Теплый летний ветер запутался в тяжелой зелени деревьев, зашумел листами, и вырвался на волю, унесся к звездным небесам, свободный и легкий, оставив после себя лишь затихающее шуршание. Сорванные им листья закружились в темном воздухе и опустились вокруг замершей девушки. Она неподвижно смотрела на тихо пылающий звездный шатер, боясь разрушить замершую вокруг ворожбу. В отдалении слышались вскрики и смех молодежи, искавших Перунов цвет во мгле зачарованной купальской ночи. На оборот календаря назад она тоже кралась по таинственному лесу, пытливо оглядывая пышные кудрявые листья папоротника – а ну, вспыхнет где цветущее алое пламя, запляшут блики на стволах! Волшебная, волшебная ночь… Именно тогда столкнулась она с Волеславом. Нет, знакомы они были давно, но…
- Зачем тебе папоротников цвет, сын головы! – Смеялась она. - Чего нету тебя? Почто желаешь отобрать клад великий у тех, кто много беднее тебя?
- Построить собственный дом, завести собственное хозяйство. И жениться,– ответил очень серьезно, – на тебе.
Воспоминание было столь ярким, что ей послышался знакомый голос, еще немного – и из теней покажется родной силуэт… Нет, это светляки играют друг с другом... Девушка пошатнулась, прижалась к шершавому стволу. Веселые голоса приближались. Она оторвалась от ствола, и побежала прочь, во тьму. Девушка не боялась заблудиться – сейчас она вообще ничего не боялась, кроме как оказаться в шумной компании, средь искрящих костров. Бегство привело ее к маленькому озерцу, спрятанному меж кудрявых берез да плакучих ив. Его спокойная поверхность казалась куском ночи, сквозь ветви высоко-высоко, средь мерцающей рукописи звезд на небесной бересте, величественно сияла луна. С ресниц девушки капало, но, возможно, это лишь вечерняя роса… От черного зеркала озера струился туман, клубился, вился причудливыми силуэтами. В таких озерах и живут русалки-водяницы.
- Наверное, совсем неплохо быть русалкой, - подумала девушка, - лечь в прохладную воду, опустится на самое дно и свет станет зеленым. В жилах потечет прохладная водица, она остудит горящее сердце, зальет боль…
Вот замелькали за туманом бледные фигуры, послышался тихий смех…
- Вот ты где! – воскликнула Лада, обнимая подругу за плечи, - а то мы уж перепугались! Не стоит бродить по таким жутковатым местам, Легенда! В такие ночи русалки-мавки только и думают, как защекотать до смерти! Ух, прямо пробирает до самых костей! Пойдем скорее к кострам.
Легенда вдохнула исходящий от нашедшей ее аромат трав и пирогов, почувствовала тепло от того, что о ней волнуются, ищут.
- Да, идем.
И девушки, взявшись за руки, отправились обратно.
- Легенда! Легенда! Куда ты пропала? Иди к нам! – Стайка молодых девушек, босоногих, с растрепанными косами, опускали в веселую мелкую речку Молодку последние венки. Чей уплывет дольше всех – той жить дольше всех, чей потонет – встретить в этом году нареченного, ну а чей к берегу прибьет – той долго еще в девках сидеть. Венок Легенды в прошлом году потонул почти сразу. Нареченный…
- Я домой…
- Ты что, Ночь Купалы только началась!
- Простите, милые мои… - покачала головой Легенда, - не весело мне… Тяжелее только… Мало времени прошло с тех пор, как… Я пойду.
Притихшие девушки сочувственно смотрели ей вслед.
- Уже как с полгода нет Волеслава, а ей не легчает все, - покачала головой Лада.
- Полегчает, - несколько резко сказала Чеслава, - выдаст мать ее замуж – враз отойдет.
Лада без восторга покосилась на девушку – Легенда была как сестра ей, все беды и радости они делили на двоих с детства, и беду той она переживала почти как свою собственную.
