Одеяло подбросило вверх под сильным ударом электрического тока. Эрик увидел, как тела собаки и девушки конвульсивно дёргаются, колбы с реагентами мгновенно опустели - провода качались, кое-где ярко сверкнуло. За дверью послышался обеспокоенный голос Элизы, она что-то громко спросила, но Эрик в ответ приказал ей на всякий случай выйти с детьми из дома. Мало ли что могло произойти? Электрический ток до сих пор оставался одной из самых мощных сил, открытых человеком. Вдруг он совершил просчёт? Тогда помимо девушки с кладбища на его совести останутся ещё и жена с детьми, не говоря уже о нём самом.
Наконец, всё стихло. Воцарилась тишина. Эрик, дрожа от любопытства, выключил машину и подошёл к кровати, которая почернела и обуглилась. Тело собаки, как и ожидалось, было уже бездыханным. Девушка вроде бы тоже выглядела неживой, но, когда Эрик прислонился ухом к её груди, до него донеслись глухие удары.
Он вскочил. На его лице недоверие совмещалось с крайним восторгом. Он исполнил какой-то бешеный танец, размахивая руками и топоча ногами так, словно вконец обезумел.
-Удалось! Удалось! - вопил он.
-Дорогой? - послышалось за дверью. Он отпер, и в кабинет вошла, недоумённо озираясь по сторонам, Элиза. - Что произошло?
-У меня всё получилось, Элиза! Всё получилось! - Эрик подхватил жену на руки и закружился по периметру комнаты. - Я сделал это! Я вернул ей жизнь!
Элиза не стала спрашивать, ни откуда у него взялось тело для эксперимента, ни почему Эрик так яростно добивался этого результата. Он же сам теперь понимал, что у него есть сила, подобная силе самого Бога. Радость распирала его изнутри.
-Фауст! Иоганн Георг Фауст! Ты можешь мной гордиться! - захохотал он.
И семья "Ивановых" перешла к нормальной, обычной жизни. Девушка очнулась только на третий день. Эрик с нетерпением ожидал её реакции на произошедшее, но, к его изумлению, и, опять же, к восторгу, у девушки случилась полная амнезия. Она не помнила ни того, как её зовут, ни того, кто она вообще такая. Эрик ухватился за эту возможность. С помощью Элизы по селу он пустил слух, что у девушки отшибло память, он нашёл её вчера в лесу и попытался вылечить, но безуспешно. И вот они решили приютить её у себя, раз уж она всё равно жила без семьи. Доверчивые селяне поверили каждому слову, а, так как Эрик оказался ещё и врачом, его популярность среди жителей деревни резко выросла. Никаких подозрений он не вызвал, что не могло не радовать. Но с дальнейшими экспериментами стоило обождать. Необходимо было наблюдать за действиями девушки хотя бы в течение месяца, чтобы убедиться в отсутствии побочных эффектов.
Каждый день он ходил в баню с мужиками, после чего частенько напивался в компании Сеньки и шатался пьяным по посёлку, выкрикивая и русские, и немецкие ругательства. На его счастье, всю его иностранную речь Сенька принимал за названия мудрёных иноземных препаратов или за что-то подобное.
Девушку он так и назвал - Малышка, поскольку не знал настоящего имени, а спросить у селян забыл. К тому же, имя Малышка для него олицетворяло название его первого удачного опыта и красиво звучало. Поручил он её заботам Элизы и детей, распорядившись вернуть ей основные навыки, необходимые для нормальной жизни.
А вот тут и начались проблемы. Малышка наотрез отказалась от всяческой одежды, либо разрывая её в клочья, либо надевая не на ту часть тела. Поэтому на люди её выводили редко, только по праздникам, да в гуляния. Основную часть времени она проводила в доме, внося частичку хаоса в размеренную жизнь Вандербахов. Элиза пыталась научить её читать или писать, но Малышка то ли ничего не понимала, то ли не желала понимать. Говорила она только небольшими предложениями, а иногда и вовсе отдельными словами. Эрик понимал, что это из-за того, что в тело девушки была вложена первооснова собаки, а не человека. Про себя он решил, что следующий опыт нужно будет провернуть с двумя людьми. Кого же выбрать? Сеньку было бы проще всего притащить домой. Да, вероятно, это будет Сенька...
