Влад придвинул к себе полную тарелку купленного в «Кулинарии» винегрета и с удовольствием причмокнул. Из всех салатов отчего-то именно винегрет крайне привлекал его. Подрезав лука, подлив масла и немного посолив, он стал перемешивать его, предвкушая замечательный обед, как вдруг заметил среди побуревших кусочков картофеля и свеклы маленькую красную ягоду.
Влад сильно удивился. Обычно в винегрет никаких специфических ягод не кладут. Быть может, делая в «Кулинарии» салат, повара решили использовать нечто оригинальное: бросить, например, в эту разноснедь ягоду калины для оригинальности вкуса? Может быть. Но вот уверенности не было.
Влад и уделил внимания ягоде ровно столько, сколько она могла привлечь его своей алостью и присутствием, не более. Он снова перемешал все и еще немного досолил. Теперь он мог съесть его даже с ложкой, таким аппетитным тот ему показался.
Но неожиданно во рту он ощутил горьковатый привкус. Сразу же подумал о ягоде. Только она могла обладать таким своеобразным горьким привкусом. Влад вновь подумал о «Кулинарии». Странно, не могли же там нарочно положить в винегрет этих ягод? Зачем? Да и нужно ли?
«А если это сделано специально?» - подумал он. Читал же про некоторых религиозных фанатиков, отчаявшихся в своей вере и давших зарок уничтожить все человечество. Быть может, в «Кулинарии» тоже нашлась такая рьяная фанатичка, и единственная (или нет?) ягодка попалась именно ему, Владу, в блюдо, и теперь он, отравленный, станет очередной жертвой исступленного фанатизма?
Влад отбросил неприятные мысли. Чего только не придет в голову! И съел еще одну ложку. В желудке опять непривычно заурчало. Неужели он все-таки ошибся, и гадкая ягода дает о себе знать?
А не волчья ли это ягода, от которой… Да нет, глупости! Даже если и она – ну, прослабило бы, ну, сбегал бы пару раз в туалет. Не яд же Медичи!
Но в животе снова закололо. Не к добру.
Поникший Влад со злостью отшвырнул ложку и поднялся. Боль унялась. Тьфу ты, черт, выругался, будь она неладна!
***
Вечером его пронесло. Снова подумал о ягоде. Но поужинал с аппетитом. Зверским. Пища показалась ему, правда, на этот раз несколько безвкусной. Чего-то не хватало: соли, перца, соуса - не мог определить, чего.
За окном заскулил Трезор. Влад совсем забыл про него. Не кормил с утра. Взял миску, ссыпал в нее остатки пищи, добавил супа, накрошил сухарей и понес собаке.
Будка Трезора скрывалась в глубине двора, в темноте. Снег ярко отражал блеск округлившейся луны, но будку не выхватывал – ее укрывала тень от сарая.
- Трезор! Трезор! - громко позвал Влад, удивляясь, что собака не бежит, как обычно, быстрее пули, к нему и не поднимается на задние лапы в предвкушении еды. Напротив, на его зов из темноты донесся глухой устрашающий рык.
- Ну, как знаешь - поставил Влад на снег миску и повернулся было уходить, как услышал, что Трезор зашевелился. Влад обернулся и увидел выступившего на свет пса. Его зубы были оскалены.
- Ты чего, дуралей, не признал, что ли? - попытался заговорить с ним Влад, но пес еще пуще ощерился, готовый сорваться с места. В недоумении Влад поднялся на крыльцо, переступил порог дома и закрыл за собою дверь.
Во сне на него набросился Трезор. Рвал наутюженные с утра брюки, снова, как накануне, скалил зубы и вдруг исчез.
Потом Влад заехал левой своему коллеге Щеголеву. Прямо на этаже, в курилке. Щеголев отчего-то был не лысым, а с пышной шевелюрой. Он тоже, как Трезор, скалил зубы, дико смеялся и кричал: «Я всего тебя пущу на парики!»
И тогда Влад ударил его. Наотмашь. Щеголев упал, парик с него слетел, а Влад зачем-то вскочил к нему на грудь и стал когтями (ногтями?) рвать его рубаху, с силой вонзаясь в уже парализованное страхом тело недоброжелателя.
Тут Влад увидел свои жутко волосатые руки, испугался и… проснулся.
***
На дворе рассвело. Солнце яркими бликами играло на замерзшем стекле. Как не хотелось выбираться из-под теплого одеяла, но все равно придется протопить печь, чтобы к возвращению с работы было не так холодно.