Легенда вошла в темную избу, замерла, ожидая, пока глаза привыкнут к беззвездному мраку, потом отыскала и зажгла огонек свечи. Мать и брат давно мирно спали, их мерное дыхание наполняло тишину. Девушка сменила дневное платье на рубаху, распустила косу освобожденные волосы упали до талии тяжелым темно-русым водопадом.
С тех пор, как Волеслав не вернулся с той охоты, Легенда потеряла вкус к многолюдным шумным развлечениям, все больше она просиживала у окна за рукодельем или просто смотрела вдаль, на переливы листвы, небесные картины облаков или танец дождя, сверканье Перуновых молний.
Легенда слыла красавицей, не один соседский сыночек, да и зажиточный вдовец, страдал по ее большим темным глазам, подобным драгоценным агатам, белоснежной коже, легкому, как зарница, румянцу, малиновым губам, нежным лебединым рукам. Шел ей 19 год, и давным-давно уж пора ей было под венец, но мать ее Маримьяна всегда была слишком мягка с дочерью, и не желала давить на девушку. А возможно, помнила, как сама плакала, как ее на 14 году отдали в дом к чужим людям, за в общем-то незнакомого парня, старше ее на 6 лет… Как бы то ни было, в прошлом году вдова вздохнула спокойно – нашла наконец-то ее белая лебедь, ненаглядная дочка хорошего жениха себе по сердцу. Дело шло к свадьбе… Но постучалась Морена-Смерть в счастливый дом, а эта гостья никогда не уходит без гостинца, оставляя взамен слезы без счетаи разрушенные людские судьбы.
Легенда опустилась на свою постель, прогнулась душная перина. Догорающее пламя свечи отражалось в ее сухих воспаленных глазах, в которых давно уж кончились слезы и не было сна. Почти каждую ночь, когда потухнут над хлебами всполохи розовокрылой зарницы, девушка шепталась с молчаливой тьмой, доверяя ей бесконечность своей беды. Повторяла и повторяла она имя своего возлюбленного, до тех пор, пока Заря не набрасывала на небо свою фату. Днем было как-то легче – работа, другие люди отвлекали. Сердце стало тяжелым и душило изнутри… Если бы не мать… Легенде казалось, что ее душа кричит, заходится в страшном крике – и даже удивительно, что не слышит никто…
- Славен урожай в этом году будет! – Сказала Кунава, довольно щурясь, и втягивая носом заманчивый аромат каравая, что готовила ее невестка.
- Пожалуй, - согласилась Ждана, наблюдая, как хозяйка своими большими ловкими руками прядет кудель. Этой-то есть что нахваливать, дом купца Бояна всегда был полной чашей – хорош ли год, худ ли. Вон и Кунава, несмотря на свои года все не увядает, словно рябина – вроде и зима уж на дворе, а она знай себе алеет. Передернув плечами на богатое убранство, Ждана не удержалась от ехидного вопроса:
- А что, правда ли болтают, что Январ засылал сватов к Маримьяне, да те вернулись ни с чем?
Январ, второй сын Бояна и Кунавы, слыл одним из тех парней, о которых матери тайком шептали дочерям: «Коль заветный шанс выпадет- не теряйся, дуреха!». И семья хороша да зажиточна, и собой хорош, и не глуп, да и в борьбе да владении оружием далеко не из последних. Власа, жена Ослада, другого их сына, молча поставила перед женщинами плетенку, полную сочной смородины и отошла. Была она тихая да забитая, и ходили сплетни, что дочка ее, Заря, родилась чуть ранее, чем положено после свадьбы.
- Было такое, - медленно произнесла Кунава, чуть помолчав. – Девка ее ведь –загляденье, а пропадает совсем. Еще год-другой – кто на нее, перестарка, взгляд кинет? Но Маримьяна сказала, что против воли Легенды благословения не даст…ну не глупая ли баба?
Дочка ее ведь вся тоской изошлась, день ото дня все более тает… От горя ее один рецепт, всем известный!
- Да и времечка-то сколько уж минуло, - с удовольствием погрузилась в сплетни Ждана, жую смородину, - а столько печалиться по умершим разве ж можно! Навьи-то все слышат…ох накличет беду на себя девка, ох, накличет!
