Рама, Лаксмана и Сита были за обедом: у них были коренья, плоды, мед и мясо черных газелей, которых настрелял Лаксмана. Вблизи горел неугасающий священный огонь. Они весело разговаривали и наслаждались величественным видом гор, плеском светлых рек, прохладой пещер, сумраком под нависшими ветвями густолиственных могучих деревьев, шумом и криком журавлей и лебедей, разнообразнейшими цветами, красовавшимися по берегам потоков, сладким шепотом леса, красотою плодов, всем, чем так неистощимо богата и очаровательна природа.
Вдруг слышат они тяжелый топот слонов, ржанье коней, звонкий стук колесниц, бряцанье оружия и глухой говор многочисленных голосов.
- Что это значит, Лаксмана? - сказал Рама.
Лаксмана бросился к высокому, покрытому цветами дереву, взлез на вершину его, посмотрел во все стороны и крикнул:
- Да это идет целая вооруженная армия; надевай скорее латы, натяни покрепче тетивы на оба лука; спрячь Ситу в пещеру; а мы будем биться; или нет, спрячься и ты с Ситой вместе; а я останусь один; я вижу, идет Бгарата, он, очевидно, хочет истребить нас, чтобы спокойно сидеть па престоле, на который лукавством посадила его мать; но я его самого положу на месте
. - Лаксмана, друг мой! Как ты можешь думать так дурно о Бгарате? Когда он сделал тебе какое зло? Когда он сказал тебе хоть одно неласковое слово? И возможно ли, чтоб брат пролил кровь своего брата? А ты кипишь такою враждой против Бгараты и готов убить его. Ах, Лаксмана, Лаксмана! Я уверен, что Бгарата пришел только повидаться с нами.
Лаксмана смешался, покраснел, потупил глаза и сказал запинаясь:
- Пожалуй... может быть... в самом деле... он пришел только повидаться с нами.
В это время утих шум колесниц, коней, слонов и людей, Бгарата велел войску остановиться; а сам торопливо пошел к убежищу изгнанников. Увидя Раму, Лаксмана и Ситу, он, тяжело дыша, подбежал к ним, залился слезами, припал к ногам брата и воскликнул только: “Повелитель!” - и больше не мог произнести ни слова.
Рама заключил его в свои объятия, посадил к себе на колени, целовал его, ласкал и расспрашивал об отце, о матери, о всех родных, о министрах, о военачальниках, о продовольствии войска, об уважении к правоверующим, истинно-благочестивым браминам, о почете ученым, из которых каждый один стоит тысячи неучей, о доверенности к людям честным и опытным, о доходах, о прочности крепостей, о достаточном количестве оружия и хлебных запасов на случай войны, о гостеприимстве, простоте, доступности и ласковости в обращении - обо всем, чем богато, сильно, славно и счастливо государство. Бгарата с такою же любовью отвечал на все это, с какою брат его расспрашивал. Услышав о смерти отца, убитого печалью о нем, Рама замолчал, погрузившись в свою душу.
Бгарата начал умолять его возвратиться в свое государство и занять престол.
- Нет, милый друг мой! Будем исполнять священную волю нашего, теперь блаженствующего на небесах родителя: тебе - престол; мне - пустыня. Всякому своя доля.
Царицы, бывшие с Бгаратой, стали уговаривать Ситу убедить мужа вернуться; говорили, что уж теперь видимо вянет ее красота, что через несколько лет не останется от нее ни одного цветка, что все будут только с сожалением глядеть на нее... Сита плакала, но осталась непреклонной, как муж ее был непреклонен, подобно горе. Однако ж, прощаясь с Бгаратой и сопровождавшими его царицами и направляясь к своему убежищу, Рама заплакал. Тогда один отшельник поднес ему прекрасно сплетенные из травы сандалии и сказал:
- Благородный Рама! Надень эти сандалии, потом сними их, обратись к востоку и отдай Бгарате, как символ царской власти. Рама так и сделал. Бгарата, заливаясь слезами, припал к ногам Рамы, потом положил себе на голову сандалии и сказал трогательным и сладким голосом:
- Брат мой! Я с этими сандалиями принимаю корону, царскую власть и царство только на хранение до тех пор, пока ты не возвратишься через четырнадцать лет!
- Сандалии, врученные мне добровольно Рамой, - сказал Бгарата своим министрам и советникам, - сумеют мудро управлять государством, - и со всем войском двинулся назад. Все ликовали. Бгарата, возвратясь в город, в присутствии всех знатных мужей, народа и войска совершил обряд посвящения благородных, святых сандалий на царство, велел поставить над ними знаки царского достоинства - два опахала - одно для защиты от солнца, другое от москитов, и стал управлять страною от имени сандалий.
- Лаксмана, - сказал Рама, - в этом убежище нам оставаться больше нельзя; здесь все будет мне напоминать о грустном свидании с нашими родными; да и посмотри, кругом на огромном пространстве все поломано, помято, потоптано, обезображено людьми, лошадьми, слонами и другими животными. Пойдем дальше.
