
- Назовите номер проживания, - и смотрит в железную коробочку в руках.
- Из Свердловска мы, - объясняет мать, - Улица Речная.
- Меня не интересует адрес. Назовите номер.
- Вам же сказали! Что оглохли?! – говорю я. Или кричу.
Нет, все- таки не сон.
- Восемьсот шестой у них, - подходит та смуглая девушка, - Я изучала. Мир номер 806.
Парень кивнул:
- Пройдите к вашему автобусу. Вон тот, - и показал рукой, - До Пекина.
- Какой Пекин? Нам в Свердловск надо, - мать обращается к нему ласково, как к больному.
- Сожалею. Но других рейсов нет. Автобус – это только форма. На самом деле они – часть границы. Они появляются сами по себе, и мы ими не управляем. Они развозят каждого по своим мирам. А как они пересекают границу - загадка даже для нас. Но особых гроз в них можно не бояться.
И ушел. Мол, все равно ему.
Больной, что ли?
- Мам, а где братик? Уже в автобусе, да? С папой?
- Нет, они водички купить пошли. Туда.
Дядя Игорь сидит на земле, прямо у дороги. Рядом – две пустые бутылки.
- Я, было, сунулся, а они и денег наших не принимают. Вот, старичок один подсобил, по доброте душевной, - и бутылку показывает.
- Дядя Игорь, да вы пьяны в стельку…
-Да вот…
- Вы что, в окно смотрели…?
А он трясет головой.
Дурак. Сказали же, нельзя смотреть!
- А Сенечка где? Где он?!
- Сенечка? Какой еще Сенечка? Может, выпьешь со мной, девушка – красавица?
Нет, нет, нет…
Бегу, как ошалелая, к мамке. Та занервничала.
Побежали милиционера искать. Если вокзал, то милиционер непременно быть должен.
Расспрашиваем всех. А они равнодушно головами. Мол, не видели мы никакого ребенка, и вообще, у нас автобус.
- Да что, неужели вам все равно?!!
Да, им действительно все равно.
И вдруг вижу: бабулька. Та самая бабулька. Сидит на складном стульчике.
Как же она здесь…?
Увидела меня. Улыбается:
- Да я тут вот… Яблоки продаю. И ведь берут, не поверишь!
- Мальчик… Маленький такой, с большими глазами. Не видели? Да вы ведь знаете его!
- Как не знать.
И вдруг наклонилась ко мне:
- Только ты забудь о нем лучше.
Я ушам своим не поверила.
- Что?
- Он ведь смышленый у тебя. Все ему интересно. Видит – двери открытые. Раз и забежал туда. А автобус-то не тот. Автобус-то в третий идет. Я было, поймать его хотела, да куда там! Шустрый.
- Так остановить автобус нужно! Скорее!
- Э, да разве его остановишь! Никак не возможно.
- Нет! Почему?
Рассказала она мне все.
Только легче не стало.
Душу будто на изнанку вывернули.
Схватила бабку за плечи:
- Что? Что мне делать?! Он же пропадет там!
- Да я что могу? Я тут вообще проездом!
А я не отстаю.
- Ну так, коли жизнь не дорога…. Беги вон по той дороге, она указала рукой, - Увидишь поле с сухими колосьями. Пройдешь его, зайдешь на высокий холм. За ним третья граница, его граница. Это все если тебя вторая гроза не застанет. Чую, тучи возвращаются…
- А что там? А как там? А дышать там можно? А люди там живут? Или… не люди?
Она замахала руками:
- Да я-то откуда знаю! Я тебе не искатель какой-нибудь! И вот что еще: если выживешь (это вряд ли, конечно), никогда не сможешь вернуться. Про дом свой, про этот самый восемьсот шестой забудь. В один и тот же мир нельзя дважды войти.
Я киваю головой.
- Я ведь… Я ведь хотела стать спортсменкой. Лыжницей. У меня и медали имеются. Хотела деньжат заработать, Сеньку свести в Польшу, в клинику… Там лечат, говорят. А Лешка из параллельного, ну, футболист который… он сказал, что я девчонка, что надо. Ну, это он по глупости, конечно.
Зачем я рассказываю все это незнакомому человеку? Но чувствую, что рассказать надо. Ведь я итак уже почти сошла с ума.
И все вокруг сошли с ума.
И весь мир сошел с ума…
Ухожу, не прощаясь. Ни с матерью, ни с дядей Игорем, который от количества выпитого уже ничего не соображает.
Ухожу прочь от вокзала.
Бегу по дороге босиком, потому что босоножки изорвались вконец. Под ногами шуршит рыжая, сухая листва.
Деревца все лысенькие, как скелетики.
Но меня это уже совсем не удивляет.
А высоко в небе собирается что-то. Я ничего не слышу, потому что тишина абсолютна, будто в уши забили пробки. И ничего не вижу, потому что боюсь посмотреть вверх. Но чувствую – шестым, седьмым, неважно каким чувством.
Сейчас ударит. А если ударит, то конец.
Бабка сказала, если добегу до поля, спасена. Там вроде тре