Влад поднялся, быстро натянул трико, влез в теплый свитер, набросил фуфайку и вышел за дровами. Дрова хранились в небольшом сарайчике, пристроенном Владом к летней кухне всего в нескольких шага от дома. Но оказалось, что и два шага Владу не так-то легко и сделать. Как и вчера, из глубины двора раздалось грозное рычание Трезора. Влада его рычание вывело из себя.
- Заткнись ты, собачье отродье! - выпалил злобно, даже не удивляясь, откуда появилась злоба на обожаемого пса.
Но Трезор не унимался: лаял, рычал, рвался с цепи, пока, наконец, это не надоело Владу.
- Ну, шельма! - крепко сжал кулаки Влад и двинулся навстречу Трезору. Трезор, словно почуяв опасность, поджал хвост и втиснулся в будку, продолжая оттуда выглядывать и рычать.
В другой раз, увидев такое поведение собаки, Влад равнодушно прошел бы мимо, но сегодня на него будто что-то нашло. Сам не понял что. Он вдруг с яростью двинулся к будке и…
Через минуту, может быть две, Влад очнулся. Он понял, что очнулся, вероятнее всего, раньше, но даже если и раньше… Он разорвал собаку. Легко. Просто отделил ей голову от туловища и бросил на снег.
***
Спускался вечер. Нет, уже был вечер. Темнота подкралась и к его порогу. Влад несет дрова в дом. Ему нужно растопить печь. Он должен растопить печь, чтобы в доме было тепло. Но Влад топит обычно и утром и вечером. Что же тогда сейчас: утро или вечер? Он выходил как будто утром, а заходит вроде бы вечером. Так утро или вечер? Все перемешалось в голове у Влада.
Он накормил Трезора? Кажется, оставлял ему суп. Так начинал думать Влад, но потом будто и не думал вовсе, а просто водил вокруг глазами, с трудом осознавая, где он и что с ним.
Какой-то дом, нет – просто дом. Двор. Забор. Снег. Но ему не холодно. Он что-то остро чует носом. Какой-то знакомый запах… И снова нет его, Влада. И снова это его дом, двор, забор. Он несет дрова, поднимается на крыльцо, привычно отворяет дверь, ссыпает дрова у печи и вдруг с удивлением замечает, что руки покрыты темными густыми волосами. От локтя до кисти. Но сколько Влад помнит себя, его волосы на теле были редкими и светлыми, едва заметными. Нет, что-то здесь не то. Что-то наверняка произошло!
Влад почти вплотную приблизился к зеркалу. Вроде ничего не изменилось: формы лица остались прежними. Нос, как нос, глаза – его глаза, и губы такие, какими он привык их видеть всегда… Но что-то все равно не то. Что?
Ощущения! - осенило его. Они стали другими. Там, внутри, он, вроде, как и тот, и что-то не совсем его, какая-то перемена, какое-то…
И вдруг Влад вспомнил старую сказку: «Не пей, Иванушка, козленочком станешь!» И там было зеркало – лужица. И там Иванушка увидел лужицу и возжелал испить из нее. И он, Влад, увидев ягоду, захотел ее и съел. Как Иванушка выпил водицы.
Неужели волчья ягода?
Волчья? Отчего волчья? Вот чепуха! Почему это ему пришло на ум, что та ягода именно волчья?
Но отчего-то и сказка именно эта всплыла в сознании? Не здесь ли ответ? «Козленочком станешь…»
***
В детстве они любили сочинять разные истории. Так было интересней. Густой непродираемый куст в лощине с мелкими ярко-красными ягодами они называли волчьим. Был ли то куст волчеягодника или жимолости - неизвестно, но они верили, что, съев несколько ягод с этого куста, человек может превратиться в волка. Верили и не пытались рвать те ягоды, хотя чего они тогда только не пробовали: и зелень, и полусгнившие фрукты, даже зубную пасту ели – фруктовую или апельсиновую.
Но то была наивная вера ребенка, не подкрепленная никакими доказательствами. Наивно и сейчас было бы вдруг снова поверить в ребячьи фантазии. И все же…
Владу стало не по себе. Он натянул фуфайку и плотно укутался, присел у печи, но про дрова забыл. Ему и так стало тепло. Само по себе. Просто тепло.
Сколько Влад проспал, он не знал. За окном опять светло. Или еще светло? Утро и вечер для него потеряли смысл, даже не сохранив временных свойств.