Дети тоже пытались принять участие в воспитании Малышки. Старший, Фридрих, поражённый её красотой и в то же время обеспокоенный её дикостью, пытался ухаживать за ней. Дарил цветы - но цветы летели в угол, пытался пригласить погулять - она убегала от него и пряталась, приглашал на танец - но танец походил на прыжки горного козла. В конце концов, мучаясь от любви и желания, он прижал её к стене и попытался поцеловать, одновременно снимая с себя штаны. Малышка, видимо, приняла это всё за игру и на поцелуй ответила, но, когда Фридрих всё же попытался овладеть ей, она с визгом оцарапала ему щёку и убежала в дальний угол. С тех пор Фридрих более не пытался изнасиловать Малышку, ограничивался лишь поцелуями, которые, по-видимому, очень ей полюбились. Она целовала всех - и Фридриха, и Эрика, и Элизу, и даже Сеньку, который в последнее время зачастил в гости к Вандербахам. Младшая Анна тоже пыталась научить чему-нибудь Малышку. Например, игре в куклы. Вручив Малышке одну из своих любимых, она сказала, что куклы сейчас будут пить чай и наглядно показала, что нужно делать. Малышка засмеялась и окунула куклу с головой в чай. Анна заплакала, на крик прибежала Элиза и отругала Малышку, но та ничего не могла понять, где и что она сделала неправильно.
Каждый день Эрик поил её настойкой боярышника, поскольку без неё Малышка словно каменела - становилась неподвижной и безмолвной, как истукан. Сенька не жалел пойла, и даже научил Эрика готовить настойку самому.
Текли дни. За зимой пришла весна. Малышка всё так же бесилась и хотела только играть. Вся семья уже устала ухаживать за ней. Эрик понял, что этот эксперимент хоть и можно назвать удавшимся, но дальнейшее усовершенствование образца было невозможным.
Поэтому Малышка подлежала уничтожению.
Семья отреагировала нормально, лучше, чем можно было ожидать. Хоть все и привыкли к ней, но понимали, что жизнь их станет похожа на жизнь ухаживающих за тяжело больными людьми санитаров, если её оставить. Эрик сказал: "Я её оживил - я её и уничтожу", но Фридрих умолил отца, буквально на коленях, оставить её ещё на неделю. Отец не знал. что и сказать. Его сын, по сути, влюбился в собаку в женском теле. Но, после долгих уговоров, согласился на ещё одну неделю постоянных мучений.
Малышке даже предоставили свободу действий на её последние дни. В общем, махнули на неё рукой. Мол, пусть делает всё, что ей заблагорассудится. И это стало главной ошибкой Вандербахов.
Так как дверь больше не запиралась, Малышка ночью выползла из дома и начала убивать. В первый же день её жертвами пало небольшое стадо овец Леонида Семёныча, жившего по соседству. Сначала свалили всё на волков, но, когда обнаружили Малышку, всю в крови, мирно спящую на огороде хозяина овец, выбора не осталось.
Её вновь посадили под замок, на этот раз под пристальный присмотр. Эрик знал, что пора кончать с ней, тем более что повод имелся - девушка сошла с ума и могла погибнуть в любой момент от чего угодно.
Ночью Фридрих не спал. Малышка вылезла из угла, мягко потёрлась о его ноги и поскреблась в дверь. Молодого человека пробрала жалость. Всё-таки она такая мирная, спокойная... И он выпустил её. А заодно и сам вышел из дома вслед за ней.
Малышка исчезла. Он долго стоял на крыльце, не понимая, куда она могла деться. Пока он бегал по селу и искал её, Малышка перебила почти всех куриц в сенькином курятнике и загрызла лошадь в конюшне. А потом, видя, что наступает рассвет, скрылась в лесу.
