Сегодня утром я ездила в церковь. В последний год я посещаю её каждое воскресенье. Когда я вижу это высокое серое здание с тёмными витражными окнами, внутри у меня что-то замирает, и сердце начинает обливаться кровью. Возможно, вид церкви должен вызывать у меня чувство радости и облегчения, но этого не происходит. Я искренне не понимаю - если Всевышний слышит молитвы людей, которые приходят туда, то почему допускает столько страшных вещей, происходящих в нашем мире? Почему он не может сжалиться над всеми нами, и ниспослать мир и счастье? Где ангелы-хранители, призванные защищать людей, если каждый день происходит столько убийств? Ответ прост и ясен - их просто не существует, так же, как и Его, эфемерного недосягаемого идеала, в которого испокон веков верят люди, и с помощью этой призрачной веры и надежды на спасение пытаются найти в себе силы жить. Они искренне уверены в том, что добро рано или поздно восторжествует, а зло будет наказано - а мне кажется, что вера - это просто побег от реальности и нежелание открыть глаза на очевидные вещи. Не знаю, зачем я вообще периодически посещаю это место - просто я утешаю сама себя, что если поставлю Майку свечку за упокой, то ему станет легче. Слепая вера в какой-то мере овладела и мной, особенно в минуты отчаяния и тоски мне просто необходимо надеяться на чью-то помощь. Быть может, я плохо надеялась и верила - но, во всяком случае, Он не оградил моего маленького брата от беды. Я с надеждой вглядывалась в мерцающий огонёк свечки, искренне уповая на то, что она поможет Майку, осветив путь его душе и дав знак, что я помню о нём. Но я не знаю, видит ли он меня сейчас? Возможно, там, куда он ушёл, нет ничего, кроме темноты и призрачных видений? А вдруг там вообще ничего нет, и после смерти наступает всего лишь вечное забвение? Впрочем, не так уж это и важно - самое главное - чтобы Майка не забрали с собой те, кто его убил. Ах, если бы он существовал, этот добрый и всемогущий Бог - разве бы он не уберёг маленького невинного мальчика от таких жестоких испытаний?..
По дороге домой из окна такси я увидела широкую речку, окружённую высокими деревьями. Я тут же вспомнила, как мы с младшим братом проводили летние часы на её берегу - Майк ведь так любил наблюдать за утками и мандаринками, и кормить их хлебными крошками. Каждое утро мы покупали свежую булку, а затем отправлялись к живущим в воде пернатым с угощением. Они быстро привыкли к нам, и уже скоро стали воспринимать как родных, дружно подплывая к берегу, лишь только завидев меня и брата издали. Мы тоже относились к ним, как к старым друзьям, и даже стали отличать птиц друг от друга по выражению мордочек. Майк весело смеялся, когда крошил мягкую похрустывавшую булку, и любил подражать утиному кряканью, воображая, что изучил утиный язык и может запросто общаться с ними. Да, это были незабываемые дни, полные беззаботности и счастья - хотя сейчас я понимаю, что не стоило радоваться этому времяпровождению - поскольку оно послужило началом тому, что, в конце концов, погубило моего младшего братика. В этой жизни никогда не знаешь, чему надо радоваться, а чему печалиться, поскольку самое хорошее может внезапно обернуться горем, равно как и наоборот.
Однажды Майк кормил уток, и подошёл совсем близко к краю реки. Я сказала ему, чтобы он вёл себя поосторожнее, так как почва у берега бывает вязкой, и можно легко поскользнуться и упасть в реку. Однако брат был настолько увлечён кормлением, что не обратил на мои слова никакого внимания. Внезапно он пошатнулся - мне показалось, что он оступился, и сейчас свалится вниз. Я стремглав подскочила к нему, и схватила за плечи, однако Майк лишь улыбнулся мне. Я испуганно спросила у него, не споткнулся ли он, на что Майк, не переставая радостно улыбаться, ответил мне, что с ним всё в порядке, он всего лишь засмотрелся на своё отражение. Я взглянула вниз - водная гладь взволнованно заколыхалась, и мне показалось, что река напряжённо морщит свой лоб. Тут я заметила, что мой брат сжимает в руке не докрошенный кусок булки, не думая скармливать его птицам, которые выжидающе смотрели на него, и тянули вверх свои шейки. Мальчик как будто прочёл мои мысли и добавил, что утки уже наелись, и лучше он покормит своё отражение. Я засмеялась и сказала, что отражению не нужна еда, так как оно ненастоящее. Но Майк даже не дал мне договорить, а довольно резко оборвал, серьёзно заявив, что мальчик в речке выглядит очень голодным, и просит есть. Я внимательно посмотрела на отражение в воде, и тут же отвела взгляд - у меня возникло неприятное ощущение, будто мальчик в воде - не мой брат, а совершенно другой ребенок, живущий своей собственной жизнью. Я взяла Майка за руку, и поспешила увести подальше от берега. Он попытался сопротивляться, но я твёрдо сказала ему, что не надо смотреть на своё отражение, а лучше наблюдать за утками, и изучать цветы, растущие в парке. Майк нехотя кивнул головой, однако в его глазах я прочла отчуждение, и нежелание прислушиваться к моим словам. Я положила руки на плечи брату, и легонько встряхнула его - но отсутствующее выражение лица мальчика не изменилось - можно было подумать, что он спит, и не может проснуться.