- Да, нечисть только бедой чужой и питается, - мрачно подтвердила Кунава, утирая смородинный сок с губ, – ей было досадно за отвергнутого сына.
В последнее время все больше тянуло Легенду в леса, под покров мрака темных деревьев. Там реальность словно растворялась в неге сладких грез и мечтаний, уносилась прочь с шепотом листвы. В детстве мать говорила ей – когда все листочки недвижимы, и только березы раскачиваю ветвями – это кружат, играют на них лесные духи…Копошатся в прошлогодней листве лесовики, приминает мох моховик, поджидают детей Манила и Увода…Легенда прекрасно понимала, что не самую лучшую славу создадут ей все эти прогулки, но ничего поделать с собой не могла – ни страх перед зверьем, ни опасность заблудиться, ни лесные божки не в состоянии были одолеть зов леса. В одну из таких прогулок Легенда то ли слишком долго слушала ветер, то ли наблюдала за перебранками мелких зверюшек, то ли слишком погрузилась в печаль своих мыслей, но как бы то ни
было, обнаружила, что по верхушкам елей да дубов уже порхают всполохи заката. Сумрак столь меняет все вокруг – не разглядишь знакомую тропу, не признаешь привычных деревьев да пеньков. Туда, сюда – не то, не то… Вдруг показался ей за темнеющими стволами огонек костра. Да нет, не огонек – пламя целое! Так и пляшет на полянке! Знать, охотники заночевать решили. Может, путь укажут? Ну а как лихие люди, разбойники? Легенда прикусила губу и стала медленно и осторожно приближаться к полянке. Однако через некоторое время она с удивлением поняла, что никакого костра нет. Показалось? Последние лучи сыграли шутку? Но, несмотря на то, что огня на поляне не было, она не пустовала. Посреди стоял незнакомый Легенде молодой мужчина, но охотником он явно не был. Во-первых, потому что она не увидела никакого оружия, во-вторых, потому что на охоту так не одеваются. Девушка не знала, из какой ткани пошиты одежды, но была она явно очень дорогой. Разных оттенков красного, весь расшитый золотыми узорами, наряд одновременно и
развевался, и струился вдоль стройной высокой фигуры незнакомца. Черные волосы
отливали темно-зеленым и были заплетены в толстенную косу – девка мало какая может похвастаться такой! Коса была не только густой, но и предлинной – падала до самой земли, да еще по траве волочилась. А лицо! Никогда Легенда таких не видала. Местные, деревенские парни щеголяли крупными, мужественными чертами, обветренными ветрами и всегда готовыми разойтись в широкой улыбке. Да и городские отличались от них не то что уж слишком сильно. Нет, среди них были пригожие, и не мало («Волеслав!»), но…Глаза цвета самой темной листвы казались просто огромными для такого тонкого лица, резного носа, слишком узких губ. Трудно было представить их сложенными в улыбку. И кожа была бледной-бледной, серой почти, словно ее обладатель всю жизнь провел в глубоком колодце, света белого не видя.
От удивления Легенда забыла, что от незнакомцев следовало бы держаться подальше, особенно одинокой молодой девице, и сама не заметила, как выступила из-под спасительного крова деревьев. Он смотрел на нее спокойно, словно ожидая появления. Приближение ночи прогнало блики заката с поляны, и девушка с удивлением поняла, что это не солнце отражалось в его чудных глазах, а сами собой они переливаются золотыми всполохами.
- Привет тебе, красота, - сказал незнакомец низким и плавным голосом, как-то необычно растягивая слова, - никак заблудилась?
- И тебе вечер, - сбросила растерянность Легенда, - а ты никак знаешь выход?
- А то не знаю, - согласился мужчина и его резное лицо все же посетила легкая улыбка,- рассказать тебе?
- Расскажи, пожалуй, - осторожно ответила девушка.
- М-м…да ты, верно, не сориентируешься в сумерках, они все гуще…куда надежнее будет проводить.