Сита подала им луки, колчаны, стрелы, копья, и они отправились. На пути зашли к одному пустыннику, переночевали в его гостеприимном приюте, расспросили, где бы им найти место побезопасней от диких зверей и ядовитых гадов, богатое потоками, цветами и плодовыми деревьями. Пустынник сказал им, где есть такое место и напутствовал их благословением, а жена его, также, как он, приобретшая великую, сверхъестественную силу святостью своей отшельнической жизни, подарила Сите два платья, которые никогда не изнашиваются и никогда не мараются, разные украшения, румяна никогда не вянущей красоты, таинственный знак счастия на лицо, никогда не стареющее и через то - силу постоянно очаровывать своего мужа; сверх того множество букетов разных цветов, свежих, роскошных, блестящих, хотя не столько прекрасных, как сама царица. Сопровождаемые напутственными приветствиями великодушных браминов, друзья отправились и скрылись в темном лесу, как солнце скрывается в тучах.
Они переходят от пустынника к пустыннику, встречают везде гостеприимство и ласку. Так проходит десять лет. В это время однажды на пути встречает их великий коршун Джатайю, царь пернатых, одаренный неизмеримой силой; обращаясь к Раме с речью нежной и дружеской, коршун сказал: - Я друг царя Дасарата. Если тебе угодно, прими меня к себе в товарищи. Я буду защищать Ситу, когда ты отлучишься куда-нибудь с Лаксманой.
- Весьма охотно, - отвечал Рама и обнял благородную птицу.
Наконец они нашли прекрасное место, где и сладких кореньев, и плодов, и газелей, и птиц всякого рода видимо-невидимо. Лаксмана, искусный строитель, очень скоро построил прелестную хижину для своих друзей, и рад был этому, и они были рады. Жили они туг, наслаждаясь красотою вечноцветущей роскошной природы, взаимными ласками и разговорами.
Однажды царь птиц приходит к ним и говорит:
- Мне надо повидаться со своими родителями; прощайте, благородные друзья мои; если вам угодно, то я возвращусь к вам.
- Прощай, царь птиц; только возвращайся поскорей; мы будем ждать тебя.
Однажды в их счастливое убежище, исполненное чистых, святых наслаждений, является злая волшебница, на самом деле, безобразнейшая, но имевшая способность принимать самые привлекательные образы. И она приняла вид прекрасной женщины: но Рама и Лаксмана не показали к ней ни малейшего интереса. Раздосадованная этим, она с бешенством бросилась на Ситу, чтобы растерзать ее. Лаксмана схватил волшебницу и отрубил ей нос и уши. Она завопила на весь лес страшным голосом, мгновенно исчезла, как мгновенно и явилась, бросилась к своему брату-демону, и истекая кровью, горько жаловалась. Брат злой волшебницы, демон Кара пришел в бешенство и приказа;! четырнадцати демонам, ночным бродягам, подобным смерти, поймать трех пустынников - Раму, Лаксмана и Ситу и убить их.
- Моя милая сестра, - прибавил он, - хочет напиться их крови.
Демоны тотчас пустились исполнять приказание.
Увидя их, Рама оставил Ситу с Лаксманой, а сам выступил против демонов. Они с остервенением кинулись па пего с молотами, мечами и копьями. Рама начал пускать в них свои божественные стрелы; стрела пронижет демона насквозь, а сама возвратится и ляжет па тетиву лука. Так и побил он всех четырнадцать демонов. Злая волшебница в слезах бросилась к своему брату.
- Не плачь, благородная госпожа, - сказал ей брат, демон Кара. - Ныне же эти презренные люди будут побиты, и ты насладишься кровью их. Утешься.
Кара тотчас собрал четырнадцать тысяч демонского ополчения, сам сел на великолепную колесницу, украшенную золотом и драгоценными камнями, золотыми и серебряными изображениями солнца, луны, звезд, птиц, рыб, гор, цветов и деревьев.
- Вперед! - крикнул он, и все мрачное полчище, вооруженное булавами, копьями и трезубцами зашумело, понеслось, как грозовая туча. Вдруг поднялся страшный ветер, полился дождь, смешанный с кровью, посыпались с неба каменья, солнце потускнело, по небу разлился багровый свет; птицы, носившиеся в воздухе, подняли пронзительный крик, обращаясь к полчищу демонов.