Голод Малышки набирал обороты. В тот день её так и не нашли. Эрик не мог понять, как она столько времени может обходитья без постоянной заправки настойкой боярышника. Вандербахи бегали вместе со всеми и звали девушку, но она не появлялась. По зову остальных селян Эрик узнал, что настоящее её имя - Наталья. Красивое имя.
А Малышка появлялась в деревне лишь по ночам, давила скот, птицу, причём делала это так ловко, что ночные дозорные даже не замечали её. А днём она отсыпалась где-то в лесу. Но никакие поиски не могли выявить её местонахождения, в тупик вставали даже собаки, которых натравливали на след.
Но всё имеет свой конец. Малышку обнаружили спящей в чьём-то хлеву, причём там не оставалось более ни одного поросёнка. Вандербаха осенило - девушка использовала вместе настойки теперь плоть и кровь живых существ! Таков прогресс Малышки? Но тогда следующими жертвами могут стать люди.
Селяне собрались плотным строем, вооружились кто чем может и напали на спящую девушку. Но в самый последний момент её своим телом закрыл несчастный Фридрих. Его тело проткнули чьи-то вилы, как выяснилось, вилы самого Эрика. Ужас, который испытал отец семейства, неописуем. Он бросил вилы и подхватил тело сына на руки. Анна, которая тоже присутствовала, заплакала, и Малышка, услышал плач девочки и крик отца, проснулась. Непонимание в её заспанных глазах сменилось яростью, когда она увидела мёртвое тело одного из её хозяев. В диком гневе она набросилась на деревенских и разогнала их. Пятеро остались лежать в хлеву, кто-то проткнутый вилами, кто-то с перегрызенной глоткой.
Эрик бежал домой с Анной на руках, постоянно оборачиваясь. Ноги увязали в грязи, слёзы застилали глаза. И наконец он упал на землю, выронив дочь. Над ним тут же нависла Малышка, дышаему прямо в лицо запахом крови.
-Кто... Убил... - сказала она. В глазах было только безумие. - Кто... Убил...
-Я, - сквозь собственный плач ответил Эрик. - Я... Но я хотел убить тебя.
Глаза Малышки расширились, Эрик успел понять, что на самом-то деле она всё понимала. Понимала смысл каждого сказанного ей слова, каждого совершаемого ими действия. И, возможно, даже хотела сама выучиться чему-то, но собачьи инстинкты брали своё и давили всё человеческое в ней. Но и собакой она уже не была. Собаки не нападают беспричинно на домашний скот... Так делают только волки...
А не была ли та псина, которая послужила основой для Малышкиного тела, помесью собаки и волка? Тогда всё ещё вполне объяснимо...
Малышка впилась в шею Эрика зубами и вырвала ему главную артерию с корнем. Кровь хлестанула по её лицу, но она даже не заметила этого. Убедившись, что он мёртв, Малышка погналась вдогонку за почти добежавшей до дома Анны...
Элиза сидела дома, прижав руки ко лбу и размышляя о том, куда могла деваться сбежавшая Малышка, как вдруг об дверь чо-то глухо ударилось, послышался чей-то жалобный писк, а затем всё смолкло. Элиза сорвалась с места, побежала к двери, отперла её... А затем всё пропало... Только боль и темнота... И собственная кровь, текущая из сразу нескольких рваных ран...
Когда ополчение во главе с Сенькой ворвалось в дом Вандербахов, то они нашли лишь истерзанный труп Элизы с раскинутыми руками, одна из которых была протянута к телу дочери, лежавшему у порога. Малышку же обнаружили в том самом кабинете, где она была создана. Спящей. Недвижной.
Она тут же была связана крепчайшими верёвками, искупана на несколько раз в святой воде и упрятана в старый сундук, который нашёлся на чердаке. Замок для него выковал самый сильный кузнец на селе. Сундук засунули обратно на чердак и постарались о нём забыть, а в дом въехали новые жильцы. Новый глава семейства хлам на чердаке трогать не стал, и слава Богу. Он лишь почесал затылок, глядя на странное оборудование Вандербаха, сказал Сеньке, который показывал ему дом: "А ваш доктор-то немец. Да ещё и не простой". Сеньку это крайне удивило. "С немцем настойку пил, да в бане его мыл!" - с ужасом вспоминал он потом ещё долгое время. История о Малышке и Вандербахах избежала огласки и стала скорости забытымсельским преданием.
