Дидько (Черт).
Гу-гу-гу!.. Ого-го!.. Ха-ха-ха!.. – разлетелось по лесу тихой летней ночью.
Две путние бабы, которые шли на богомолье и припозднились засветло дойти до села, испуганно перекрестились, им стало жутко, хотя они и подумали, что то закричал филин.
Но все лесные создания хорошо знали, что это кричит Черт Гепатий, который каждой пятницы прибегал в лес из соседнего большого болота, чтобы немного позабавиться в компании другой Невидимой Силы. Любил он пошутить, посмеяться, испугать человека. Когда же начинал рассказывать истории, то все только головами крутили. А старый степенный Лесовик, что все время нюхал вместо табака труху, потихоньку наклонялся к своему товарищу Водяному, незаметно поводил седой бровью и приговаривал:
- Слушай, слушай! Врет Бесов сын, как шелком шьет!..
Водяной довольно кряхтел, как лягушка-ропуха, сплевывал через губу и посасывал свою трубочку с камышовым чубуком.
А тем временем Черт очень мало врал. Был он правда большой хвастун, за что его отец Бес разгневался на него и послал в болото. Но перед тем Черт много повидал на своем веку. Вы ведь сами знаете, что Черт никогда не сидит долго на одном месте, а через определенное время получает назначение куда-нибудь, где и изменяет свое имя.
На Украину Черт Гепатий пришел недавно. Сначала он долгое время сидел молча в своем болоте и не заводил знакомств, потому что ему было стыдно признаться, что он наказан. Но потом он решил говорить, что перебрался на время специально в болото, мол, от долгого хождения по миру приобрел себе ревматизм. И якобы врачи приказали ему греться грязью, потому, мол, он и сидел в болоте.
Имел он право приходить в лес только раз в неделю, в пятницу, и то, когда уже совсем стемнело. Возвращаться же домой должен был раньше, чем начинали петь петухи. Такое уж ему было наказание. Эта кара была для него очень тяжелая, потому ничего больше он так не любил, как веселое общество, где можно было поговорить, пошутить, а иногда врезать и гопака...
Здесь его еще совсем мало знали, а потому с большим интересом слушали его рассказы. А Черт, как то и обычно бывает, перед новыми людьми рассказывал прежде всего о том, что с ним случалось правдивейшего в жизни. Умел он рассказывать гладко, как из книги отчитывать. А так как знал он еще несколько языков и перечитал немало различных книг, написанных людьми, то так таким хуторянам, как Лесовик, Мавки, Хухи, что почти всю свою жизнь сидят в одном насиженном месте, приключения и рассказы Чертовы часто казались совсем невероятными и невозможными.
Однако все очень радовались, когда он приходил к ним на пятничные беседы. Особенно малые Хихи, что дальше своего леса, оврага или луга ничего не видели, любили послушать и уважали его за сказки...
И теперь, услышав его громкий возглас с выкрутасами, вся лесная Невидимая Сила спешила ко двору старого Лесовика, какой именно недавно перебрался на новое место - в дупло старого дуба над рекой, на круче.
Была темно-синяя бархатная ночь. Звезды мигали и переливались разноцветным светом. В темной реке отражался молодой месяц, словно плавал в крепком чае желтый кусочек лимона. По белому песку раскинулись такие черные тени, словно кто-то разлил чернила на бумаге. В реке квакали лягушки, а где-то далеко на лугу два деркача пилили доску: дррр-дррр, дррр-дррр ...
- Ак-ха! Добрый вечер! Ого-го! - крикнул черт, увидев, что на круче уже сидело немалое общество.
- Здорово, здорово, господин-товарищ!.. - поприветствовал его бородатый Лесовик.
- Живеньки, здоровеньки? - Спросил Черт.
- Конечно, конечно! - ответил ему Водяной, потирая себе лысину. - Милости просим, брат Говоратий! Садись и рассказывай, что там слышно в ваших грязях?
- Да что в грязях? Сидим и старые кости лечим! - начал Черт, обмахиваясь своей мохнатой лапой от комаров. - Есть такие же кусючки, как и у вас здесь. Просто поедом ест Нечистая Сила! А интересного, братцы, нет у нас ничего. Разве что вчера немного посмеялся, как один городской паныч пришел к нам за раками и булькнул в болото головой. Вот, братцы, пузыри пускал, не хуже, чем наши жабы! Я умышленно не хотел его сразу спасать. Думаю, пусть молодой джентльмен немного попробует нашего кофе! А только уже тогда, как у него глаза начали лезть со лба, подставил ему корягу и вытолкнул на берег. Жаль, что вы не видели, какая была размазня с глазурованным носом! Как из мазницы молодой джентльмен вылез! Ха-ха-ха! Хо-хо!..