- А, дурное предзнаменование, - сказал демон Кара, - но я не боюсь его; предзнаменование - в моей груди, в моей силе. Рама велел Лаксмане увести Ситу от места побоища, спрятать ее в пещеру, закрытую кустами и деревьями, и оставаться подле нее для ее защиты, а сам выступил один против целого войска. Тучи демонов бросились на него со всех сторон: но своими огненными стрелами, быстрыми, как молнии, он на лету перебивал их оружие, и весь покрытый ранами, стоял, как гора, и все сыпал стрелы, и все демонское войско побил, покрыв их трупами необозримое пространство. Тогда на небе послышались радостные восклицания, загремела му-(ыка, на голову Рамы посыпались цветы, и его приветствовали голоса небесных существ: “Славно, Рама, славно!” Рама, радостный и торжествующий, пошел к Сите, успокоил ее, и они стали жить счастливо в своем очаровательном убежище. Когда злая волшебница, которой Лаксмана обрубил нос и угли, увидела, что все четырнадцать тысяч демонов, бывших в лесах, где жил Рама, побиты, то в ужасе бросилась на остров Цейлон, где царствовал демон из демонов, брат ее Равана, бич вселенной. Там на золотом престоле сидело это страшилище: у него было десять лиц и двадцать рук, глаза - медного цвета; пасть постоянно открыта, как пасть всепожирающей смерти. Кругом пего стояли его советники.
Колдунья, подбежав к нему, завопила с неистовством: - А! Ты здесь спокойно и беспечно наслаждаешься всеми удовольствиями, и не знаешь, что тебе грозит величайшая опасность: у нас в лесу появился отшельник - Рама; он побил все твое войско и если не убил меня, то лишь из одного презрения. “Ее убивать”, - сказал он, взглянув па меня, “Нельзя, ведь это женщина”. Можно ли перенести такую обиду? Если ты его не погубишь, то тебе самому погибель неизбежная! Но я не сомневаюсь в твоей победе, и ты тогда возьмешь себе в невольницы жену его Ситу. Это - такая красавица, какой не видывал свет, прекрасней всякой нимфы, даже всякой богини: такая стройная и такая тоненькая, что пролезет в кольцо. - Успокойся, - сказал десятилицый Равана, - утвердись духом; меня никто не победит, не то, что какой-то там Рама, какой бы ни был он сильный в стаде людей. А Ситу я уж дам тебе на съеденье.
И он задумал демонское дело. Раз Рама, Лаксмана и Сита сидели вместе, разговаривали о святых уроках Вед, любовались красотою своего мирного убежища и хвалили счастье пустыннической жизни. Вдруг из цветущих кустов выходит удивительная газель: шерсть золотая, по которой вкраплены звездочки из серебра, изумруда и других драгоценных камней, вокруг четырех рожек грациозно обернуты нити жемчуга, глаза алмазные; вся такая гибкая, стройная.
Увидя ее, Сита пришла в неописанный восторг:
- Рама, благородный друг мой, посмотри, какая прелесть эта козочка! Как бы мне хотелось иметь ее! Поймай ее, Рама; а если нельзя поймать, то застрели; как бы славно было сделать ковер из ее шкуры!
Нет, это - жестоко; это - противно женской природе; лучше поймай живою; она будет забавлять нас во время нашего отшельничества, а когда ты будешь царем, а я царицей - мы возьмем ее с собою, будем лелеять ее, ласкать, и она будет радостью и украшением нашего великолепного дворца. Ведь мы уж скоро вернемся.
- Хорошо, - сказал Рама, - я принесу тебе эту газель, живую, или мертвую! Лаксмана! Ты оставайся здесь и оберегай Ситу. Сказав это, он пошел к тому месту, где бродила чудная газель. Она повернула от него в лес, он - за ней. Она пустилась бежать быстрее ветра, быстрее мысли. Рама не отставал от нее. Она то скроется, то покажется, то опять скроется и, как солнечный луч, мелькает между деревьями: только прицелится Рама, а ее уж нет. Раздраженный такой погоней, он наконец остановился, прицелился и, когда газель показалась довольно близко к нему, спустил стрелу; стрела попала прямо в сердце.
Газель судорожно подпрыгнула на месте и повалилась на землю, Рама бросился к ней, но в ужасе отшатнулся назад: перед ним лежал чудовищный демон. Это он принял вид газели. Истекая кровью, коварный ночной скиталец крикнул голосом Рамы:
- Лаксмана! Лаксмана! Спасай меня! - Беги скорей на помощь, Лаксмана! - вскрикнула Сита в страшной тревоге, - Беги! Он погибает, мой благородный, мой прекрасный Рама. - Успокойся, прекрасная Сита. С Рамой никто не справится, Рамы никто не испугает; какая бы то ни была опасность, он не станет звать на помощь.
И я не отойду от тебя ни на шаг; я дал ему слово охранять тебя, и свято исполню его! Разгоревшись от страха, печали и гнева, Сита стала осыпать его жестокими упреками: - А! Вот какой ты брат и друг! У тебя только ласковые взгляды и речи, а сердце змеиное. Ты или трус, или предатель. Уж не думаешь ли ты, что я сделаюсь твоей женой, когда погибнет мой блистательный Рама, мое солнце, мое божество... Никогда!
