Ночь. Обычное слово, которое значит для нас только время суток. Ночь. Вы когда-нибудь задумывались о том, что она представляет? Для кого-то это бесконечность звезд, мириады неизведанного небесного пространства. Ночь... темнота... отсутствие света. Свет равно жизнь. Без него каждый из нас чувствует себя ничтожным, незащищенным, мы, как первобытные люди пытаемся добыть источник света, но если для первых был огонь, возникающий при трении двух сухих веток друг о друга, то для нас с вами это обычное включение карманного фонарика. Представьте, вы оказались одни, в квартире без электричества (то бишь света)... ночью. Что, если у вас в запасе только парочка небольших восковых свечек, оставшихся от отъезда прошлых хозяев. Вы хоть раз сталкивались с такой проблемой?
Господину N. пришлось испытать все ужасы приходящей ночи. Я не хочу называть того, о ком пойдет рассказ, потому что, если я дам ему имя, оно будет либо до тошноты банально, либо пафосно, в итоге вы посмеетесь над ним или вскоре забудете, поэтому пусть будет просто Господин N. Господин N., кто он такой? Представьте себе мужчину, который прошел пубертатный период, с щетиной, которую он брил раз в неделю и в заношенной одежде. Господин N. никогда не был модником или щеголем, не тратил больших денег на покупку новой одежды, предпочитая трендовым магазинам одежды блошиные рынки и секондхэнды, но в том случае, если вещь сотрется до таких дыр, которые залатать будет просто никак невозможно. Проще говоря, Господину N. было плевать на свой внешний вид.
Квартира, в которой происходили описываемые мной события, полностью олицетворяла своего хозяина: убогая однушка, неровный от сырости пол и обои с грязно-коричневыми разводами, которые местами обнажали всю серость бетонных стен. Обстановка помещения, как и все остальное, оставляла желать лучшего. Здесь, в этом сыром и грязном уголке нашей планеты располагалась пара складных стульев. N. ввез несчастных с собой, когда только начинал обживать квартиру. Один из них шатался и грозился сломаться, как только на него садились. Стул стонал и кричал, не забывая при этом употреблять крепкое словцо, но Господин N. слышал только ужасный, режущий ухо скрип при каждой посадке на него. Участь второго сиденья была еще более скорбной и печальной. Он, по сути, уже давно приказал долго жить, но жадность его хозяина не позволяла выбросить стул на свалку. Поэтому он доживал свои деньки сплошь обмотанный синей дешевой изолентой и перекрашенный несколько раз так, что, если кому вздумается ненароком отковырнуть верхний слой краски, а потом еще и еще слой за слоем, то можно будет проследить всю историю стула по десятилетиям. Словом, если бы мебель могла говорить, то конкретно этот стул сначала рассказал бы вам всю свою незатейливую биографию, а под конец сначала попросил, а потом более настойчиво умолял поджечь его, а если бы у него были руки и коробок спичек, то... в общем, вы поняли.
В комнате было окно. У соседей снизу и соседей сверху стояли новехонькие стеклопакеты, взятые, к слову, в кредит, оформление которого приходилось на мать у соседа снизу и на жену у соседа сверху. У нашего же героя единственной этакой роскошью была москитная сетка, в которую по желанию мог влететь и воробей, ибо она была изорвана до безобразия.
Если посмотреть на пейзаж за окном, то вас обуяет настолько сильная тоска, что ненароком захочется купить самые темные занавески, которые выставлены в ближайшем магазине, и скрыть вид за окном, тем самым изолируя себя от внешней действительности. Серое небо, через которое прогладывало скупое для тех мест солнце, ряд совершенно одинаковых пятиэтажек, в которых текла размеренная и спокойная жизнь и зеленые кроны тополей, с которых только недавно перестал спадать легкий кремовый пух - вот, что было представлено вниманию созерцающего. Я допускаю, что вам может понравиться обрисованная мной картина, конечно, если вы любитель критического реализма и унылых этюдов.