- Нам по пути? – недоверчиво спросила Легенда с понятным опасением, но не чувствовала опасности никакой. На самом-то деле она еще как опасалась брести домой впотьмах. Она задумалась, что сулит больше неприятностей – путешествие по ночному лесу в компании незнакомого чужеземца (без сомнения) или без оного. И вздрогнула, когда он внезапно оказался прямо перед ней и прошелестел:
- Нам по пути. Без сомнения.
Легенде оставалось только дивиться, как не путаются в травах да не цепляются за ветки с корягами длиннополые одежды, не собирает сухие листы стелющаяся по мхам коса. Не
оставалось никакого сомнения, что при желании он может двигаться много быстрее, но выдерживал темп девушки, которая пробиралась медленно, цепляясь за стволы и осторожно ставя ноги. Странный ее проводник хранил молчание, и она так же не решалась нарушить музыку ночного леса. Легенда почти решила уже с чего начать-таки разговор, но тут в прогале показались знакомые огни.
- Пришли, - сообщил он, подарив еще одну полуулыбку.
- Спасибо, низкий поклон, - быстро проговорила Легенда, - а…как твое имя?
- Мое имя? Называй… Называй Полозом.
- Я Легенда, - выпалила девушка, хоть и не рекомендовалось волхвами сообщать свое настоящее имя каждому встречному-поперечному. Она собиралась задать еще вопросы, например, откуда же все-таки ее проводник и где он собирается пережидать ночь, но он поднес свой необычайно тонкий для мужчины палец к ее губам.
- Потом, потом.
- Свидимся? – недоверчиво спросила Легенда. Он стоял так близко, что ощущалось необычайное тепло…
- С-свидимся… - ответил Полоз, символизируя смех тихим переливчатым звуком, - только если ты сама этого захочеш-шь…
- Я…
- Легенда!! – показалась встревоженная не на шутку фигурка ее матери. Когда девушка вновь повернулась к своему спутнику, на опушке уже никого не было, только послышался приглушенный шипящий вздох и затанцевали отблески пламени на капельках ночной росы… Нет, показалось…
- Маримьяна, ты бела как мука, словно чертоги Чернобога увидала! Случилось что?
- Ах, ну почто ж спрашиваете вы, коли и сами все ведаете прекрасно? – отвечала она женщинам, впрочем, без малейшего раздражения в голосе. Только тоска была в ее тоне и усталость непомерная. – Легенда…я так страшусь за нее…она… И тут Маримьяна не выдержала и разрыдалась, выпустив из рук ведро, полное только что набранной воды из колодца. Она покачнулась и тяжело прислонилась к дикой яблоне, не заметив, что прохладная влага залила ей весь подол.
- Я только и жила, что надеждой на исцеление временем…раньше она только молчала, погруженная в свое горе да в окошко смотрела. А теперь все ее из дому тянет, да не на посиделки с подружками или забавы с парнями, а в лес все, и все когда солнце близится к закату…и в избе она полюбила оставаться одна, не знает как нас с Яром выставить…и тает, тает, как свечка сгорает! Поведение дочери ее и впрямь изменилось в последнее время. Сначала Легенда вроде несколько оживилась, стала больше разговаривать, улыбаться. Но не успела несчастная мать ее обрадоваться, как стало ясно, что перемена эта носит какой-то нездоровый характер. Раньше дочь была печальна, но стремилась к людям, охотно работала и была со всеми приветлива. Теперь же бежала от них, словно от демона-холеры, днем все забивалась в углы и на лавки. Даже Лады, своей милой подруги, сторонилась. Лишь к вечеру оживлялась, начинала щебетать с матерью и, стоило той отвлечься, - прямиком в лес, только и видели ее! А уж когда случалось одной ей ночевать… Щеки ее с утра еще горели пуще дров в костре, тряслись пальцы… Соседи было начали думать о вполне ясной причине подобных странностей – нашла наконец девка утешение себе, но никто из местных парней и мужчин не упоминал о подобном, не похвалялся . Да и случись кому из них назначать Легенде лесные свидания или же в избу тайком пробираться – об этом мгновенно б узнали. Знающие люди сразу же подметили, что и непохоже поведение девки на благословление светлой Лады – нерадостная легкость ощущалась при виде Легенды, а что-то мрачное, лихорадочное…
- Знаешь что? – сказала Маримьяне Вита голосом полным сочувствия и тихим – чтоб не слышали другие бабы, навострившие уже ушки, - сходи-ка ты к Гориславе. Она поможет…
- Мокошь, Мать- Сыра Земля, единственная моя утешительница, спряди ты на кудели исцеление для дочери моей! Додола, цветущая всеми красками лета красного, звенящая девичьими песнями да играми, шепчущая гадания их, не отними прежде времени у моей Легенды великого дара своего – юности! О, единственные заступницы мои, прогоните тьму нечистую, рассейте ночь! Неужели придется мне идти на поклон к Гориславе, что зовется травницей, а на деле – ведьма настоящая! Уберегите…
Легенда пряла кудель. Скверно плела – она только путалась, рвались нитки. Она то и дело смотрела на кромку горизонта в окошке – не стало ли ниже окаянное солнце? В конце концов девушка рассержено отшвырнула работу, все равно вряд ли уж получится исправить ее на что-нибудь приличное.