Смерть его будет моей смертью! - Сита! Не редкость услышать от женщины такие несправедливые и жестокие слова. Только тебе, которой я поклоняюсь, как солнцу, стыдно говорить это мне. Ты вынуждаешь меня нарушить обязательство, данное мною твоему мужу. Так и быть: оставайся одна; да охраняют тебя все божества этих лесов! Только сердце у меня замирает от страха: погибнешь ты без меня! - Ступай, ступай скорей; если Рама погибнет, я брошусь в пропасть, в воду, в огонь; после него я не допущу, чтобы хотя кто-нибудь из мужчин коснулся ноги моей. Лаксмана думал успокоить ее; но она рыдала, заливалась слезами, била себя в грудь и не говорила ни слова. Лаксмана бросил на Ситу прощальный взгляд, полный участия и поспешил туда, откуда раздавался голос Рамы.
Сита, оставшись одна, была в ужасной тревоге об участи Рамы и собственной судьбе: кругом темный лес, наполненный свирепыми зверями, ядовитыми гадами и демонами; она села в своем шалаше и горько плакала, предавшись печали своих мыслей. Вдруг слышит шорох ветвей и человеческих шагов. Она вскочила; сердце у нее сильно забилось от страха и радости: “Это, верно, мой милый Рама, мой благородный непобедимый герой!”
Но это не был он; перед ней стоял нищенствующий брамин, с котомкою за плечами, в сандалиях из древесной коры, с глиняным кувшином для воды.
Подойдя к ней, он начал читать священные молитвы из Вед и сказал:
- Кто ты, очаровательная женщина, ты, прекрасные которой нет во всех трех мирах? Зачем ты здесь, в этом ужасном лесу, в бедном жилище, в грубой одежде отшельницы? Тебе бы жить только в великолепных дворцах, среди роскошных садов, в прохладе плещущих водометов, между пышными цветами, тебе прекраснейшему цветку создания. Кто ты, воплощенная скромность, живой, прелестный образ счастья, радости жизни?
Сита, увлеченная словами, столь обаятельными для всякой женщины, с младенческою доверчивостью рассказала, как требовала вежливость, все и о себе, и о Раме, и о Лаксмане. - Но зачем, святой отец, ты бродить в лесу один? Останься здесь, живи с нами; Рама скоро вернется; ему будет приятно видеть тебя своим гостем; он так любить беседовать с отшельниками о священных предметах. Не успела она сказать это, как вдруг видит, что перед нею стоит уже не отшельник, а чудовищный десятиголовый демон всех демонов, царствовавший на острове Цейлоне. Она вскрикнула в ужасе:
- Рама! Лаксмана! Спасите!
Но было уже поздно: демон всех демонов схватил ее, посадил с собою на волшебную, тут же внезапно явившуюся колесницу, и блестя и гремя золотыми колесами, поднялся па воздух и полетел в свое демонское царство. Сита билась, рвалась у пего из рук и жалобными, молящими воплями далеко оглашала пространство.
В это время на вершине одной горы, в недоступной вышине, в глуши и тишине величавого уединения, могучий коршун, царь всех коршунов, дремал, греясь спиной на жгучем солнце. Этот крик потряс, как удар грома, его великодушное сердце. Его пробудило чувство давнишней дружбы к царю Дасарате. Он окинул глазами все пространство небес, видит сверкающую и гремящую колесницу демона Раваны и с воплем бьющуюся в руках его прекрасную Ситу.
- Слушай ты, десятиголовый демон, я - царь птиц - Джатайю; я - стар: мне шестьдесят тысяч лет отроду; ты - молод, несешься па колеснице, грудь твоя покрыта латами, в руках у тебя лук; по у меня есть еще-достаточно мужества и силы, чтобы с тобой биться, и я убью тебя. Оставь Ситу!
Но Равана все летел быстрей и быстрей. Коршун поднялся высоко, начал описывать круги над колесницей и, кипя гневом, кинулся на Равану. Демон начал пускать в него стрелы и копья тучами; они, как сетью, покрыли его тело; кровь лилась из ран благородной птицы. Коршун с неистовством вцепился в спину своего врага и рвал его клювом и когтями. Равана отбивался оружием и наносил коршуну тяжелые рапы. Царь птиц поднялся высоко, высоко, кинулся со всею силой и быстротой своих могучих крыл, сел на голову Раване и начал полосовать ему лицо, перебил пополам его лук и стрелу, сорвал с него золотую корону и бросил ее на землю, разбил золотую колесницу, перебил ослов, которые везли ее, убил кучера, растерзал его тело и сбросил труп. Равана, крепко обхватив Ситу, одним прыжком очутился на земле. Увидя, что Равана обезоружен, избит, изранен, все земные созданья с восторгом приветствовали царя пернатых:
- Славно, коршун! Славно!
Но коршун, обессиленный и летами, и ранами, истекая кровью, отлетел прочь, чтобы отдохнуть и оправиться. Равана обрадовался этому, схватил Ситу и поднялся в воздух. Но в то же время поднялся и коршун; они начали снова биться с ожесточением. Коршун избороздил все тело Раваны. Они оба спустились на землю. Равана отбивался мечем, руками и ногами; коршун бил его крыльями, клювом и когтями. Равана, чтобы действовать свободней, выпустил из рук Ситу, схватил меч, ударил коршуна в бок и отрубил ему крылья и ноги. Коршун замертво повалился па землю. Сита в отчаянии бросилась к своему защитнику, обхватила его руками и плакала над ним, как жена плачет над своим мужем.