Господин N. не держал животных. У него была жуткая аллергия на кошек (последствие общения с прабабушкиным персом), и он просто на дух не переносил собак, просто так, без какого-либо повода. N. никогда не завел бы яркую аквариумную рыбку, крохотного хомячка или экзотическую птицу, он считал, что все это понесет с собой немереные затраты. Когда знакомые (коих у Господина N. было немного) спрашивали о его отношении к животным, то он отвечал, что любит тараканов, мол, не слышно, не видно и не требуют ухода. Господин N. был не очень остроумен.
Ночь для N. была всегда одним и тем же. Временем. Временем, которое текло крайне медленно. Господин N. имел привычку предпочитать этому темному времени суток день, что вполне свойственно человеку, который боится темноты. Хотя "боится" сказано уж более сильно, скорее он чувствовал тревогу, порой даже панику с наступлением ночи. Чаще всего Господин N. старался заснуть до полуночи, то есть до того времени, когда темнота вступит в свои законные природные права. Однако отходить ко сну так быстро редко получалось, поэтому Господин N. лежал в раздумьях, окутанный легким туманом бессонницы и потоком искусственного света, исходящего от тусклой лампы.
Так и случилось той ночью. Она была такая же, как тысячи других летних ночей. Если бы Господин N. проживал за городом, то я бы написал, что он слышал трели сверчков и другие звуки, оповещающие о том, что он не один, но отнюдь, он жил в городе, поэтому единственным звуком для него был редкий скрежет шин по асфальту, которые были слышны довольно редко. Исходя из этого, можно предположить, что спутником той ночи была тишина. Настолько резкая и пронзительная, что можно услышать звук собственного дыхания, а если прислушаться, то и еле уловимый стук сердца. Тишина наступала вместе с темнотой настолько глухая и обволакивающая, что порой казалось, других людей на Земле не существует. Все это было окутано ореолом уединения и таинственности.
Господин N. спал, а точнее пытался заснуть на убогом засаленном и запятнанном диване, проживавшем последние свои лета на этом свете, который достался нашему герою «по наследству» от прошлых жильцов. Он лежал, устремив пустой взгляд в потолок, отчасти от того, что смотреть больше не на что.
Всевозможные картины, вазы, цветы и тому подобная чепуха, коей напичкан быт каждого в малой мере состоятельного человека, казались сущим фатством для Господина N. Как знать, возможно, таким образом давала знать о себе его жадность, а может быть, он просто не любил и презирал искусство. В любом случае все вещи не первой необходимости отсутствовали в его квартире, и уж тем более Господин N. никогда не предпринимал попыток хоть как-то украсить свою лачугу.
Шло время, но сон не приходил. Господина N. обуяла бессонница настолько сильная, что попытка вырваться из цепких лап которой казалась невозможной. Постепенно, медленно, словно тягучий мед, опускалась тьма, несмотря на это Морфей никак не хотел принять нашего героя в свое таинственное ночное царство. Вскоре темнота стала настолько непроглядной, что казалось, нет разницы, лежишь ты с закрытыми или распахнутыми глазами.
Все это и побудило Господина N. подняться с кровати и включить свет, но либо перегоревшая лампочка, а может перебои электричества помешали N. исполнить свою позднюю миссию. Однако перспектива пролежать без сна в кромешной темноте поздней ночью, да к тому же в совершенно пустой квартире пугала нашего юного героя.
Переборов свои страхи и инстинкты, N. решил во что бы то ни стало зажечь свечи. Поиск источника света стало для Господина N. первостепенной задачей, как навязчивая муха, это простая на первый взгляд целевая причина не дала ему забыться тихим сном. Переборов все свои страхи, Господин N. пробрался на кухню.
Одно движение, и вот, свет рассеял тьму. Теперь, ночь не казалась такой густой и гомогенной. Вместе с тенью отступили и страхи, что позволило Господину N. без труда погрузиться в позднюю дрему.
