- Что случилось? - Тревожный и напряженный голос женщины звенел в ушах. Она вцепилась в мою руку с таким видом, будто я мог хоть сколько-нибудь ей помочь, словно я, взмахом руки, был способен поднять на ноги бледное тельце в разорванной ночной сорочке со дна ямы. Девочка там, внизу, определенно была мертва. Рассвет только занимался над крышами соседних домов, из ямы полз жидкий туман, которых холодил мои ноги в поношенных тапочках.
- Люля... что случилось? - Ее глаза, которые казались мне красивыми и глубокими еще накануне вечером, сейчас лихорадочно блестели. Она не плакала - она не верила в то, что видела. Но Люля, ее девятилетняя дочь, лежала на ледяной земле. Ее голова неестественно повернута в сторону, руки раскинуты, ноги заплелись... женщина продолжала сжимать мою руку, пока вокруг суетились люди. Она все повторяла "что случилось", "Люля", да так заунывно, что мне уже через полчаса захотелось отправить ее следом за дочерью. Но я не мог. Это моя вина: я позволил девочке упасть. И мне бы надо ответить на этот вопрос "что случилось", да вот только я не знаю, что сказать несчастной, ополоумевшей матери, что повисла на моей руке. "Люля, что случилось?"...
Я поднялся ночью из постели выпить воды. Луна ярко светила в окно, я видел на своем столе незаконченное письмо к матери... я так его и не закончил. Мать прочла его, наверное, когда сама приехала к своей подруге после смерти ее единственной дочери. Так вот, лунная ясная ночь, как мне казалось, была прекрасна. Сколько раз ее воспевали поэты? И я не был исключением. Тихие, стонущие романсы пишутся в такие ночи. В них прекрасная возлюбленная всегда похожа на луну, а глаза ее горят словно звезды. Но с той ночи я видел только ужас в призрачном лунном сиянии. Только о смерти мне шептали звезды, лукаво перемигиваясь на черном бархате. Люля легла спать в тот вечер как обычно, в девять. Все деревенские ложатся спать рано, потому как рано встают. Я же, городской, как всегда засиделся допоздна, а потому успел всласть насладиться в последний раз романтическим веянием луны и ночи. Я спал крепко, без сновидений, хотя перед самым пробуждением мне приснилось нечто странное. Я сначала лежал на больничной койке, мне приснилось, будто колики меня доконали. Надо мной склонялись знакомые и родные. Я узнавал их без труда, хотя и не видел ни одного лица. И я знал, что они надеются и радуются. Я знал, что я лежу без сознания, хоть и вижу их всех. А потом в дверях палаты возник... должно быть ангел. Я не верю в Бога, но никак иначе это существо назвать не могу. Это бы силуэт человека, полностью составленный из света. Он прижимал левую руку к груди, но это я понял лишь тогда, когда существо, ангел, оказалось рядом с койкой и протянуло мне правую руку. На нем не было ни единой тени. Оно словно разгоняло всякую тень, словно было чуждо ей и всему физическому миру с его законами. Вместо лица - белая маска с черными овалами глаз и губами, изогнутыми в нежной улыбке. Я видел всю маску, ее заднюю часть, кромку... она словно висела в воздухе и тоже была оторвана от реального мира, не имея теней. За нею, там, где у людей волосы, у существа дыбились прозрачные, золотые языки света. Не пламени - именно света. Оно протягивало мне руку, от которой веяло жаром. И голос в моей голове зазвучал: "Идем, ты слишком здесь задержался". Этот голос не был ни мужским, ни женским. Но он был светел и грел. Я робко коснулся тонких, сияющих золотом пальцев, и ангел легко выдернул меня из-под одеяла и поставил на ноги. Я тотчас же почувствовал, как изменились эмоции тех, кто стоял вокруг. Им было горько, они рыдали, отчаялись. Я увидел и себя там, на койке. Но я знал, что я не умер, на самом деле я жив, я просто ухожу, чтобы вернуться. Это было что-то странное, потому его трудно описать. Я знал, что так и должно быть, и что люди, которые остались в палате, горевали лишь от незнания. Палата тем временем исчезла, я и не заметил, как прошел с ангелом под руку до двери, как перешагнул через порог. Вокруг не осталось ничего, только свет, ангел и я. И еще тепло и спокойствие, даже радость, которые наполняли меня через прикосновение сияющего создания рядом. А потом... потом голос вновь повторил: "Ты слишком задержался", и все стало обращаться в свет. Мой спутник рассеялся первым, затем исчез я. Это и было "все": я осознавал, что я есть, но я забыл все свое прошлое, забыл имя, забыл свои планы... меня не было, и в тоже время я был. Звучит как бред, не правда ли?
Я проснулся в холодном поту и первым делом вспомнил свое имя. Затем перебрал имена родных, свои планы, и только потом поднялся из кровати и отправился на кухню, чтобы глотнуть воды. Белая рубашонка у двери в кухню застала меня врасплох. Люля, босая, с растрепанными волосами и пустым взглядом стояла у меня на дороге. На ее лице не было никакого выражения, что само по себе было неприятно, а луна выбелила детскую кожу и заложила глубокие синяки под глазами, сделав мое видение еще более жутким. Я остановился, глядя на хрупкое тельце в каком-то странном, тревожном предчувствии. Мне хотелось отправиться назад, в комнату, закрыться и спрятаться под одеяло, но я переборол свой страх. Передо мной была живая девочка, которая вечером весело трещала с подругами о том, что мама обещала свозить ее в столицу на каникулы.