Равана подбежал к ней. Она хваталась за кусты, обхватывала деревья, умолял:
- Спасите меня, спасите!... Рама, Лаксмана, мать моя! Где вы? Равана схватил ее за волосы и поднял ее, готовясь отрубить ей голову. Тогда содрогнулись сердца у всех святых мужей, населявших лес, и глубокий мрак покрыл землю и небо. Демон снова поднялся на воздух и поволок Ситу. Вот с ноги у нее сорвался браслет, через нисколько времени стали падать разные украшения, сорвалось с шеи жемчужное ожерелье, драгоценные запонки, серьги, кольца. Бушевал ветер; лес шумел; вершины деревьев, казалось, говорили: “Не бойся, Сита, не бойся”. Львы, тигры, слоны, газели, возмущенные насилием демона, толпами бежали за Ситой, следуя по пути, на который падала ее тень. Солнце побледнело. “Нет добра, нет справедливости в мире, - роптали и стонали все существа на небе, - когда допускается такое злодеяние!” А злодеяние в образе демона неслось по воздуху и несло отчаянную Ситу, которая все кричала:
- Лаксмана! Рама! Спасите, спасите меня!
Но защитника не было ни на земле, ни па небе. Вдруг она увидела на вершине горы пять из начальников обезьян и стала бросать еще некоторые оставшаяся на ней драгоценные украшения и верхнюю одежду. Одна из обезьян, самая главная, заметила Ситу и внимательно следила за тем, куда понес ее демон Равана. А он принес ее в свою демонскую столицу, на остров Цейлон. Его встретили тучи демонов и фурий с глубочайшим подобострастием, приложив ко лбу руки в виде чаши
- Слышите, - сказал десятиголовый демон, - давайте этой прекрасной женщине все, чего она захочет, - платьев, благоуханий, драгоценных камней, жемчугу, всего, всего, но только смотрите, чтобы ни мужчина, ни женщина ни одного слова не говорили с ней!
В это время Брама, отец всех созданий, обратился к богу воздуха Индре, приказал ему взять сосуд с небесным питьем, Сон и отправиться на Цейлон, во дворец демона, в покой Ситы, которую, не смыкая глаз ни днем, ни ночью, стерегли тысячи фурий.
- Сон! - сказал бог Индра, - усыпи всех женщин, кроме Ситы. Сон усыпил их в ту же минуту. Тогда бог Индра подошел к Сите и сказал с ласковым и радостным видом: - Добродетельная и прекрасная царевна! Да низойдет на тебя счастье! Будь спокойна: твой муж и брат сто в добром здоровье. Я - бог Индра: посмотри на меня. Возьми вот это божественное питье, напейся его и ты не будешь чувствовать ни голода, ни жажды, и с лица твоего не сбежит румянец, очаровательная женщина. Рама и Лаксмана пойдут войной на демона Равану, и я буду им помощником в битвах. Не предавайся же печали, укроти тоску, которая снедает твое сердце. Будь счастлива!
- Но как мне узнать, что ты точно бог Индра?
- Посмотри на меня, и ты уверишься.
Она посмотрела: Индра стоял, не касаясь земли и глядел на нее, ни разу не мигнувши глазами.
- О, я узнаю, ты - бог, ты - бог! - воскликнула с восторгом улыбающаяся Сита, взяла напиток, выпила, сперва обращаясь мысленно к Раме и Лаксману, за их здоровье и счастье, потом все остальное для себя. Бог Индра умчался на небо. Она почувствовала бодрость и силу в теле; изнурение, которое чувствовала от голода, мгновенно исчезло.
Между тем, когда Рама увидел, что Лаксмана, пробиваясь между кустами, деревьями, колючими растениями и лианами, бежит к нему, то пришел в ужас, с негодованием и упреками воскликнул:
- Лаксмана! Что ты сделал? Разве я не велел тебе ни на шаг не отходить от Ситы? Ведь эта газель, этот голос, похожий на мой и призывавший на помощь, все это было только волшебство, демонский обман. Пойдем скорей назад: что-то теперь с моей прекрасной Ситой!