Влад ощутил ужасный голод. Двумя руками взял небольшую кастрюльку с остатками супа и в охотку стал уплетать его. В кастрюле нашелся и кусок мяса на кости. Каким-то безвкусным показался ему он. Однако, будучи голодным, Влад быстро проглотил его и даже обглодал кость, чего раньше никогда не делал.
С каждым часом его все сильнее раздражало окружающее. Влад то передвинет на другое место стол, то вынесет стул, то стянет с кровати покрывало и швырнет его в угол. Надоела занавеска на окне, слегка колышущаяся на сквозняке, - сорвал ее. Не понравилось отражение в зеркале – разбил зеркало.
Не найдя больше пищи, сбросил на пол всю посуду и разметал по кухне крупы. Лишь скрип снега за окном, отчетливо услышанный им, и возня на крыльце заставили прекратить разорение, притихнуть и насторожиться.
Это была Сана, второй день не находившая себе места. Влад не приехал, как обычно, и даже не позвонил. Она не знала, что думать. Решила поехать к нему сама.
***
Сана поднялась на крыльцо и на секунду замерла у порога. Потом постучала. Ей никто не ответил. Постучала громче – ничего. Наверное, так оно и есть: Влада дома нет, и Сана приехала напрасно.
Тут что-то бухнуло внутри. Отчетливо. Сана приложила ухо к двери и снова дробно застучала.
- Влад, - позвала, - Влад, это я, Сана!
За дверью, как показалось ей, что-то зашевелилось, и кто-то словно засопел. Трезор?
- Влад! - позвала снова.
- Сана? - послышалось в ответ.
- Влад? - переспросила она, но из-за двери опять тишина. Может, показалось? Еще раз постучала.
- Сана, - отозвалось оттуда. - Сана, уходи. Уходи, Сана, - каким-то дрожащим, с трудом прорывающимся голосом.
- Влад, это я! - Она ничего не понимала. Ей вдруг стало тревожно и муторно. - Что с тобой?
- Уходи, Сана! - уже громче и настойчивее. Но этот голос менее всего напоминал ей голос Влада. - Уходи! - крикнул Влад и грохнул об пол какую-то посудину.
- Но Влад… - совсем сбитая с толку, произнесла Сана.
- Уходи! - уже озлобленно и с надрывом.
Сана отступила, отошла и вдруг ясно услышала из-за двери глухое, испугавшее ее, рычание. Она попятилась и неожиданно, сойдя с крыльца, оступилась, чуть не упав. Схватилась за перила и непроизвольно глянула на то место, куда угодила неуклюжая нога.
Посмотрела и вскрикнула: у крыльца, припорошенный снегом, в небрежно-раскинутой позе лежал Трезор. Вернее, все то, что от него осталось. Ее поскользнувшаяся нога выгребла эту скрытую замерзшую плоть из-под снега.
А чуть в стороне из-под снега торчал глаз Трезора.
Сана окаменела. "Что это, Боже?!"
А из дома все доносилось:
- Уходи, Сана! Уходи! - и звон разбивающегося стекла и треск ломающихся стульев, а потом глухие, тяжелые удары в дверь. Чаще, сильнее, настойчивее.
***
И вдруг до Саны будто дошло. Вдруг она испугалась по-настоящему. Почти обезумела, сорвалась, побежала, спотыкаясь и прикрывая рыдающее лицо маленьким озябшими, несмотря на одетые варежки, ладонями.
А Влад все метался из комнаты в комнату, разбивая вдребезги стеклянную посуду, ломая стулья, срывая и разрывая простыни, наволочки и занавески. Он все крушил, разбрасывал и разбивал, не задумываясь и не осознавая, что делает, ощущая только, как необычайно наливаются мышцы, как грудь непривычно расширяется, требуя все больше и больше воздуха, а ноги так прямо и готовы бежать хоть добрую сотню километров, - настолько литыми и огромными, как показалось ему, они стали.
И в этом кавардаке Влад почувствовал себя абсолютно свободным. Душа затрепетала, голова пошла кругом от радости, захотелось на свежий воздух. Побольше воздуха! На улицу, на простор, вон из замкнутых стен!
Налег плечом, без труда вынес входную дверь и замер на крыльце.
Стемнело быстро, и полная луна во всем своем божественном сиянии зазолотилась вверху. Ее вид особенно поразил Влада. Это было, как явление, как какое-то откровение. Недостающая цепочка его бытия.
Владу вдруг сделалось необыкновенно легко. Так, как никогда не было легко. Он весь затрепетал от возбуждения, до боли сжал кулаки, выпростав руки вдоль тела, и… завыл вековым, неистовым волчьим воем.