- Подобное нам не раз случалось видеть! - важно ответил Водяной. - Ты б чего-то рассказал интересного, заграничного!.. Может, вспомнишь из того вашего Бруквина, или как там ты его называешь? ..
- Не Бруквин, а Брокен, хуторянин! Ты никогда ни чужеземного слова запомнить не можешь! Брокен - это знаменитейшая гранитная гора на весь мир, не то что на саму только Германию. Туда, братцы, ночью под 1 мая слетается Невидимая Сила со всего мира праздновать Вальпургиеву Ночь... А ты - Бруквин! Будто там брюкву сажают... Скажем так, это - наш Рим! - гордо ответил Черт и подкрутил вверх усы, как привык это делать там, на немецкий манер...
- Ну, уже хорошо, хорошо! Рассказывай лучше! - неловко пробормотал Водяной и пустил тумана из своей тростниковой трубки.
- Так слушайте!..
Все придвинулись ближе. Из воды высунулись две украшенные Русалочьи головы. Мавка склонилась на плечо своего отца Лесовика, а малые Хухи от удовольствия аж терли лапки и плотненько жались друг к другу. Шутник-Перелесник расправил свои желто-горячие, как жар, волосы, подпрыгнул, как молодой козел, и вдруг сел возле ног рассказчика.
- Я расскажу вам о том, как однажды я дрался с рыцарем на дуэли, то есть на турнире ...
Было то уже давненько. Если бы не ошибиться, так будет с тысячу или немного больше человеческих лет. Я еще чувствовал себя молодым пижоном, а моя матушка - Ведьма, что раньше была в Азии, именно тогда перешла в Европу. Поселились мы тогда около того города - Аахена, что и теперь является довольно большим немецким городом, а тогда был столицей, королевским городом то есть. А был тогда немецким королем... То бишь собственно, не немецким, потому что еще тогда не было Германии, а жили там такие здоровенные лбы, именовавшиеся франки и сикамбры. Так вот, говорю, был тогда их королем Карл. Еще его потом люди называли Великим, но по-моему мнению, его прозвали совсем глупо. Ничего великого он не сделал, как и все остальные короли и цари, между нами говоря... Делали за него другие, а между ними - и я. И хотя и не был тот Карл очень мудрым, но зараза был здоровенными, мастер был драться!..
Так вот, когда не бывало войны или какого-то похода, съезжались туда, к Аахену, много рыцарей на турниры... А я себе заслужил рыцарство так.
Хотя и забияка был тот король Карл, но кто-то сказал ему умную мысль, что людям надо не драки, а покоя, не кулаков, а ума ...
- Конечно, конечно! - сказал Водяной.
- Это правда! - поддакнул Лесовик.
- Ну, хорошо. Так вот и решил тот король придумать грамматику, то есть, получается, немецкую, - продолжал черт. - А я уже тогда был хорошо грамотный, потому что у азиатов кое-чего подучился. Да и вообще я был парубок моторный и бравый ...
При тех хвастливых словах Водяной пыхнул своей трубочкой так, что снова пошел туман по всей долине, а старый Лесовик громко нюхнул, закашлялся. Русалки же почти вылезли на берег от любопытства.
- Так вот, говорю, я был парубчина моторный и задорный ...
- Да слышали. Что же дальше? - нетерпеливо закряхтел Водяной.
- Эге-ге, что же было дальше? - не стерпел и Лесовик.
- Ну, так вот и приказал мне папа Бес, чтобы взялся я Карлу помогать с той грамматикой. Не очень, признаться, мне и хотелось к той учености мешаться, ну, а что же делать? Велено - должен слушать!..
Пришел во дворец, словно перехожий монах. Враз начал и по персидски, и по турецки... Словом, понравился я очень королю! А уже около той его грамматики работало двое ученых, один, кажется, был Алькцион, а второй - Егингард. Ну, конечно, король в одну душу, чтобы и я шел ту грамматику с ними складывать. Сами вы, господа мои, хорошо знаете, что нет ничего в мире нуднее, чем грамматика, а тем более - немецкая. Так и неудивительно, что за короткое время так мне та работа осточертела, что просто хоть с моста в воду! А сидеть должен! Вот, чтобы по крайней мере не заснуть, и начал я всякие фигли-мигли вытворять. То придумаю им слово, что языком его не выговоришь, а как писать - то на полверсты хватит. Они же враз записывают! Так начал я им всякие новые слова придумывать. Сидит тот король, задумается, а я ему за ухо как гавкну! А он тогда:- А не написать ли нам "Хунд" - собака? А те сразу пишут! А я тогда как заквакаю: "Бре-ке-ке-кекс!" А они мне:
- Что будет?