В тот же вечер я, как обычно, собиралась купать Майка - наши родители помногу работали, поэтому воспитание и уход за ним полностью лежали на моих плечах. Я включила душ, и позвала мальчика мыться, как вдруг он неожиданно заявил, чтобы я набрала для него полную ванную. Я искренне удивилась, так как до этого дня Майк не проявлял особой любви к водным процедурам, и предпочитал, чтобы я быстренько вымыла его, поставив в душ. Но перечить брату я не стала, а послушно наполнила ванную доверху водой, и налила в неё ароматной белоснежной пены. Майк с явным удовольствием прыгнул в воду, и первым делом принялся разгребать пену, и смотреть вниз. Я спросила, что он ищет в воде, и брат ответил, что он пытается найти мальчика из реки. Я попыталась перевести разговор на другую тему, но Майк никак не мог забыть о своём отражении. Я поинтересовалась, неужели он ни разу не видел этого мальчика раньше, на что брат сказал, что видел, но обратил на него пристальное внимание только сегодня утром - опять же, я не придала этому особого значения, так как дети часто проникаются к чему-то интересом абсолютно внезапно - то же самое было с игрушечными пластмассовыми динозаврами - до пяти лет Майк совершенно равнодушно проходил мимо витрины, сплошь и рядом уставленной ими, зато в один прекрасный день вдруг застыл возле нее, как вкопанный, после чего стал рисовать огромных ящеров в альбоме, и настойчиво просил купить себе игрушки и книги о них. Но, тем не менее, я поспешила поскорее домыть мальчика, и вытащить его из ванны. Когда я обтирала Майка полотенцем, он внезапно замахал руками, и заплакал, повторяя, что не нашёл в ванне своего друга, и наверное, тот ждёт его в речке. Я успокоила братика, сказав ему, что завтра мы снова пойдём на берег, и вместе поищем мальчика. Впрочем, Майк продолжал плакать и говорить, что друг соскучился по нему, и сейчас в одиночестве стоит посреди реки. С этими словами он вырвался у меня из рук, и убежал в детскую - я подошла к двери его комнаты, и внимательно прислушалась - поначалу я отчётливо разобрала всхлипывания Майка, но вскоре они прекратились, и наступила полная тишина. Я подумала, что он заснул, и тихонечко приоткрыла дверь - однако брат не спал, а стоял перед зеркалом и широко улыбался. Услышав мои шаги, он обернулся, и радостно сообщил, что мальчик из реки перебрался в зеркало, и теперь они смогут быть вместе столько времени, сколько захотят - а я в ответ на это сказала, что мальчик в зеркале был в нём и вчера, и позавчера, просто Майк не воображал, будто он - его друг. Майк же снова заявил, что если его друг и был тут раньше, то он просто не обращал на него внимания, и искренне удивился, как это он мог не заметить своего друга-двойника раньше. Я шутливо заметила, что пора прекращать фантазировать, а лучше пойти пить чай с яблочным пирогом. Майк нахмурился, но не стал перечить мне, а неохотно поплёлся на кухню. Когда мы выходили из комнаты, я бросила на зеркало мимолётный взгляд - к своему удивлению, я заметила, что мальчик из отражения так и остался в нем, несмотря на то, что Майк уже вышел - впрочем, на тот момент я приписала это видение своей не в меру бурной фантазии.