Легенда взяла расческу, переплела густую темную косу. Хорошо ли? Ах, посмотреться некуда… Она знала, что в последнее время внешность ее несколько изменилась, но не могла решить хорошо это или же худо. Румянец пропал, словно выгорел, и не пылали больше губы. Сарафаны стали ей свободны и при взгляде на свои руки она видела, какими тонкими они стали, как обозначились косточки… Плохо – кому нужна костлявая, бледная немочь, кикимора, а не девка? Да и работать как? Этакими веточками ни серпа не удержишь, ни ведро полное…
Но он говорит, что Легенда прекрасна. Он вообще говорил такие слова… Девушка и не подозревала прежде, что можно фразы сопоставлять так гладко, шелково да медово.
Хлоп – закрыта тяжелая деревянная дверь. Рано еще, но не беда, Легенда подождет ухода хитрого солнца на опушке, или у своего любимого озерца, прозрачного как слеза. Все лучше, чем видеть, говорить с соседями. Подружки только смеются да подшучивают, даже Лада уж не знает что еще начать выспрашивать, бабы не знают какую сплетню еще выдумать, а уж эти грубые заигрывания парней…Легенда не могла их видеть. Не могла слышать. Ей дышать с ними трудно было… Как, когда началось это? После того вечера, когда Легенда заблудилась в лесу, она все ждала, когда чужеземец появится в деревне, однако того не случилось. И однажды, смотря на пламенеющий закат, девушка поняла, что тоска по утраченному возлюбленному притупилась, сменилась другим чувством – ожиданием… Чего? Неясное томление в груди, и словно что-то припоминается, и нет слов для молитвы и нет сил для сна…
Маримьяна и Яр уехали в город, предупредили, что заночуют на постоялом дворе. Горит, горит горизонт. Льётся, льётся золото, наполняет горницу… Золото…
- Полоз, - шепчут губы, почти не осознавая. Меркнет, растворяется образ Волеслава, словно отражение в зыбкой воде. Уж не вспомнить, как выглядел он…
- Легенда. Свиделись все же…
Вечер прогнал сияние заката прочь, но теперь здесь все заполнено другим золотом… Золотом его глаз в пол-лица…
Притихли дневные птицы, тьма разлилась в поверхности холодного озера, в которое падают листья. Прошел почти месяц. Легенда не знала, как выжила. Ее страсть горела на ветру, ее сердце горевало на ветру, ее слезы летели в ветре. «Я вернусь, когда листья будут в огне и заледенеет мороз. Когда вернется поток тьмы, когда грозы и дожди вновь будут здесь – я вернусь к тебе».