Несмотря на то, что Господин N. спал без сновидений, сон всегда казался ему Эдемом, из которого могут выдернуть, пожалуй, только обыкновенные человеческие потребности.
Однако в этот раз его дрему потревожило совсем не это.
Вздох. Глубокий, пронзительный, заставляющий очнуться и вновь оказаться в угнетающей каждодневной реальности. Вместе с ним пришло и пробуждение. Яркое и порывистое, словно тихий морской бриз, который через считанные минуты обернулся шумным восторжествовавшим над всем и вся штормом.
Вместе с отступлением сна пришло и сознание, а вместе с ним и осознание того, что единственный источник света – небольшая восковая свеча никогда больше не будет сиять тихим, размеренным пламенем.
Движение. Попытка размять затекшие от длительной неподвижности конечности. Помеха. Угнетающая и сковывающая двигательная депривация вынудила Господина N. остаться неподвижным. Вместе с потерей возможности двигаться пришло осознание собственной ничтожности и никчемности, но сожаления о потере важнейшего из факторов существования не было. Была просто пустота, нависшая, словно огромная бетонная плита, не дающая ощутить чувства полета, а вместе с этим и жизнь.
Господин N. оглянулся: все те же авгиевы конюшни, названные по иронии квартирой, и ощутимая, давящая темнота.
Попытка издать звук или пошевелиться ничего не приносила уже в который раз. Осознание собственной беспомощности вселило в Господина N. страх, который, наполненный нездоровыми образами и фантазиями, разросся до колоссальных размеров. Словно спрут на дне он начал опутывать Господина N. своими щупальцами, проникая и пропитывая, подобно яду каждую клетку его тела.
Страх, пугая, давал понять, что он еще жив, что есть еще возможность разорвать порочный круг и взять власть над своими мыслями и телом. Вместе с осознанием всего этого, вместе с тусклой, неясной надеждой пришло озарение, а вместе с ним наказ. Не смотреть в дальний угол комнаты. Шелестящий голос в голове именно не советовал, а призывал не смотреть в угол. Как бы то ни было эта идея не принадлежала Господину N., но он понял, что нельзя ослушаться, что ни в коем случае нельзя допустить невыполнение этого приказа, и во что бы то ни было не смотреть в дальний угол.
Господин N. плохо помнит данные моменты той ночи. Восприятие и догматизм молодого человека были настолько устойчивы и непоколебимы, что отказывались постигать всю противоестественность и энигматичность тех обстоятельств, которые имели место случиться в то время. Пожалуй, именно поэтому «вторая вселенная» Господина N. не смогла придумать ничего лучше, как просто стереть эти минуты из памяти.
Единственное яркое воспоминание, оставшееся в затворках разума Господина N., это смутное очертание второй зажженной свечи, а потом вязкое, но достаточно стремительное погружение в сон.
Пробуждение, как и в прошлый раз, было неожиданным, заставшим врасплох.
Сон казался мимолетным эфемерным мифом, на смену которому пришла яркая, но бесчувственная реальность.
Страх мурашками пробежал по спине. Господину N. даже не требовалось открывать глаза, чтобы понять, что вторая свеча догорела. Сейчас он находился в тугих объятиях темноты, а то, что стояло за ней, грозилось вцепиться в глотку мертвой хваткой Цербера.
Оно не двигалось с места. Оно выжидало. Словно пантера, притаившаяся в кустах, такая же темная и такая же беспощадная к своей жертве, к антилопе, к Господину N.
Что могло чувствовать Оно? И вообще могло ли? Чувствовать голод или нетерпение? А может просто безразличие? Возможно ли, что оно просто хладнокровный убийца, которому важна сама суть преступления, выпотрошенные кишки, переломанные кости жертвы и судьбы людей, для которых эта жертва была чем-то более, чем груда теперь уже мертвой биомассы и имени в протоколе?
