Он целовал ее ледяные сухие пальчики, пытался их согреть. У него внутри все горело, а она мерзла. По его лицу катились соленые тусклые слезы, он не знал, что говорить, когда на душе кипели чувства. Она попыталась улыбнуться, но не смогла. Милая головка упала на подушку, румянец поблек, как-то нереально быстро. Она выдохнула и больше не дышала. Он перестал дышать вместе с ней, просидел так не больше двух минут. Выронил ее пальцы, кинулся к двери и зарычал. Он не мог поверить в то, что ее больше нет, хотя разделил с ней последний глоток воздуха. Он кричал и бил кулаками, но боль внутри все нарастала, и не уходила через разбитые костяшки и охрипшее горло.
Он не пошел на похороны. Лежал в той постели, в которой она умерла. Слез уже не было, даже сна не было и реальности. Какие-то тугие куски картинок ее улыбки, пальчиков, волос. Мир стал жестоко-серым, в нем не было правды. Потому что ее смерть не могла быть правдой. Через пыльную штору пробивались предательские лучи солнца, которое обязано было потухнуть с ее последней улыбкой. В его душе рождалась ненависть ко всем людям, которые продолжает жить, а она нет. Он уже не чувствовал своего тела, он смотрел на себя откуда-то сверху, безразличными глазами. Но и даже это сверху содрогнулось от жалости к болезненному тоскующему существу на кровати.
Он тихо заскулил, потом встряхнулся и позвал ее. Сначала не громко, один раз, потом второй, третий. Он все громче выкрикивал ее имя. Но она не отвечала. Он взмок, ему стало холодно. Он сжался в комок и уснул.
Она говорила с ним, успокаивала, говорила, что совсем не умерла. А он пытался доказать, что ее нет, но верил ей, и был так счастлив. Значит ему просто приснился кошмар, где она болела и умирала. Но он проснулся. И снова заплакал.
Еду, что приносили, он глотал не пережевывая. Все равно вкуса он не чувствовал и есть не хотел. Лишь бы скорее оставили в покое, и он мог погрузиться в сон, где его ждала она.
Прошло месяца три, и она перестала приходить к нему во сне. Он пытался заново жить, встречаться с друзьями. Но боялся даже улыбаться, это казалось оскорблением ее памяти. Он был у психолога, но тот был непроходимо глуп и бесчувственен. Говорил о том, в чем совсем не понимал.
Но вот пришла она. Во сне. Она смотрела ему в глаза и молчала. Ему стало страшно. Родное лицо было влажно-синим, мертвым. Розовое платье свисало с нее клочьями. Потом она оскалилась, показывая черную дыру рта:
-Пойдем со мной.
-Но я же умру, – ему стало невыносимо страшно.
-Но, ты же сам этого хочешь! – она говорила настойчиво, гипнотизировала.
-Да, хочу! Я хочу быть с тобой, – Он тянул к ней руки.
Ее лицо изменялось. Оно похорошело, она стала как при жизни, или даже еще прекрасней. Улыбнулась, обняла его. Он проснулся и начал ждать смерти. Потом оделся и вышел на улицу. Но, ни машин на дикой скорости, ни кирпичей, ни грабителей не было. Мир и не собирался его убивать.
Он ходил до поздней ночи по улицам, но остался жив. Снова пришла она, нетерпеливо фыркала.
-Убей себя сам!
Он проснулся в холодном поту. Дрожащими руками нашел веревку и привязал ее к батарее.
Посреди комнаты боролись две девушки. Она светлая и она мертвая. Он испуганно вздрогнул, веревка натянулась, наступила тьма.
Его били по щекам, совали под нос пузырек, от которого хотелось дергаться, как взбесившемуся коню. Он пришел в себя, понял, что в больнице. Голова очень болела, в горле пересохло. Он не помнил, что произошло ночью, вчера, позавчера, год назад, когда либо. Его память была чиста, как лист.
Она светлая грустно улыбнулась, у нее не было другого выхода.