Они бросились ее отыскивать, звали ее, осматривали рвы, озера, реки, деревья и звали, все звали умоляющими голосами; так они обыскали огромное пространство, томимые тоской о судьбе несчастной Ситы, шли все дальше и дальше. Вдруг - в одном глухом, пустынном месте лежит что-то огромное, как гора; они подходят и видят, что лежит избитый, истекающий кровью, в предсмертных страданиях благородный царь коршунов Джатайю. Рама, думая, что это - демон, прикинувшийся коршуном и сожравший Ситу, натянул лук и хотел пустить в него стрелу. Но это был действительно коршун
- Рама, - сказал он, - узнай меня: я друг твоего отца и умираю за твою очаровательную Ситу. Я видел, что злой Равана схватил ее; я бросился ей на помощь, сын мой, и бился с ним; смотри, вот его разбитая колесница, вот его сломанный лук, вот его разодранное опахало; я бился с ним ожесточенно и долго, бил его крыльями, рвал его тело клювом и когтями; эта кровь, облившая землю на таком большом пространстве - его и моя кровь, Рама. Но Равана молод, а надо мной тяготела старость. Я изнемог; он победил меня, и вот теперь я умираю.
Рама бросился к несчастному коршуну, обнял его, как отца, и горько плакал. Лаксмана плакал тоже навзрыд.
- Друг мой, - сказал наконец Рама, - если в тебе еще есть сила, чтобы произнести нисколько слов, скажи, куда Равана понес мою милую, мою дорогую, мою прекрасную Ситу.
Коршун приподнялся немножко и, хотя прерывающимся, слабым голосом, но ясно и отчетливо отвечал:
- Равана царствует на острове Цейлоне, царь страшный, могучий и злой. Туда он и понес твою Ситу.
Говоря это, царь-птица трепетал и бился всем телом; из благородных уст его потоками лилась кровь; он беспокойно обвел все кругом угасающими глазами, судорожно вздрогнул и тяжело вздохнул. Это был последний вздох жизни. Голова его упала на лицо земли; шея и ноги вытянулись. Рама и Лаксмана плакали над ним неутешно, в трогательных причитаниях выражая свою печаль; потом сложили костер, положили на него бренные останки своего друга, прочли погребальные молитвы, какие читают брамины над умершими людьми, сожгли его, убили оленя, разрубили его тело и разбросали на лугу, для угощения птицам, потом пошли по направлению к югу, куда указал им умирающий коршун.
Идут они долго по горам, лесам и пропастям, идут несколько дней с утренней зари до вечерней. Вот однажды, изнемогающие от душевной тревоги и усталости, они приходят на чудесное место: светлая река, волны ее играют с волнами солнечного света; ветви деревьев покрыты цветами и плодами; в листьях их поют соловьи; на равнинах - свежая, мягкая и бодрая зелень; по ней рассыпаны, как огненные, цветы роскошных лотосов; легкий ласкающий ветерок дышит ароматом и прохладой. При входе в этот рай вся усталость у путников совсем исчезла, и даже на сердце стало легче и веселей. Здесь на вершине горы жил изгнанный братом царь обезьян, Сугрива, со своими друзьями и приверженцами, которые не хотели покидать его в несчастии. Увидя двух людей с огромнейшими луками, царь обезьян, Сугрива, чрезвычайно встревожился, его волновали тысячи мыслей, и он начал метаться по горе, беспрерывно перебегая с места на место.
- Благородные мои советники, - сказал он, - посмотрите на этих двух могучих людей: они одеты в платье из древесной коры, как пустынники; но какие это пустынники? На что пустыннику такое оружие? Нет, это не пустынники; это - посланные моим злым братом Бала, чтоб отыскать, где мы, и всех нас истребить.
Услышав это, обезьяны бросились на другую вершину горы, повыше; сам царь Сугрива мчался, как ветер. Леопарды, антилопы, тигры, бежали от них и прятались по ущельям. Царь Сугрива остановился па-конец на неприступной крутизне. Подданные сбежались к нему и, приложив ко лбу руки в виде чаши, почтительно ожидали его повелений.
Тогда мудрейшая из обезьян, Ганума, обращаясь к Сугриве, сказала:
- Царь, что ж ты бежишь в такой тревоге? Ведь твоего брата, страшного Бала, здесь нет.
- Как не встревожиться? Видишь, какие это могучие герои! Что за руки, что за глаза! Во всем видна необычайная сила и смелость. Во всяком случае, Ганума, поди к ним, поговори с ними поласковей, обойдись как можно почтительней и разузнай, что они за люди, такие величавые и прекрасные.
Ганума, начальник обезьян, мгновенно кинулся с вершины горы и в один миг очутился перед Рамой и Лаксманой. Но явился перед ними, прикинувшись странствующим нищим брамином, почтительно поклонился им, начал хвалить их красоту и силу:
- Вы, - говорил он, - составляете украшение этого места, вы лучше всех цветов, вы - величественнее гордых и великолепных львов и слонов; вы - похожи на бессмертных обитателей небес; вам бы жилищем - царские чертоги, блеск, роскошь, золотые престолы; зачем вы в одежде пустынников бродите в этих диких, негостеприимных местах? Я - советник царя обезьян, которого преследует и хочет погубить брат; имя мне Ганума, я - сын бога Ветра, могу переноситься, куда захочу; могу принимать всевозможные формы, вот как и теперь принял вид нищенствующего брамина. Скажите, кто же вы, блистающие красотой, мужеством и силой?