Но вероятно, что оно ничего не ощущало, человек же не испытывает нежных чувств по отношению к милому теленку или поросенку, который теперь лежит перед ним на тарелке, обильно политый томатным соусом. Мы люди и мы - хищники, мы охотимся, выжидаем, нападаем и убиваем, а потом сдираем кожу, потрошим, жарим, тушим, варим, солим, перчим и едим все это в виде шницеля или пирога с мясом.
Однако мы должны понимать, что помимо нас есть другие хищники; хищники, которые не нуждаются в тщательной готовке их пищи, которым достаточно вспороть нам живот, а затем добраться да наших внутренностей, пожирая и упиваясь каждой каплей крови. Хищники, которые могут быть намного беспощаднее нас самих.
Господин N. лежал все так же неподвижно, мысли беспорядочным роем носились у него в голове, отказываясь принять угнетающую действительность.
Однако любопытство томило еще больше, чем страх, и не в силах с собой совладать Господин N. приоткрыл глаза.
Мрак и тень вырисовывали легкий абрис страха. Гротескная, пугающая все существо фигура олицетворяла все потаенное, скрытое далеко в подсознание Господина N. Мрачные глубины неведомой бездны его комнаты вырисовывали нечто настолько фантастическое и иллюзорное, что понимание того, что было перед ним просто не приходило. Одно, однако, оставалось неизменным, осмысление факта существования Того, Что Пришло из Темноты. Оно не просто пришло из темноты, оно было его воплощением, воплощением настолько фантасмагоричным и аспидным, что оно светилось мягким, фосфорным свечением.
Это была не просто ночь. Это была ночь, доведенная до полного абсурда, ирреальности настолько, что черное уже не казалось черным, а тьма тьмою, для Господина N. все приобрело завораживающие, демоническое сияние. Сияние ужаса и отчаяния.
От навалившегося бремени у Господина N. помутился разум, и, не в силах совладать с собой, он потерял сознание.
Немедля на душу опустилась тень. Проникая и оккупируя мысли, она восходила над рассудком Господина N. Словно сорняк, она постепенно порабощала и душила все его человеческая существо, оставляя после себя только выжженную пустыню фрустрации и сумрака. Захватив и подчинив себе надежду, теплящуюся в сердце Господина N., тьма заговорила. Заговорила голосом отчаянных и обреченных, убитых и не воскресших, измученных и порабощенных, она заговорила тысячами голосов, настолько разных, что, сливаясь воедино, они образовывали фальшивый, противоестественный хор. Тысячи голосов: детских, взрослых, женских, мужских, старых и молодых стеклись в один несуразный речевой поток, воспевавший тьме.
Но пугало не то, что голоса вторили на разных языках, не пугало понимание всех неведомых доселе языков. Пугало не то, что они славили тьму, боготворили ее и поклонялись ей так, как верующий поклоняется Богу. Не вселяло ужаса осознание того, что голоса отдали не только свои тела, но и свои души без остатка, оставив себе только голос, вторящий тени. Настоящий страх появился лишь тогда, когда Господин N. различил между бесчисленными аккордами, сотнями баритонами и множеством напевов свой, свой собственный грубоватый, но такой родной голос некогда принадлежащий ему.
И тогда тьма усмехнулась, и голоса вторили ей. Хохот, настолько пронзительный, что кровь заледенела в жилах. Задорное гиканье, нервное хихиканье, громкий, басистый гогот, детский, заливистый смех – все спуталось в дефективный, пустой хохот, оповещающий о том, что тень захватила власть.
По телу Господина N. разлилось блаженство. Настолько сладкой и мимолетной была истома, что Господин N. улыбнулся. Настолько странными и неестественно быстрыми были метаморфозы, происходившие с ним, что он поневоле засмеялся. Захохотал диким, безудержным смехом, который, сливаясь со всеми остальными, образовывал фантасмагорическую, остервенелую какофонию.