С того дня Майк почти всё свободное время стал проводить у зеркала - я думала, что его увлечение собственным отражением быстро пройдет, и мальчик переключится на что-то другое - однако, время шло, а Майк не то, что терял интерес к зеркалу, а наоборот - всё больше и больше тянулся к нему, даже потерял желание выходить гулять, и напрочь забыл об утках, живших в реке. Даже когда я вытаскивала его гулять, он не говорил о том, что надо купить свежую булку, а только сидел на берегу реки, и разглядывал своё отражение, не обращая внимания на подплывающих птиц. А когда я начинала кормить их хлебом, Майк недовольно говорил, будто бы крошки, падающие в воду, разрушают линии отражения. Я вспомнила, как брат говорил, якобы двойник в воде выглядит голодным, и пошутила, что кормлю не только уток, но и его - но Майк махнул рукой, и довольным тоном сказал, что зеркальный мальчик недавно объяснил, что нет нужды кормить его, так как ему очень удобно питаться через зеркало. Мне внезапно стало страшно, хотя я не сразу поняла, что значат эти слова. Я ударила ладонью по водной глади, вызвав на её поверхности фонтан холодных брызг - они вспыхнули в душном воздухе, как пламя, и вонзились в мою руку сотней ледяных иголок. Я тут же выдернула руку из воды, и обтёрла её о траву. У меня возникло ощущение, что мальчик из отражения впился в неё мелкими острыми клыками, наказав таким образом за то, что я прогнала его прочь. Майк захныкал, и толкнул меня в бок, беспрестанно повторяя, что я причинила боль его другу. Я всячески пыталась успокоить брата, но мальчик буквально бился в истерике. По приходу домой я позвонила знакомому родителей, который работал психиатром, и рассказала ему о том, что брат возомнил, будто в отражении живёт его друг, с которым он общается. Психиатр объяснил мне, что так часто ведут себя дети, которые ещё не пошли в школу, и не проводят достаточное количество времени, общаясь со сверстниками. Я облегчённо вздохнула, подумав о том, что брат начнёт посещать школу уже осенью, и забудет о своём двойнике. Положив трубку, я пошла к Майку, желая предложить ему съездить в город и пойти, к примеру, в цирк, но тот категорически отказался, сказав, что ему куда интереснее общаться с другом в отражении, нельзя смотреть какие-то представления. Несмотря на увещевания психиатра, мое ненадолго задремавшее чувство тревоги ожило с новой силой - ко всему прочему, я заметила, что брат выглядит бледным, даже больным. Я спросила, хорошо ли он себя чувствует, на что Майк ответил утвердительно. Решив, что мальчик побледнел из-за того, что в последнее время реже выходил на улицу, и, посчитав себя не в меру впечатлительной, я отставила его в комнате одного. Через какое-то время я услышала раздавшийся оттуда грохот - вбежав в детскую, я увидела брата лежащим на полу без сознания. Ребенок тяжело дышал и был мертвенно бледен - я в панике схватила Майка на руки, и положила на кровать. Посмотрев перед собой, в отражении полированной дверцы шкафа я совершенно ясно заметила силуэт маленького мальчика из зеркала - обернувшись к нему, я чуть не закричала - копия Майка смотрела прямо на меня, и довольно ухмылялась - зазеркальный Майк был румян и полон жизни, как будто напился крови моего брата. Мне тут же вспомнились суеверия, связанные с зеркалами, которые я слышала ещё в детстве - о том, что нельзя подолгу смотреть в них, иначе быстро постареешь. О том, что в отражении можно увидеть злобных сущностей из потустороннего мира. О том, что если кто-то умер, нужно незамедлительно завесить тканью все зеркала в доме, так как в противном случае душа умершего попадёт в зазеркалье, и вовек не выберется оттуда. К тому же, в моей памяти всплыл миф о Нарциссе, которого вид собственного отражения одурманил настолько, что он перестал есть и умер от голода. Мысли вихрем проносились в моей голове, и отвлёк меня от них слабый стон моего брата - Майк пришёл в себя, и осматривался по сторонам испуганными глазами. Впервые за последние дни я увидела в них жизнь, а не холодную отчужденность. Я взглянула в зеркало - в отражении никого не было, словно румяный и кровожадно улыбающийся мальчик мне просто почудился. Тем не менее, я изо всех сил обняла братика, и принялась заклинать его больше не подходить к зеркалу. Но как только я произнесла слово "зеркало", Майк вскочил с кровати, и подбежал к нему. Я снова спросила Майка, как он себя чувствует. Мальчик на секунду задумался, после чего сказал, что всё нормально, просто у него внезапно закружилась голова. Я строго заметила, что это произошло из-за нехватки воздуха, и незамедлительно повела брата гулять, не обращая внимания на его протесты. Мы неспешно шли по городской аллее, даже не приближаясь к берегу реки. Я крепко держала мальчика за руку, потому что он постоянно порывался убежать к воде, и удостовериться, что с его другом всё в порядке. Насилу я удержала Майка от этого поступка, и он начал рыдать на всю улицу, причем так громко, что