- Что, Люля, не спится? - Как можно ласковее спросил я. Но голос меня не послушался, он прозвучал как-то сдавленно и оцарапал сухое горло. Люля, словно бы, посмотрела на меня. Ее лицо нисколько не изменилось, взгляд так и оставался пустым. Да она спит! Это осознание пришло вдруг, я вспомнил, что где-то читал о людях, которые больны лунатизмом. Да и фильмы про таких неоднократно снимались. Правда в фильмах лунатики и вполовину не такие страшные, как Люля в ту ночь. В фильмах лунатики раскидывают перед собой руки и бродят с закрытыми глазами, а эта девочка стояла и смотрела мимо меня. Сквозь меня.
- Да, - вдруг, не по-детски низким голосом тихо и устало проговорила Люля. Мне стало еще страшнее. Хоть на дворе и была середина лета, меня пробрало холодом. Я отступил на шаг и едва не бросился опрометью обратно в комнату. То странные сны, теперь это... но тут Люля сама двинулась по коридору к выходу из дома, шаркая босыми ногами. Она шла как совершенно нормальный человек, только очень уставший. И подумать нельзя было, что она спит. Я все еще мучился дурным предчувствием. Наверное, было бы разумнее вернуться в комнату, но мне захотелось погеройствовать, спасти девочку от себя самой, скажем так. Вообще говоря, я должен был разбудить мать Люли, но вместо это сам пошел за ней.
- Люля, ну, куда ты идешь? Давай вернемся в кровать? Люля? - Она вышла из дома, совершенно спокойно открыв крючок, на который была прикрыта входная дверь. Может, она меня разыгрывает? Тогда она может стать талантливейшей актрисой, подумалось мне. Но Люля шла вперед, не слушая моих уговоров, не обращая внимания ни на что. Она шла на задний двор. Что могло там понадобиться лунатичке? Почему я, вместо того, чтобы ее догнать и попытаться аккуратно и ласково вернуть в дом, всего лишь следовал за ней? Но все это я могу спрашивать сколько угодно - сделанного оно не исправит.
Мы вышли на задний двор - хрупкая девочка в белой ночной сорочке и городской житель, приехавший на отдых. Люля двигалась по тропинке между кустов смородины, я шел за ней, с ужасом осознавая, куда она идет. Впереди накануне рабочие выкопали глубокую яму под дачный душ и туалет. Люля идет прямо к ней, к черному зеву с крутыми и скользкими после вечерней мороси земляными стенами.
- Люля, остановись! - Она действительно приостановилась и обернулась, мне показалось, будто на губах ее мелькнула кривая улыбка, а потом продолжила свой путь. Я тут же бросил все эти мистически игры и ускорил шаг, быстро сокращая расстояние до девочки. Я схватил ее за плечо, она остановилась... и я понял, что мы уже стоим на краю ямы. Как она оказалась так близко к дому? Или мы столько прошли? В ночное время, при неверном свете луны, довольно трудно точно определять расстояние. Люля повернулась ко мне и вдруг вцепилась в мою руку. Ее лицо, или мне это только показалось, исказилось злобой. Она сжимала обеими своими ручками мое запястье, и я чувствовал, что в этом хрупком ребенке откуда-то появилась чудовищная сила. Она дернула меня за руку, и я разодрал ей рубашку. Я не хотел, я случайно!.. а она с неистовой силой толкала меня. Толкала прямо в разинутую земляную пасть. Я не помню, как именно, но я вывернулся и сам столкнул Люлю вниз. Она полетела вниз головой, в какой-то миг я в последний раз увидел этот пугающий, пустой взгляд и ровное бледное лицо. А потом она упала с таким звуком, с каким обычно шлепаются на землю влажные тряпки. Только что-то еще и хрустнуло, кажется.
Надо мной поднимался рассвет, и женщина, воющая и причитающая, сжимала холодное, начавшее деревенеть детское тельце. Я смотрел на все пустыми глазами, мне ни до чего не было дела. "Ты слишком задержался". Я развернулся и пошел к дому. Мне было не по себе после всего того, что я пережил. Даже больше: я чувствовал себя убийцей, чудовищем. Я поспешно собрал свои вещи, оставил запечатанное письмо к матери, так и не оконченное, на тумбочке возле кровати. Пусть сами с ним разбираются: выкидывают или отправляют. Утро только занималось, деревня оживала и многие, еще радостные и довольные, смотрели на меня с непониманием. Я был бледен, одет наспех и шел в такую рань с чемоданами на остановку.
Потом были дознания, мол, чего это я так быстро уехал, коли невиновен в смерти ребенка. Тогда я рассказал все, что видел, хоть этот рассказ и был странным. О сне, разумеется, я умолчал. Но вскоре с меня сняли все обвинения: как оказалось, Люля действительно была больна лунатизмом, она неоднократно обследовалась психиатрами и психотерапевтами. Ее лунатизм приобретал порой агрессивные формы, в частности она несколько раз ударила во сне беременную мать, из-за чего у женщины случился впоследствии выкидыш.
Бедная девочка, если бы не я - жила бы себе и дальше.