И вот – прошло проклятое лето, забилось сердце осени. Неясное отражение чего-то яркого в водах – Легенда резко обернулась, сердце едва не выпрыгнуло из груди, не рассыпалось облачком искр. Она издала тихий вскрик и бросилась к стройному силуэту на фоне окрашенного ночью неба, обвила его руками, ощущая шелковую косу… Она стала как будто еще длиннее…
- Легенда… Ты ж-ждала…
Мерцают малахитовым золотом глаза…
- Моя ослепительная драгоценность, топаз в серебре… Что ты просишь в подарок за разлуку, за всю твою печаль? Я слышал ее в ветрах…
- Попросить можно что угодно? – Хитро спросила Легенда, согревшаяся в объятиях любимого, его поцелуи горели на губах, проникали пламенем внутрь, - а вдруг я захочу… Ну, Перунов цвет!
Полоз молча улыбнулся, и потянул ее за собой. Внезапно лес, кажется, ожил, как
бывает лишь летом… Шум, шорох, шепот, мелькают чьи-то глаза, царапают кору коготки… Мягкий переливчатый смех вдали… Падающие листья танцуют замысловатые танцы, крутят вихри вокруг. Огоньки вокруг ветвей да стволов, лучи лунного света сквозь них. Полнолуние…
- Не купальская ночь ж сейчас – шепчет Легенда.
- Нет. Но папоротник зацветет для тебя.
Деревья словно расступились – поляна. Пышные, кудрявые папоротниковые листья. А посреди – переливается, сверкает огненно-красным отливом Перунов цвет. Легенда застыла, пляшет мерцающее отражение в ее расширенных зрачках – «сорви, сорви меня, ты же желаешь, желаешь, желаешь…». Полоз скользнул к Цвету, опустился на одно колено и поднес к тайному кладу сложенные ладони; тот словно упал в них.
Легенда смотрела, смотрела на представшее ее глазам, такое волшебное, невозможно прекрасное, нереальное в своей ночной красоте… Цветок пылал в его узких ладонях с длинными темными ногтями, глазищи казались двумя кострами золотого огня с полосками обсидиановых зрачков; коса расплелась и волны волос струились сзади потоками черной меди…
А потом они лежали обнявшись на холодной уже земле, но Легенда чувствовала только тепло внутри и снаружи; и мягкие и блестящие волосы Полоза были и простыней и одеялом. Зеленое море колеблется в его глазах – цвет бессмертия, самой природы, мироздания… Он так неповторимо красив…
- Кто ты и откуда? – спрашивала Легенда.
- Я зеленый огонь. Нефрит, хризопраза, хризоберилл, малахит, жадеит, хризолит… Изумруд. Я – дракон, ящерица, змей, лягушка, тяжесть. Вы узнаете меня в своих порочных мыслях. Я – колесо и круг вселенной без начала и конца. Я – черная пустота, лоно творения. Я – то, что еще не познано, не проявлено внутри вас. Вы знаете меня очень давно. Я – неповторимая мысль, невыразимая цель. Я – дух перемен. Мое лицо – чернота, моя цель – творение. Сущность моя неуловима. Я – глубочайшая тоска в вашей душе, глубочайший страх в вашем уме. Сердце вечности – чистое изумрудное сияние…
- Да, да, все так, все это – ты…
Зеленый огонь, золотой огонь.
- Где был путь твой во время нашей разлуки? Расскажи мне… Расскажи, какого это – лететь в ветрах.
- Не могу. Не расскажешь. Что чувствует лунный луч, дробясь в вечерней росе? Сова, вонзая когти в спину полевой мыши? Бабочка, выбравшаяся из кокона и впервые расправляющая крылья?..
Ожог поцелуя, яд прикосновений.
Пламя, пламя вокруг…
- Знаю, знаю твою беду, - с кривой улыбкой сказала Горислава, впиваясь глазами в свою гостью. Маримьяне было сильно не по себе, ей не нравилась эта немолодая уже женщина с волосами, белыми как зима, тусклыми глазами и пожелтевшими зубами. Подавив в себе желание немедленно развернуться и покинуть неприбранную горницу, она спокойно сказала:
- О беде моей знают все. Но можешь ли ты ей помочь?