Услышав ее, тень отступила. Жертва в капкане, пришло время жатвы.
Господин N. очнулся от сумбурного, тревожного сна. Потребовалось всего несколько мгновений, что бы привести свои мысли в порядок. Тьма липким коконом опутывала его, но на этот раз не вызывала ни страха, ни отторжения. Было просто принятие, принятие того, что она есть, что реальна, что существует. И все. Это ясно как день, точнее ночь.
На этот раз зажечь свечу потребовалось лишь для того, что бы доказать себе, что помимо тени еще есть свет, который уже не вызывает той прежней радости и восторженности. Он просто имеет место быть, как и тьма, как и все остальное, как и Господин N.
С такими мыслями Господин N. провалился в сон, настолько глубокий, выйти из которого не поможет ни солнечный свет, ни шум. Ничего.
***
Я спал. Что мне снилось; густые поля
И быстрые реки - Святая Земля.
Монах, отдыхающий в свежей тени.
Нет хауса, бед - позабыты они.
Забыта война, мало помнится ложь,
Спокойно, блаженно ты в мире живешь.
Нет горестей, бед - все стерто давно,
Но вдруг пробужденье, и вспомнилось все;
Печали, разруха, гибель и смрад.
Все тихое, светлое ринулось в ад.
И горькие слезы льет тот монах;
Покой - утопичен, спокойствие - прах.
***
Я не люблю ночь. Не люблю за ее нелюдимость и одиночество, за то, что она срывает с нас маски и заставляет явить миру наши расслабленные, поддернутые дымкой сна, настоящие лица. Я не люблю ночные улицы за их безлюдность и светофоры, мигающие отрывистым желтым светом. Я не люблю ночной воздух, его прохладу и сквозняки, заставляющие закрывать открытую настежь форточку. Я не люблю, опустевшие витрины магазинов, в которых отражается мягкий, размеренный свет уличных фонарей.
Но больше всего я не люблю ночь за приходящую темноту. Темнота не обращает своего внимания на искусственный свет, ей все равно, будь то тусклая электрическая лампочка или яркий прожектор. Темнота независима от освещения. Ничего не мешает ей впустить в нас чувство сонливости.
Вместе с темнотой приходит дрема, а затем сон. Постепенно погружаясь в него, мы становимся равнодушными, медлительными. Нам становится все равно, ведь главное для нас в это время, это опустить свою голову на подушку и забыться теплым, глубоким беспамятством.
Вот и мне все равно. Все равно, даже когда я стою и смотрю на свое оцепеневшее, недвижимое тело.
Вы когда-нибудь задумывались, что будет, когда вы умрете? Ведь мир не остановится на мертвой точке, он будет крутиться дальше, не замечая, даже исчезновения целого человека. Время будет идти, а вместе с ним и годы, плодя новых детей, исчезновение которых также останется незамеченным. Все будет продолжать двигаться, будут создаваться новые фильмы, печататься новые книги, люди все так же будут просыпаться, пить утренний кофе, собираться на работу при этом, не задумываясь о том, что в любой момент они могут сгинуть.
А мне все равно.
Я словно насекомое, застрявшее в смоле, только смола – это сон.
Я мертв, а мне все равно. Все равно, что мое тело покроется трупными пятнами, все равно в каком гробу я буду лежать, мне даже все равно от чего я умер. Наверное, патологоанатом напишет в графе «Причина смерти» - инфаркт. Но мне уже все равно.
Я буду ждать. Ждать прихода темноты. Ждать, когда она заберет мой голос, и он перепутается с тысячами других голосов, создавая душераздирающую катавасию.
Но вы не бойтесь. Темнота не приходит одна. Вы не будете одни. Вместе с тенью приходим мы – голоса. Ради темноты, не отчаивайтесь. Мы придем вместе с ней, и мы предупредим вас, я уж точно обещаю.