Все препараты, устройства, записи доктора Эрика Вандербаха были рассованы по сундукам и отправлены туда же, на чердак, где они постепенно покрывались пылью... А в одном из сундуков, с открытыми глазами, несчастная и голодная, уже забывшая всю семью Вандербахов, лежала Малышка.
"Настойка боярышника - и Малышка живёт!" - было написано на одной из бумажек.
И почти век спустя, два парня открыли сундук вновь. И пробудили монстра ото сна. Но такой ли она монстр, каким кажется? Можно ли ещё пробудить в ней что-то человеческое? Они привязали её к дереву на болотах, надеясь отвязаться и забыть, но получилось ли?
Наши дни.
Я пересёк аудиторию, держа в руках законченную экзаменационную работу и подошёл к столу преподавателя. Он внимательно посмотрел на меня поверх своих толстых очков, улыбнулся и, протянув руку, забрал у меня листок. Вместе с работой я незаметно сунул ему в пятерню пятитысячную купюру. Видимо, его приятно удивил этот скромный подарок, так как моя, прямо скажем, хреново выполненная работа полетела в мусорное ведро, а в зачётной книжке нарисовалось "отлично".
-Это ваш последний экзамен? - спросил преподаватель самым слащавым голосом, на который был способен.
-Да, - я выдавил улыбку. - Иду на каникулы.
-Ну, хорошо, приятно отдохнуть, - он пожал мне руку и указал на дверь с таким видом, будто я сам не способен догадаться, где она находится. Я быстрым шагом покинул аудиторию, освободив место у стола для остальных честных студентов.
Не думайте, будто я настолько ленивая задница, что не могу своими мозгами сдать экзамен по физической химии... А впрочем, да, я действительно ленивая задница. Я знаю, что мой поступок вряд ли деканат оценил бы как хороший, и всё же на последнем экзамене я мог позволить себе эту поблажку.
Я покинул здание университета, вздохнул полной грудью, оглянулся на статую основателя сего замечательного вуза и показал ей средний палец. Добравшись до автобусной остановки, я сел на ближайшую маршрутку и через часик уже входил в дверь своей однокомнатной квартиры.
Как только я приземлился на пуфик и начал снимать ботинки, запищал мобильник. Я вытащил его из кармана, прижал плечом к уху, а руками продолжил разуваться.
-Алло?
-Антоха, ты? - а, ну конечно, это Лёха.
-Нет, это Слендер, Антохи нет, я его сожрал, позвоните попозже.
-Охохо, очень смешно. Как экзамены?
-Нормально, - я уже догадался, что он мне предложит. - Закрыл сессию и теперь уезжаю на Галапагосские острова танцевать ламбаду с черепахами на всё лето.
-Ммм, - протянул он. - Ну, если будет время, залетай. Я вообще хотел тебя на всё лето в деревню позвать. Бабуля тоже ждёт. Блинов вот напекла.
-Думаю, ваша вечеринка вполне обойдётся без меня, как считаешь?
-Антоха, ты просто обязан присутствовать этим летом! Тут столько народу собралось!
-Не люблю сборища, - пробормотал я.
Я закончил второй курс университета, а Лёха готовился заканчивать одиннадцатый класс сельской школы. Разницы, впрочем, между сельской и городской особо и не было. Лёха уже три дня как находился на каникулах, а без меня ему было скучно. Сборищ он тоже не любил, а идти и в одиночку знакомиться с налетевшими в деревню парнями и девчонками ему было стрёмно. В компании-то как-никак поувереннее.
-То есть, вы меня уже ждёте?
-Да.
Я поупирался для виду ещё немного, а затем с радостью согласился - три месяца в компании самого лучшего друга, что может быть лучше?