- Зависит это от много…прежде – от твоей дочери, - не дав посетительнице заговорить, травница продолжила, - знаешь ли ты, что и в этот час не ждет она тебя в избе, не коротает время в рукоделье, не погружена в светлые раздумья девичьи? Нет, в середине темных лесов, в тишине их мрачной глубины, где плачут тени, обнимает она его, и ей кажется, что время становится бесконечным…
- Кого?! – выкрикнула Маримьяна, понимая, что уж теперь точно никуда не уйдет отсюда, не выяснив всего, что известно этой жутковатой женщине.
- О, он древнее воплощение змеиной хитрости и могущества. Летает он в небесах и пылает неугасимым пламенем… Но берегись девица, призвавшая его силой тоски своей, зовом неутолимой печали! Спустится он на землю людскую, спрятав уродливый свой лик под личиной несказанной красоты. Заморочит он душу ее приветами, усладит речью сахарной;
заиграет, губитель, сердцем девичьим; затомит девицу в пылающих объятиях, зажжет уста алые огненным поцелуем. От прикосновений его сгорает девица румяной зарницей, от его приветов цветет она солнцем красным. Без милого мается она в тоске, в печали неразвеянной; не глядит она больше на свет Божий; бежит она от речей людских; без него она сушит, сушит себя!
- Кто?..- еле шевелит губами Маримьяна.
- Огненный Змей! И мало кто возьмется отсушить да отговорить от такой страсти! Ну да повезло тебе и несчастной дочери твоей.
- Поможешь?!
- Знаю я наговор, мать моя еще передала мне его, а ей ее мать; и так от стародавних лет, когда всюду было многое множество всякого гада ползучего. Возьмусь я отсушить Легенду твою, защитить от змеиной лихости, да вот только предупреждаю сразу, чтоб не ждала ты благодарности от нее…Смотри же после за нею, бывает, девица, не выдержав зазнобы и руки накладывает на себя…
- Уберегу… На шаг не отойду от нее… Изгони зло только, верни покой в дом наш!
- Когда молодой месяц взойдет в седьмой раз. Принеси до того жертву щедрую Перуну да царице Молоньице, моли о защите от туч черных, от хитрости и зла, от темных крыльев Змиулана… Тяжко было на сердце Легенды, черное, тоскливое предчувствие овладело всеми думами. Тревожно… За окном пляшет тонкий серп месяца, колышутся голые корявые ветви…
Тук! «Он!» Легенда кинулась к двери, распахнула ее, но увидела на пороге высокую костлявую женщину с растрепанными седыми космами, синюшными губами, страшными выцветшими глазами. Позади показались мать ее и брат. Женщина не удостоив девушку ни ответом, ни приветом, быстро прошествовала к очагу и кинула в пламень пучок какой-то травы. Сразу повеяло чем-то отвратительным, удушливым.
- Матушка, кто это? Что она делает?
- Помолчи, дочь. Это для твоего блага…
- Что?.. – глаза Легенды расширились от понимания, - откуда вы знаете что благо для меня, а что – зло?!
- Сестра, твой взгляд затуманен змеиными чарами, ты не осознаешь, что происходит, - твердо сказал Яр, запирая дверь и решительно встав около нее.
- Нет на мне никаких чар! Просто ваша жизнь не для меня, у меня другой путь!..
Горислава уверенно выставила вперед ладонь и заговорила:
- Змей Огненный! Зачем ты, всем змеям старший и большой, кусаешь сердца людские? Вынь своё жало из греховного тела рабы Божьей Легенды! А если ты не вынешь своего жала, то нашлю на тебя грозную тучу, каменьем тебя побьет, молнией пожжет…
- Нет!! Отпустите меня! – забилась Легенда в объятиях-тисках брата, тщетно пытаясь вырваться за дверь, - мне дышать здесь нечем!!
Побледневшая Маримьяна шептала молитву Перуну как победителю всей нечисти и заступнику от сил ночи.
- …от грозной тучи ты нигде не укроешься: ни под землею, ни под межою, ни в поле, ни в сырых борах, ни в темных лесах, ни в оврагах, ни в ямах, ни в дубах, ни в небесах…
- Мама, нет!! Я люблю его!!! Полоз!!..
