Наши мертвые нас не оставят в беде,
Наши павшие – как часовые.
Отражается небо в лесу, как в воде,
И деревья стоят голубые.
(с) В. Высоцкий
***
Живу одна. С котом. Догуливаю последние деньки отпуска. Сплю, естественно, до обеда, просыпаясь под ласкающие лучи полуденного, августовского солнца.
Это было странное утро.
На часах было полседьмого утра. Проснулась, значит, и лежу. Что-то необычное происходит в квартире. Казалось бы – тишина, еще не совсем рассвело, кот мирно дремлет в ногах, а город за окном только начинает просыпаться. Но что-то не так.
Мое чуткое обоняние уловило запах. Вишневый аромат неприлично дорогого, трубочного табака. Именно такой табак много лет курил мой любимый дедушка. Помню, сама лично ему дарила каждый раз, когда запасы иссякали. Любил он его очень.
Бредовость ситуации до меня дошла через несколько секунд, ведь мой дедуля уже почти два года, как покинул наш мир. Его смерть была очень страшной для всей нашей семьи. Холодным, зимним утром девяностолетнего старичка насмерть сбил автобус. Что было со мной, я описывать не стану. Каждый раз, бывая на его могиле, плачу так, как в тот день на похоронах.
Медленно поднимаюсь с кровати, решаю пойти на кухню покурить, запинаюсь об кота, успевшего спрыгнуть с кровати, и обнаруживаю под дверью тусклую полоску света.
«Опять на ночь забыла свет выключить» - промелькнуло у меня в голове. Прохожу через большую прихожую и попадаю на просторную, залитую ярким светом кухню.
Дедуля сидит за столом, забивая в трубку новую порцию табака, и, с хитрым прищуром поднимает на меня свои голубые глаза.
- Проснулась, - с улыбкой утвердил он.
Его седые локоны обрамляли красивое породистое лицо. Он посмотрел на маму, стоящую у плиты и жарящую котлеты. О, Боже! Мамины котлеты! Я не ела их так много лет, но никогда не забуду их вкус. Семь лет прошло со дня маминой смерти.
- Наташенька, Танюша-то проснулась. Надо бы ей покушать, - он кивнул в мою сторону, а мама заулыбалась.
Дед, наконец, снова раскурив трубку, начал выпускать ароматные клубы дыма. Я бросилась к деду, обняла его, прижалась к теплой морщинистой щеке, и из моих глаз потоком хлынули слезы.
Мои заплаканные глаза скользнули по подоконнику, где стояла пепельница с моими окурками, и мне стало стыдно. Когда в юности я начинала курить, я упорно скрывалась от них, но знала, что они обо всем догадываются, но молчат.
- Перестановка у тебя тут, дочечка, - сказала мама, оглядев кухню. – Я всегда мечтала о том, чтобы здесь было красиво, но здоровье в последние годы не позволяло мне заняться домом. А ты молодец. – Она погладила меня по голове и подвинула ко мне тарелку с ароматными котлетами.
А я все еще рыдала и не могла выпустить улыбающегося деда из объятий.
- Как же я соскучилась! – Прокричала я сквозь слезы.
- Мы ведь здесь, с тобой, - промолвила мама. – Ничего не бойся. Мы тебя не оставим, - она приобняла мою голову. – Ты не одна, всегда об этом помни.
Я выпрямилась, оторвавшись от деда, и взяла в руки мамино лицо. Я смотрела на ее зеленые глаза, которые были точь-в-точь как мои, на ее шикарные каштановые локоны, блестевшие в пробивающихся через окно лучах восходящего солнца, и отмечала, что этот прекрасный образ в моих воспоминаниях становился с годами все менее четким. Но сейчас она стояла передо мной и улыбалась.
- Все у тебя будет хорошо, - мама все еще улыбалась, и мне показалось, что она тоже плачет.
Проснулась я в девятом часу утра. Сладко потянувшись, обнаружила мирно спящего у меня в ногах кота. Вспомнив сон, я почувствовала слезы на моем лице и, сквозь заложенный нос – едва уловимый запах вишневого табака, хранившегося у меня в тумбочке.