- Отвечай, Лаксмана, - сказал Рама, - ты умеешь говорить прекрасными слогами и звуками. Лаксмана рассказал свою родословную, свое несчастие и просил великодушных обезьян помочь им отыскать и спасти Ситу.
Тогда советник царя обезьян, Ганума, сказал:
- Люди, одаренные здравым смыслом, покровительствующие всем созданиям, не предающиеся гневу, укротившие все чувственные желания, такие, как вы, достойны управлять миром. Мой повелитель Сугрива, низвергнутый с престола своим злым братом, конечно, будет сочувствовать несчастию Рамы и соединится с ним для отыскания его супруги. Садитесь на меня и полетим к нему; он ждет вас.
Сказав это, Ганума, сын Ветра, принял свой естественный вид - форму обезьяны. Братья сели на пего и мгновенно явились перед царем обезьян, Сугривой. Они подали друг другу руки, крепко обнялись и заключили братский союз. Ганума стал тереть дерево о дерево, добыл огня, разложил костер, убрал его цветами и совершил обряд жертвоприношения.
Тогда Сугрива сказал:
- Слушай, прекраснейший царь, слушай мое правдивое слово; не горюй, длиннорукий герой, я знаю, кто похитил твою прекрасную супругу; я видел, как она билась в руках демона, я слышал, как она кричала жалобным голосом: “Рама! Рама! Лаксмана!” Увидя меня на вершине горы, она проворно сбросила свою верхнюю одежду и несколько драгоценных украшений. Я принесу тебе их; они спрятаны в расселине неприступной скалы.
- Блистательный, великодушный друг мой, - вскрикнул Рама, - принеси мне их скорее, скорее, умоляю тебя всею любовью моего сердца!
Царь обезьян, Сугрива, мгновенно принес платье и драгоценные украшения Ситы. Рама схватил их, прижал к сердцу, плакал слезами отчаяния, и из уст его вылетали тяжелые вздохи. Мужество оставило его; он в изнеможении упал на землю. Царь обезьян, Сугрива, был глубоко был глубоко тронут его печалью, с любовью сжал его в своих объятиях и ласковыми и мудрыми словами возвратил сто природному мужеству, врожденной твердости сердца.
- Такому ли герою, такому ли добродетельному человеку, как ты, блистательный Рама, унывать и малодушно плакать? Мы с тобою заключили дружбу; свидетелем нашего сердечного союза был огонь. Мы победим оба врагов своих. Но покажи мне свою силу, чтобы у меня было больше бодрости вступить в битву с моим злым, но могущественным братом.
Рама, взяв стрелу, украшенную золотом, пустил ее своею могучею рукою, пробил семь пальм, стоявших рядом, пронизал гору и пробил землю до самых адов. Стрела, в виде лебедя, возвратилась назад сама собой и вошла в колчан.
Пораженный изумлением, царь обезьян, Сугрива, воскликнул в восторге:
- О Рама! Как солнце есть первое между светлых существ, как океан есть первый между широкими морями, так ты - первый между людьми!
Рама, очарованный такими приятными словами, обнял благородного царя обезьян, Сугриву, и сказал:
- Пойдем, отыщем твоего врага Бали; вызови его на бой; я его убью.
Они пошли. Сугрива стал у пещеры, где скрывался брат его, и крикнул страшным голосом. Бали, свирепый, неистовый, но могучий, показался из пещеры, как солнце из облаков. Между ним и Сугривой закипела ужасная, оглушительная битва; в воздухе раздавался гул и треск, подобный тому, какой происходит в небесных полях, когда бьются две планеты (Марс и Меркурий). Враги давали друг другу пощечины, раздававшиеся, как гром, бились кулаками, крепкими, как алмаз, бились вырванными деревьями, сорванными вершинами гор. Рама взял лук и приготовился пустить стрелу; но бойцы были так похожи один на другого, что никак нельзя было различить, который Бали, который Сугрива, и он боялся вместо врага убить друга. К счастью, Лаксмана навязал на шею Сугриве гирлянду из цветов. Рама заметил это, пустил стрелу, в полете блиставшую, как солнце, и пронзил грудь Бали.
Услышав об этом, супруга Бали, царица с очаровательном талией, прибежала на поле битвы и с воплем “Смерть моя, смерть моя!” бросилась к своему супругу. С нею прибежали и все придворные обезьянские дамы. Бали лежал, истекая кровью и, едва дыша, тускнеющими грустными глазами обвел их. Подле него стоял и Сугрива.
- Сугрива! - сказал ему без злобы Бали. - Мы - братья по крови и должны бы быть братьями по душе; но, если сделались врагами, так это не наша вина: так, значит, угодно Неизбежности. Ату вину, что я бился с тобою, видишь, я искупаю своею смертью; не дай же мне уйти из земного мира с тоскою в сердце. Видишь, у моего трупа в слезах лежит прекрасный юноша. Это - сын мой; он для меня дороже жизни. Возьми, Сугрива, эту повязку, сотканную из золота; она мне послана Небом и принесет тебе счастье; возьми скипетр и господствуй над лесными людьми; но еще раз молю тебя, будь покровителем моему несчастному сыну, как будто он был твой родной сын!