Я прибыл в село поздно вечером и не на автобусе, как раньше, а на такси. Маршрут, проходящий через эту деревню, отменили, видать, из-за того, что люди пользовались им от силы раз в месяц. Бородатый таксист - я всю дорогу небеспричинно беспокоился, как бы его борода не заслонила ему обзор - потребовал с меня чуть ли не три сотни, заставив меня издать вопль возмущения, способный разорвать всю материю в радиусе пяти километров. В конце концов, сторговались на полутора сотнях и я с радостью покинул общество этого жадюги.
Лёха поджидал меня, сидя на скамейке, закинув ногу на ногу. Я подумал, что год назад рядом с ним меня поджидал бы ещё кое-кто, но заставил себя не думать об этом. День шёл к вечеру, а пугать себя я не намерен был.
-Привет, - я протянул ладонь для рукопожатия.
-Здорово, - Лёха улыбнулся. - А ты за год не изменился.
-Ты тоже. Не вижу седины в твоих волосах - значит, та история удачно забыта?
-Да, и не будем об этом, ладно?
Я заметил, что сигареты у Лёхи во рту не было. Значит, всё-таки бросил.
-Бабуля напекла столько блинов, что ими можно было бы накормить всех голодающих детей Африки. Так что пошли, не будем тянуть кота за хвост.
В деревне ничего не изменилось - всё те же пять десятков домов с обветшалыми крышами. Коровы, пасущиеся прямо посреди дороги, внимательно провожали нас взглядами. В воздухе стоял лёгкий аромат начала тёплого лета.
Домик Зои Павловны стоял на холмике. Лёха открыл ворота и мы попали во двор.
Всё осталось в том же состоянии, как и было в прошлом году. Лёхина бабушка не давала ни дому, ни двору порости сорняком и всё выглядело так, будто дом только что построили.
У меня возникло странное чувство - будто сейчас дверь дома распахнётся и мне навстречу вылетит, одетая в одну рубашку, белокурая...
Стоп. Нельзя о ней думать.
Мы вошли внутрь и обнаружили, что Зои Пвловны дома нет, зато записка на столе подсказала нам, что она ушла к соседке доить корову. Ну что ж, отлично. Она оставила стол, который буквально ломился от вставленных на нём яств. И это вам не городские полуфабрикаты - всё натуральное, ручной выпечки.
Мы уселись за стол друг напротив друга и молча принялись поглощать еду, обмениваясь довольными взглядами. Поговорить мы ещё успеем. Не знаю, возникнет ли в наших беседах ОНА...
Я завидовал Лёхе. В конце концов, он эту вкуснятину хоть каждый день есть может. Не то что я - у нас в общаге лакомством считалась булочка с изюмом. А тут... Плюшки, ватрушки, пирожки, блинчики, оладушки... Я ел, ел, ел и не мог наесться.
Когда мы наконец прикончили три четверти всех даров Зои Павловны, меня потянуло в сон. Но у Лёхи на вечер были совсем другие планы.
-Сегодня костёр разожгут, - сообщил он, смакуя плюшку. - И соберутся вокруг него. Ну, пацаны да девки нашего возраста... И, как ты думаешь, что будет гвоздем программы?
-Стриптиз и оргии?
-Нет, придурок. Страшные истории! Ну, ты знаешь, есть ведь такая традиция...
-Угу. Как в лагере.
-Именно. Только здесь такое каждый вечер. Ну, я и подумал, что можно сходить. Что скажешь?
-Я не против. Но с нас ведь тоже потребуют историю.
-Так ведь нам есть, что рассказать, - он подмигнул мне. - Верно?
Я призадумался. Верно, нам было, что рассказать. Только вот это была не выдуманная история о домовом или кикиморе, а реальная. Свидетелей полдеревни. Думаю, эта история неизвестна приехавшим на лето подросткам, если их бабки и дедки ещё не рассказали её им. Если нет, то история, которую мы с Лёхой можем рассказать, произведёт нешуточный фурор.
Но только если мы найдём в себе силы вернуться мысленно в тот год.
Мы покинули дом около полуночи. С широкой поляны вдалеке уже поднималась тонкая струйка дыма - там разжигали костёр. Я не без сожаления окинул взором оставшиеся угощения и, вздохнув, вышел в ночь следом за Лёхой.