- Водяной, говорю, будет! Разве вы сами не знаете?
Они снова пишут...
Водяной захохотал:
- Конечно, конечно! Это хорошо, что ты вспомнил обо мне! - сказал он довольно.
- Конечно, такая работа - мне игра, - продолжал Гепатий. - Однако берет меня тоска. Вот и решил я следующее: только вот мы садимся писать ту грамматику, только король и мои ученые понахохлятся, как совы, а я на них и напущу сон. Смотрю, они один за другим только луп-луп глазами, и храпят. А однажды я нарочно подставил чернильницу королю под самое лицо. Так он, как заснул, то и упал прямо носом в чернильницу, а была то хорошая посудина с чернилами, королевская! Так он пузыри пускает, аж шкварчит! А было это, как сейчас помню, именно на его именины, 28-го января. Поэтому, как проснулся он и прочухался, то кто его ни увидит черного, как мерина, то аж ложатся со смеху. А уж особенно допекала за то его мать, Берта Длинноногая! Поэтому и стала их грамматика такая, что и до сих пор кто ее берется учить, не может над ней не заснуть. Неудивительно, что даже сам тот король Карл, сколько я его носом в чернильницу ни окунал, до самой смерти не научился грамотно писать!..
Ну, так вот, как он заснет, то я скорее из дома. В сенях меняю свой вид на какого-нибудь пажа, и – в женскую часть!.. Там тогда смешки и веселости...
И полюбился я очень самой королеве.
- Чего только,- говорит, - хочешь, все для тебя сделаю!
К тому же муж у нее был под каблуком: во всем ее слушался. Конечно, мне ничего от нее не надо, я и сам сделаю, что захочу. Однако уговорил для шутки, чтобы заставила она короля дать тому монаху, что над грамматикой преет, (то есть, получается мне!) звание барона. Карл сначала кочевряжился, но она как насела на него – вынужден был послушать. Вот стали меня величать бароном, стали звать на всякие банкеты, словом, туда, куда бы иноку не след было...
Но как я могу поступать против воли королевской? Вот было смеху!.. Далее захотел я, чтобы сделали меня членом научной академии. Ведь, сами понимаете, я им науку делаю! Сделали. Но я на этом не успокоился. Захотел еще быть епископом и сам теперь не вспомню зачем, то есть, по здешнему говоря, архиереем...
Все слушатели даже затряслись со смеху.
- Нет, это уже не смешно! - говорил далее печальным голосом Черт. - За это уже мне папа вставил морковку... Немного даже уши болели... Словом, чуть-чуть меня не выгнали с той стороны ... А мне же там везло. Приобрел я славу ученого, познал и роскоши королевской...
- Ну, а как же бой с рыцарями? - спросил Водяной.
- А! Турнир? Так, так! Я про поединок должен рассказывать!.. Так подождите же. Вот как сорвалось у меня с епископством и рукоположил меня батько по-своему, то и снова я приступил к той грамматике. А как немного забылось, то был один турнир рыцарский, и я решил: не выкинуть бы им какой-то такой штуки, чтобы они все и уши развесили? Вот приехали рыцари на бой, а было условлено, кто всех победит, за того отдаст король свою дочь. Посмотрел я на себя в зеркало: чем не молодец? Статный, стройный, ус черный, брови дугой!.. Почему бы мне не быть королевским зятем?.. Тогда я быстренько...
Где-то далеко в селе хриплым голосом закукарекал петух. Черт задрожал, вскочил, как ужаленный и, не сказав даже "Спокойной ночи", помчался в свою трясину.
Зря ему кричало все общество, что то какой-то молодой петушок спросонья закричал не кстати. Черт бежал так, что только пятки сверкали, даже захлопали!
- Да! Видно рыцаря по пятам! Хлопает! - захохотал Лесовик.
- Конечно, конечно! Наверное, хорошо помнит папину морковку! - поддакнул и Водяной.
Только аж в следующую пятницу докончил свой рассказ Черт Гепатий.
Если вы хотите его дослушать, то спросите вашего дедушку: он слышал не раз. А когда говорить будет, что забыл, то просите сильнее, пока же не расскажет...