прохожие удивлённо оборачивались в нашу сторону. По приходу домой я пригрозила Майку, что если он будет продолжать вести себя так и дальше, то я сообщу обо всём родителям, и мы положим его в больницу. Брат запротестовал с новой силой - взглянув на него, мне стало искренне жаль ребёнка - несмотря на капризное и нахальное выражение лица, он выглядел совершенно несчастным - словно что-то тянуло его к отражению помимо воли, и он был не в состоянии противиться этой неведомой силе. Отчужденный взор брата беспомощно метался по сторонам в поисках своего друга-двойника. Я проскочила в детскую, сняла со стены зеркало, и положила его на тумбу в углу комнаты. После чего заварила Майку валерьянки, напоила ею, и уложила спать, в надежде, что вскоре он успокоится и забудет о своём отражении. Брат быстро заснул, и расслабленно развалился на кровати. Я прилегла рядом, боясь оставить его одного. Однако мне было даже страшно закрыть глаза, и мой взгляд помимо воли устремлялся в сторону тумбы, на которой лежало зеркало - я решила, что лучше убрать его в другую комнату, как можно дальше. Я тихонько сняла зеркало с тумбы, и вынесла из детской. Держа его в руках, я побрела в гостиную, где водрузила стеклянный прямоугольник на одну из верхних полок шкафа. Затем я вернулась в комнату, и обнаружила, что Майка нет в кровати - я помчалась на кухню, но не нашла его там. Затем я увидела, что свет горит в столовой - мне вспомнилось, что там висит внушительных размеров зеркало, и в голову начали закрадываться самые мрачные воспоминания. Открыв дверь, я заметила брата, как загипнотизированного смотрящего на своё отражение. Его зеркальный двойник буквально лопался от жизненных сил и румянца, заливавшего щёки - он задорно подмигнул мне, и помахал рукой, в то время как настоящий Майк стоял, не шелохнувшись. Внезапно ноги мальчика подкосились, и он рухнул прямо на кафельный пол - подбежав к Майку и склонившись над ним, я с ужасом заметила, что его лицо было практически зелёным и высохшим настолько, что кожа свисала складками. Я в панике закричала, и в следующий момент в столовую прибежали родители - мы попытались откачать малыша, и вызвали врача, однако он бесстрастно констатировал смерть. Майка завернули в чёрный целлофановый мешок, и увезли в морг. Родители с ошеломлённым видом бродили по дому, не в силах поверить в произошедшее - а я побежала в гостиную, и одним взмахом руки смахнула с полки ненавистное зеркало. Оно грохнулось на пол, и разбилось на множество осколков - звеня и трепыхаясь, они подскочили вверх и с силой вонзились в мою оголённую руку. Мне опять показалось, что невидимая и мрачная сущность впивается в мою кожу бесчисленным количеством длинных и кривых зубов. Но я не обращала внимания на боль и льющуюся потоками кровь, а остервенело продолжала крушить зеркальную гладь, желая стереть в стеклянную пыль каждый осколок. Куски стекла резали мои вены, а я лупила и лупила по ним - и в каждом осколке мне виделась сверкающая издевательская ухмылка зазеркального демона. От звона бьющегося стекла у меня заложило уши, и началась сильная головная боль. В конце концов, из-за кровопотери я потеряла сознание − а последнее, что я запомнила − это груда стеклянной крошки на полу, и оглушительный пронзительный звон, заполнявший комнату.
Я провела в больнице две недели. Доктора зашили раны, и вернули меня к жизни. По возвращении домой я уговорила родителей выбросить из дома все зеркала - они не стали мне перечить, и послушно выполнили мою просьбу. С тех пор я почувствовала себя спокойней, однако и по сей день не могу заставить себя подойти к берегу реки, или взглянуть на зеркальную витрину магазина. Портрет погибшего братика стоит у меня на прикроватной тумбочке - каждое утро и вечер я молюсь за него, хотя, как и говорила в самом начале, не особо верю в Бога. Родители безуспешно гадают, что же именно произошло - а я знаю это наверняка, но молчу и буду продолжать молчать, потому что не хочу вновь быть отправленной в психиатрическую клинику. Когда я закрываю глаза, то передо мной встаёт образ иссушенного трупа Майка - думаю, что никакой отрезок времени не способен будет изгладить это ужасное зрелище из моей памяти. Я стараюсь не оставаться в одиночестве, и всегда включаю себе телевизор или радио. И не потому, что боюсь увидеть призрак Майка - наоборот, я была бы даже рада лицезреть его, пусть даже в образе туманного силуэта. Возможно, он рассказал бы мне о том, как живёт теперь, и порадовал тем, что по-прежнему помнит меня, и не считает виноватой в том, что вовремя не оградила его от стеклянных монстров. Вовсе нет - я боюсь одиночества по той причине, что когда остаюсь в кромешной тишине, меня тут же начинает преследовать явственный звук, заполняющий мои уши, и заставляющий дрожать барабанные перепонки - а именно,- невыносимый грохот бесчисленных зеркальных осколков, разбивающихся о пол с оглушительным звоном, напоминающим дьявольский хохот.
Конец.