- …Сниму с тебя я двенадцать шкур, сожгу самое тебя, развею по чистому полю. Слово мое крепкое-лепкое, не пройдет ни в век, ни вовек!.. Распахнулась дубовая дверь,
разбив запор. Рассыпались по горнице искры, взметнулись свечи – зов Легенды был услышан. Пряди малахитово-ночных волос развеваются по всей избе, побелела еще больше кожа, обжигают яростью глаза – густо-зеленая радужка на раскаленном золоте, зрачки – как нити…
- Держи ее, Яр!! Смотри же, смотри какого истинное обличье твоего полюбовника!! – закричала Горислава, и быстро-быстро принялась повторять слова своего заговора.
- Мое обличье получш-ше твоего будет, - прошипел Огненный Змей. Обвить этих ничтожных, глупых людей в десять колец, пока не хрустнут кости, не хлынет алая влага изо ртов… Погрузить отравленные иглы клыков в их слабую плоть, пока яд не заменит всю кровь в их
рвущихся жилах… Обласкать пламенем, пока не обуглится гладкая человеческая кожа, не лопнут глаза… Да! Но Легенда… Это разрушит чары, она увидит… Нет, не бывать этому…
- Легенда… Я люблю тебя…
- Не покидай же меня!! Ты зажег сердце мое, без тебя оно потухнет вновь и замолкнет навсегда!! Люблю, люблю тебя, Полоз, Змей Огненный, хоть Злебог сам!! Всегда, в любом обличье, любом!!..
Маримьяна в ужасе отшатнулась, молитва замерла на ее губах. Горислава же, наоборот, бесстрашно шагнула к своему врагу, и громко запечатала заклятие формулой на древнем языке народа, что исчез с Сырой Земли задолго до того, как белоглазая чудь покинула свои холмы.
- НЕТ! – Выдохнул Змей, чувствуя, что эта битва проиграна – не приняв своего истинного облика он не мог войти во всю свою силу и разорвать путы прогоняющего наговора. Но можно успеть последнее…
Поток зеленого огня с золотыми всполохами вылетел из дверей, и в его фантастически извивающихся языках Легенда четко увидела крылатый силуэт, крутой изгиб шеи, мерцающую чешую хвоста… И такие знакомы и прекрасные глаза…Струя пламени ударила в Гориславу, и в мгновения ока от вопящей колдуньи не осталось ничего кроме обугленного скелета.
«Прощай, Легенда, моя драгоценная любовь. Я не стою того, чтобы ты искала мой огонь во тьме…» Фонтан искр – огненокрылый силуэт, взмывающий в безлунные небеса. И ночь потухла и замолчала. И стала пустой для Легенды. Навсегда.
Маленькое озерцо, спрятанное меж кудрявых берез да плакучих ив. Она вновь здесь, но нет уж магии вокруг. Теперь для нее все дни и ночи одинаково пусты, молчаливы. С того вечера она не произнесла ни слова. В ее темной косе появились белые пряди… Легенда вела себя спокойно и равнодушно, и вскоре мать перестала следить за каждым ее шагом. И – поэтомуона вновь здесь. Вода столь спокойна, что отражение ее почти как живое. Живое? Разве она жива? Разве то, что она еще дышит – не странное недоразумение? Давно пора исправить это непонятное несоответствие. Холодная слеза скатилась по ее опущенным ресницам. Блеклая Луна смотрит с потухшего неба. Потянулся белесый туман из черных омутов и глубоких оврагов. Слышен тихий смех – печальный, старушечий, бесцветный. Легенда видит бледные, как рыбье брюхо, силуэты утопленниц – тянутся белые руки покойниц, шепчут что-то скользкие синие губы, светятся белым пустые глазницы…
Громкий всплеск нарушил тишину темной лесной чащи, запрыгало отражение Луны в водной глади… Но скоро ее силуэт снова стал совершенным кругом. Откуда-то сверху, меж ветвей опустилась на допившую росу темно- зеленую траву золотистая искра… Потухла…