Сказав это, он тяжело вздохнул и перешел в сословие душ, в лоно природы. Тара, супруга его, погруженная в океан горести, устремила глаза на его леденеющее лицо, упала подле него вместе с сыном, который обхватил ее, как лиана обнимает большое дерево.
Все обезьянские придворные, весь обезьянский народ громкими восклицаниями приветствовал нового царя и пал ниц. Сугрива венчался на царство, поселился в великолепнейшем дворце - в пещере, блиставшей всеми сокровищами, которые хранятся в горах и в блеске славы и роскоши предался наслаждениям. По его приказанию советник его Ганума пригласил Раму и Лаксману во дворец, чтобы разделять его удовольствия.
- Нет, - отвечал Рама, - раньше четырнадцати лет своего пустынножительства я не войду ни в город, ни в деревню; такова была воля моего отца. Если ж царь Сугрива, возгордившись победой которую я ему доставил, ослепленный блеском престола, утопая в грубых наслаждениях, забыл услугу, которую я ему оказал по дружбе, забыл свое обещание, то он - глупый и бесчестный.
Передав подобные слова Сугриве, мудрый Ганума прибавил:
- Советники царя должны говорить свободно, поэтому я и не побоялся говорить тебе правду.
Царь обезьян между тем все предавался роскоши и неге. Думая, что он изменил своему слову - помогать Раме, в отыскании его супруги Ситы, Лаксмана, душа которого вся наполнилась гневом, пошел в пещеру царя Сугривы. Это была удивительная пещера - целое царство блеска, роскоши, великолепия, со всем, что ласкает и нежит глаза, мысли и сердце: огромные, широкие дороги, политые духами, пышные, прекрасной архитектуры здания; внутри серебряные и золотые кресла; полы и места для сиденья покрыты драгоценными тканями; вокруг дворцов - сады, деревья которых постоянно покрыты цветами и плодами; целые леса цветов, самых роскошных; между ними извивается светлая речка; рои самых прекрасных женщин, которые были прелестнее всяких жемчугов, всяких дорогих камней. Царь обезьян сидел на золотом престоле; его окружали сотни тысяч прислужниц, на него веяли дорогими опахалами; на нем были гирлянды цветов, которых не могла произвести никакая земля в мире; кругом раздавалась волшебная музыка; с звуками флейт, лир и арф соединялись гармонические голоса. Царь обезьян упивался наслаждением.
При виде всего этого Лаксмана, представляя отшельническую нищету, скитальческую бедность, нужду и сердечное горе своего брата и друга Рамы, пришел в неистовство, как семиголовый змей, заключенный в огненном кругу, натянул лук и стал на пороге царского дворца. Царь пригласил его садиться и подал ему дары гостеприимства. Но Лаксмана не сел, не принял даров, осыпал его упреками и угрозами и, между прочим, сказал:
- Человек, который обманет свою лошадь, убивает сто своих лошадей; человек, который обманывает свою корову, убивает тысячу своих коров; человек, который изменяет клятве, данной земле, навлекает на-казание на свое семейство, на все свое родство и па потомков до седьмого поколения; а говорят, измена клятве, данной человеку, равна измене, данной земле; тому же, кто не платит дружескою услугой за услугу, оказанную другом, должны быть врагами все создания мира. Слушай, обезьяна, мое верное слово: хоть ты царь, по я тебя сейчас положу на месте своими огненными стрелами, как Рама положил твоего брата!
Все обезьяны перепугались. Царю их, Сугриве, стало страшно и стыдно. За него вступилась жена убитого Бала, лицом подобная царице звезд и сказала:
- Лаксмана! Царь обезьян не заслуживает таких горьких слов, особенно - от тебя; душа его - не подруга лжи и обмана; душа его не роется в кривых помыслах; он - не жесток, не вероломен, он помнит с признательностью услугу, ему оказанную Рамой; и если не спешит па войну, то это так естественно; после стольких страданий, унижения, горя и нужды, сделавшись обладателем могущественнейшего царства, он захотел насладиться всеми радостями жизни, которых был лишен так долго!
Со своей стороны и царь обезьян, Сугрива, просил Лаксману умилостивить Раму.
- Если я, - сказал он, - может быть, несколько и виноват перед ним, или по излишней доверчивости к его дружбе, или потому, что слишком увлекся наслаждениями, то кто же не упрекнет себя в какой-нибудь ошибке. Скажи Раме, что я немедленно прикажу своим войскам собираться на войну.
Лаксмана, добрый и кроткий по природе, обрадовался таким словам Сугривы и поспешил обрадовать Раму.
Немедленно, по слову царя обезьян, из лесов, из пропастей, с гор поднялись его полчища, одаренные способностью принимать всевозможные формы одушевленных и неодушевленных предме
